Хоупфул - Тарас Владимирович Шира

Он очень простой: в больницах лежат – кто? Правильно. Больные.

А больные люди никому не нравятся. Все любят здоровых и веселых.

Такси повернуло на мост, и больница, сверкнув тускло горящим светом верхних этажей, скрылась за обоймами высоток.

Саша смотрела в противоположное окно. Ее заложенная за ухо прядь волос обнажала маленькую сережку в форме ласточки.

Щелкая костяшками пальцев, Женя думал о завтрашнем дне.

Он твердо знал, что завтра у него все получится. Получилось бы и сегодня, если бы он так жестко не зассал.

Такси остановилось у Сашиного дома. Обняв ее на прощание, Женя смотрел, как маленькая фигурка, запахнувшись от порывов ветра, скрылась за подъездной дверью.

Ему хотелось прийти домой и напиться, чтобы алкогольное опьянение размыло в его воспоминаниях эту сцену слабости. А лучше наоборот, не пить, чтобы ничем не ослаблять свое самоистязание.

ГЛАВА 24

late [leɪt] – прил. поздний, запоздалый

replacement [rɪpleɪsmənt] – сущ. замена, замещение

dream [dri m] – cущ. мечта, греза

Наступило утро. Женя чувствовал себя отдохнувшим и даже поймал себя на мысли, что вчерашний день, а точнее его конец, воспринял со свойственным ему максимализмом. Умывшись и приготовив завтрак из трех жареных яиц и хватившей на один тост арахисовой пасты, он позвонил Саше.

Пару раз непринужденно пошутив и поболтав, он почувствовал, как постепенно возвращается в привычное русло.

Надо разработать план сегодняшнего дня – думал он. Хотя план – это громко сказано: меньше троить и меньжеваться, а больше делать. Да делать-то ничего и не надо, собственно. Просто до руки дотронуться.

В приподнятом настроении Женя съездил в торговый центр, прошвырнувшись по его этажам, купил пару футболок и выпил чашку кофе. Почему-то сегодняшний день его нисколько не пугал, разве только что он то и дело поглядывал на часы – минутные стрелки неохотно двигались по циферблату. А ему хотелось уже поскорее сделать то, что должен, и оставить все связанные с этим мысли позади.

Вернувшись домой, Женя решил скоротать время за просмотром фильма – оставалось еще часа полтора.

В кармане куртки зазвонил телефон.

– Алло? Алло? – сначала он подумал, что Саша набрала случайно, но доносившиеся с другого конца телефона всхлипывания убедили в его обратном.

– Саша, что случилось? – спросил он, вешая куртку.

– Мама… она… умерла.

Женя почувствовал, как внутри него что-то обрывается: казалось, он теряет равновесие.

– Как? Когда?

– Позвонили только что, – Сашин голос срывался, рискуя перейти в один протяжный стон.

– Я… я приеду к тебе сейчас.

Женя молча зашел на кухню и сел за стол. В голове было пусто. Вернее, в ней стоял какой-то звон, как будто где-то отгремели колокола. Гул, который ты слышишь еще где-то с минуту и уже не понимаешь – продолжается ли он или это уже в твоей голове.

Женя зашел в ванную и подошел к зеркалу. Несколько секунд он стоял неподвижно, рассматривая свое отражение.

Резкий удар лбом о зеркальную поверхность вывел его из оцепенения.

– Долбоеб! – закричал он.

Зеркало покрылось паутиной, мелко испещренной посередине, с расходящимися в разные стороны лучами трещин.

– Мудак, – второй удар был куда более звонкий – мелкие осколки со звоном падали на кафель. Тонкая струйка крови с рассеченного лба капала с носа и щекотала ноздри.

Женя обессилено сел на кафельный пол ванной и обхватил голову руками.

Кровь, смешиваясь со слезами, разбавленным потоком барабанила по лежащим на полу осколкам.

Женя, прижавшись к стене, в бессилии пинал ногой ванную, от чего она издавала протяжный чугунный гул.

– Ссыкло! – рассыпались стоявшие на краю ванны шампуни и зубные щетки.

Холодная батарея, к которой он прижался, уже неприятно отдавала в затылке и шее, но Жене было все равно.

Встав, он подставил голову под ледяную струю. Розовый, с привкусом железа на губах поток сходил с его лица и волос, утекая в сливное отверстие.

Прижимая ко лбу пропитанную хлоргексидином ватку, взятую из аптечки, он с усилием завязывал шнурки в темной прихожей. Накинув куртку, Женя вышел из квартиры и хлопнул дверью.

Все хотят умереть красиво, если не сказать празднично. И одним глазком посмотреть, как все страдают на их похоронах. В каком-то журнале он прочел статью про американца, который распланировал свою смерть как обычный субботний поход в кино. Утром он пил свежевыжатый сок, а уже вечером лег в кровать, чтобы никогда не проснуться.

