Маленький роман из жизни «психов» и другие невероятные истории (сборник) - Таньчо Иванса

Перепрячь пробирку и постарайся сделать так, чтобы о ней НИКТО НИКОГДА НЕ УЗНАЛ! Я ведь побил все рекорды в обведении вокруг пальца тех, кто решил использовать мои исследования, дабы держать в страхе политических противников. Диск, лежащий у меня в столе содержит не всю информацию – самое главное я все-равно держал в голове – но все равно будь максимально осторожен!

Знай, я тебя очень люблю. Вы с мамой единственные дорогие мне люди – простите меня, родные мои! Прощайте, надеюсь, мы встретимся когда-нибудь в другом, волшебном и чистом поднебесном мире!»

Дочитав письмо, Глеб заплакал. Бедный мальчик…

Немного успокоившись, он поднял голову и твердо посмотрел своему другу в глаза:

– Я буду продолжать его исследования. Не может быть, чтобы лекарства не было.

– Но ты ведь не обладаешь достаточным количеством знаний…

– Пашка, мы уже взрослые! Через полгода мы заканчиваем школу. Я буду поступать на микробиологию и параллельно изучать вирус. Думаю у меня должно получиться!

– Хорошо. Тогда я с тобой, – сказал мой сын.

– Ты не должен… – Глеб пытался возражать, но Павлушу, я так поняла, сложно переубедить, если он уже принял решение.

– Должен – и тема закрыта!

– Спасибо, дружище!.. – после благодарных слов друга Павлуша засобирался домой.

Идмон же переместил нас на мою кухню, потому что слов, чтобы прокомментировать произошедшее, ни у кого из нас пока не находилось.

– Теперь понятно, почему они приняли решение поступать в Университет вместе и вы, Анжела, не смогли уговорить сына отказаться от этой затеи, – глубокомысленно прервал Идмон минуту молчания, продлившуюся навскидку минут десять. За это время я успела отправить малыша в комнату играться, рассыпав перед ним ящик с игрушками, сварить кофе и даже разлить его в чашки.

– При таком раскладе, в свете открывшихся фактов, я понимаю, что мне бы это и не удалось…

– Да уж! Мужская дружба – понятие нерушимое и участники нашей истории с вирусом – лучшее тому подтверждение! Юрий Никифорович изучает вирус, отдавая дружеский долг двум своим друзьям… Глеб – отцу… Павлуша – Глебу… Думаю, раз ваш сын звонил профессору Скрипченко в день, когда узнал, что его друг заболел, значит Вениамин Николаевич также продолжал исследования и не исключено, что небезуспешно, в какой-то мере. Скорее всего, он даже поддерживал связь с мальчиками все эти годы, иначе Павлуша вряд ли стал бы ему звонить тогда…

– Что же нам теперь делать, Идмон?

– Нам?.. Я собираюсь отправиться в прошлое четырехлетней давности и отговорить Ивана Сергеева ехать в Эфиопию.

– А мне что делать? – я с ужасом поняла, что Идмон уйдет сейчас. За это утро он стал мне почти как брат, тем более что своих сестер и братьев у меня нет, и я не была готова к тому, чтобы больше никогда его не увидеть.

– Жить, Анжела. – Идмон улыбнулся. Он выглядел спокойным, безмятежным, уверенным. – Жить… Воспитывать сына… Теперь я знаю, что Вы – хорошая мать, поэтому и сын у вас вырастет молодцом… – Идмон еще раз улыбнулся и замолчал. Взял в руки чашку кофе и сосредоточенно отхлебнул уже немного остывший напиток. Он не смотрел мне в глаза – рассматривал узоры на носках своих тяжелых ботинок.

Допив, практически залпом все кофе, он резко поднялся:

– Мне было очень приятно с Вами познакомиться, Анжела…

– Вы уже уходите? – я не знала, есть ли возможность задержать этого странного человека, но главный вопрос был в том, зачем – зачем мне его задерживать?

– Мне пора…

– Уже?.. К Ивану Сергееву?

– Да. А как только я покончу с этой историей, поеду домой – мне очень хочется увидеть родных. Глядя на Вас и Павлушу, я понял, что до одури, до оскомины соскучился по ним! Теперь меня не остановит глупая детская неуверенность в том, что они мне не поверят и оттолкнут. Я просто хочу их увидеть…

– А потом?.. – комок в горле давал мне говорить более длинными предложениями.

– Не знаю. Я не думал об этом. Дорог на свете много – а передо мной стоит совершенно легкая задача – выбрать свою.

– А как же я?.

– Я Вас не понимаю, Анжела, – Идмон хитро прищурился.