Даже открытку подготовил. В духе «Эй, приходи на мои поминки в четверг. Будет алкоголь и девочки. Из неприятного – только мой труп в гробу. В остальном же будет весело». В общем, как мог изгалялся над старухой с косой.

Но это редкость. В основном смерть приходит неожиданно и у порога особо не топчется. Она выбивает из-под ног почву и с размаху бьет тебя об землю. Вырывает из рук газету разорвавшимся тромбом. Сбрасывает руки с руля отказавшими тормозами и фонарным столбом.

Короче говоря, особо она не церемонится. И главный вопрос «за что?» тоже оставляет без ответа. Вернее, ответ на него есть, да только мало кому он понравится. А ответ следующий – «да вот так». Может так случиться, что никто не смотрит на нас сверху со счетами и заметками и не считает наши хорошие и плохие дела.

Большинство известий о раке легких родственники больного встречают словами «да ведь он ни одной сигареты в жизни не выкурил».

Так уж получается, что сосульки, кирпичи и инсульты до безобразия равнодушны в выборе своих жертв. Они ничего не слышали о карме, злом роке и о «Бог накажет». Да, им приписывают близкое знакомство с судьбой, но скорее всего, они и не подозревают о существовании друг друга. Срываются с крыш они абсолютно бесстрастно. Без всякого злого умысла.

Просто это должно было с кем-то случиться, и так случилось, что в этот раз этот кто-то – ты.

Саша подошла и аккуратно провела пальцем по рассеченному Жениному лбу.

– Это где ты так? – спросила она.

– Дома порезался, – не глядя на Сашу, ответил он.

Саша прижалась к его груди.

– Может, пластырь? – спросила она.

– Да нет, спасибо. Заживет.

Несколько минут они молча стояли, прижавшись друг к другу.

– Саш, мне очень жаль, – Женя прервал тишину.

Саша подняла глаза.

– К этому все шло, – сказала она после небольшой паузы. – Она отказалась от лечения, так что… Надо будет ее вещи забрать из больницы, – тихо сказала она.

Он ожидал встретить Сашу в слезах, но на удивление, выглядела она весьма сдержанно, даже рассудительно. А может, уже просто устала реветь.

Лучше всех отучить его реветь получилось у бабушки. Когда Женя еще ходил в садик, невыспавшийся и злой, он часто закатывал в прихожей концерты, главной темой которых, разумеется, было его нежелание туда идти.

Дедушка с улыбкой называл эти концерты бенефисами. Женя этого слова не знал, но оно ему уже заочно не нравилось.

А бабушка, укутывая вокруг Жени ненавистный шарф, который, к слову, присутствовал в его гардеробе, наверное, все три сезона, кроме лета, рассказывала ему о том, что не то кувшин, не то ваза со слезами (конкретную емкость он уже не помнил), которая находится где-то в Жене, от частого использования или использования не по назначению заканчивается.

– Случись что-то по-настоящему плохое, а у тебя бац – и слезы закончились, – говорила она, вытирая красно-соленые Женины щеки. – Что тогда будешь делать?

Женя бежал в садик с большими круглыми глазами и намерением больше никогда и ни при каких обстоятельствах не реветь. Возбужденный и раскрасневшийся, у шкафчиков для переодевания он рассказал всей своей группе о выясненных с утра чудесах человеческой анатомии.

От этой новости пара особо впечатлительных девчонок, как он сейчас помнит, вопреки логике и здравому смыслу, пустили слезу тут же – по-видимому, слишком тяжелым было осознание того, что в один прекрасный день они не смогут встать посреди комнаты и хорошенько зареветь, и как итог, потерять главный инструмент манипуляции родителями.

Кто-то из пацанов Жене не поверил, но так или иначе, в этот день в группе Б-18 МБДОУ «Детский сад №43» не ревел никто.

Женя со своим другом, не то Гошей, не то Мишей – имени он уже не помнит, – стали вести список, по каким случаям им можно пустить горькую мужскую слезу. Путем голосования первым пунктом значились болезни родителей, бабушек, дедушек, воспитательниц, а также Жениной кошки и Гошиных (Мишиных) попугая и хомяка.

Дальше первого пункта детская фантазия не ушла, и они решили пока остановиться, внося изменения в список по мере надобности.

Воспитатели тогда быстро заметили, что с их группой что-то творится – дети, степенно поглощающие на обеде манную кашу, сидели в тишине, изредка прерываемой перешептываниями и стуком столовых ложек. И те же дети, дружной вереницей идущие после обеда на сончас, не могли не вызывать подозрений