Я резко выдохнула, поставив точку в своих размышлениях, и ответила на его провокацию:

– Научите меня всему, что знаете, Идмон! Вы открыли для меня совершенно другой мир. Я не смогу теперь по-другому. И я… я хочу узнать больше…

– Хорошо, Анжела. Я вернусь… Но не завтра. У Вас должно быть время подумать – нельзя принимать такого рода решения только потому, что мы успели с Вами подружиться. А я очень хочу предотвратить эпидемию (благо мы теперь знаем, с чего все началось!) и съездить домой. Я скоро приеду и мы вернемся к этому разговору… Поцелуйте за меня Павлушу. Я буду очень скучать, честно!..

Потом он все-таки ушел. Я смотрела в окно до тех пор, пока силуэт Идмона в черном кожаном плаще и развивающимися на ветру дурацкими рыжими косами не исчез из виду.

Начался дождь. Мне было и грустно и весело одновременно. Еще никогда в своей жизни я не проводила так продуктивно пятьдесят семь минут (если верить часам на стене, Идмон именно столько времени провел в моей кухне)! И уже с этой секунды я начала ожидать его возвращения…

ПОДРУЖИТЬСЯ С ВЕТРОМ

1

Ну вот, опять: закончилась ночь, и наступило еще одно утро – почему же так скоро, а?

Кто, когда и за что наказал нас, людей, таким жестоким образом? На какой-такой каменной скрижали начертано, что на рассвете мы обязаны покидать Царство Хороших Снов и Детских Мечтаний? Бежать куда-то; стиснув зубы от напряжения придумывать себе смысл дневного существования, забывая о том, что сон – такая же важная часть человеческой жизни?

Проживать день за днем; переживать событие за событием; что-то решать, о чем-то думать; заниматься делами, важность которых обычно слишком переоценивается нами просто потому, что нас кто-то так научил давным-давно? Мы этого, возможно даже и не помним, но слепо верим в то, что в них (в делах) есть какой-то великий смысл. И больше не утруждаем себя раздумьями над простыми детскими вопросами, появляющимися, когда Разум на секунду теряет бдительность и его рамки становятся мягкими и уязвимыми, отмахиваемся от них как от надоедливых мух: зачем, почему.

Зачем мне сегодня идти на работу?

О, это важно, меня же уволят, если я не буду вставать каждое утро и приходить в офис.

А зачем тебе приходить в офис?

О, я занимаюсь важными делами – создаю рекламу.

А зачем тебе создавать рекламу?

Я за это деньги получаю.

А зачем тебе деньги?

О, я смогу себе купить все, что я захочу.

Все-все?

Ну, наверное, не все, но очень много. А зачем?

На этом, как правило, логические цепочки и заканчиваются, ибо какой-то взрослый и важный для нас человек очень давно объяснил нам, уставив указующий перст в небо, что зарабатывание денег – основное занятие серьезных людей. И мы ведемся, как маленькие дети – не задумываясь и принимая на веру…

Размышления подобного рода – явление частое в моей беспокойной голове. Большей частью по утрам, потому что ночь никогда не дает мне повода сетовать – она дарит мне такие необычные сны, что утром я испытываю острое разочарование каждый раз, когда выныриваю в надоевшую до оскомины реальную жизнь.

Некоторое время я просто лежу, не открывая глаз, и вспоминаю то, что мне снилось под утро.

Красивый солнечный город, с вытянутыми остроконечными крышами домов. Необычайный и радужный. Еще бы, ведь в каждом окне, на каждом свободном участке земли, вдоль небольших каменных дорожек, растет немыслимое количество цветов и летает неправдоподобное число бабочек самых разных окрасов. От такого многоцветия и люди там живут радостные и какие-то легкие.

В нем, как ни странно, никогда не бывает холодно. Наверное, именно туда пропадает наше лето каждый год.

Там, в городе из сна, у меня есть свой небольшой домик, выкрашенный в одуванчиково-желтый цвет, с такой же остроконечной крышей, как и у всех остальных домов рядом.

Одной ночью, по-моему, месяца два назад, я познакомилась со своими соседями, живущими напротив. Чудная пара средних лет, влюбленная друг в друга как в молодости, а может даже и сильнее. Зовут их Грег и Грета. Так мило, что у них даже имена немного похожи.

У Грега своя мастерская – он лепит из глины посуду, напоминающую своей формой фигурки животных, и расписывает ее, в основном иллюстрациями к неизвестным мне сказкам. А Грета ткет ковры и небольшие прикроватные коврики с более абстрактными рисунками. Когда я их увидела в первый раз, то сразу вспомнила детские калейдоскопы с разноцветными стеклышками внутри, которые я разбивала в детстве в диких количествах, но всегда требовала у мамы купить новый – уж очень удивительные узоры получаются у Греты! Один такой коврик она мне даже подарила при первой встрече. Позже я узнала, что Грета никогда не оставляет себе своих работ, а всегда дарит, так же как и Грег свою посуду. Помню, я пришла в полный восторг от такой постановки вопроса.