Всё хоккей - Елена Сазанович

Эх, Зоенька, Зоенька, если бы пару лет назад… Я даже остановился. Пару лет назад я бы даже не обратил на нее внимания. Но разве я мог требовать от себя невозможного? Я был совсем другим. И тому, кем я был когда-то, такие, как Зоенька, были не нужны. И совершенно напрасно.

Дома я появился за полночь. И, словно неверный муж, чувствовал на душе неприятный осадок, и даже подбирал правильные слова для Надежды Андреевны, словно был в чем-то не прав. Я шел по дороге, окруженной фонарями, к подъезду. И вдруг заметил справа от себя тень, следующую непрестанно за мной. Оглядываться было неудобно. Мало ли кто мог идти вслед за мной от метро. И все же у самой двери подъезда не выдержал и резко обернулся. Какой-то человек в плаще, с наброшенным на голову капюшоном, испуганно отпрянул и бросился в кусты. Я, было, ринулся за ним, выскочил на дорогу, испуганно оглядываясь по сторонам. Но безуспешно. Незнакомца и след простыл. Мне стало не по себе. Зачем понадобилось за мной следить? И откуда, от какой точки следили? Или это случайность? Впрочем, я мало верил в случайности.

Надежда Андреевна, как верная жена, не спала. Она открыла мне дверь. И я увидел, как она встревожена, и даже этого не скрывала.

— Вы знаете, как опасно сейчас на улицах. Такое неспокойное время! И путь от метро у нас не очень приятный. Сквер, где в это время ни одной души! Я бы вам не советовала…

— Не волнуйтесь, Надежда Андреевна. От метро шло много людей в нашу сторону.

Она укоризненно покачала головой.

— Вы прямо, как Юра. Не волнуйтесь и все! А как мне не волноваться! А если не дай Бог что! Вы хоть предупреждайте!

— Извините, это моя оплошность. Следующий раз я обязательно буду звонить.

— Надеюсь, следующих разов будет не много, — сухо отрезала она настолько безапелляционным тоном, что я поежился. Так, наверное, когда-то ежился и Смирнов.

На кухне, на подоконнике я заметил пустую чашку от чая. Значит, Смирнова поджидала меня у окна, вглядываясь в пустую ночь. И тут меня осенило. Я обернулся.

— Надежда Андреевна, вы случайно не видели человека в окне, ну, он еще побежал и скрылся в кустах.

— Не понимаю, — Смирнова пожала плечами. — У меня нет привычки, как у старушки, сидеть у окна.

— Жаль, жаль, — протянул я. — Просто у меня такое ощущение, что за мной следили.

— Следили? — Смирнова вздрогнула. — Да, да, я припоминаю, я только на секунду подошла к окну, на секунду, и тут же заметила человека в длинном, по-моему, черном, или темно коричневом плаще. Уж очень подозрительно он притаился в кустах, когда вы выбежали на дорогу.

— Ну а потом, потом, может вы заметили, куда он побежал? Или разглядели, как он выглядел? Фонари-то светили.

— Нет, я же открывала вам дверь. Поэтому я и была встревожена. Тут столько шатается подозрительных личностей. И не каждый из них просит лишь закурить. Но почему вы решили, что он за вами следил? Может это просто какой-то хулиган или воришка?

— Все может быть, все может быть, — я закурил сигарету.

Вообще я стал все больше и больше курить. И Надежда Андреевна уже позволяла мне это делать в кухне, как когда-то Смирнову.

— В таком случае, если что-то беспокоит, вы мне сейчас же расскажете! — потребовала она.

— Меня многое беспокоит, Надежда Андреевна. Очень многое. Но дальше беспокойства дело пока не идет. Не хватает самого важного — фактов.

За все это время я наконец-то откровенно посмотрел на Надежду Андреевну. И мне показалось, что в ее облике произошла перемена. Помолодела она, что ли, похорошела? Ах, да, подстриглась!

— Вам идет эта стрижка, — улыбнулся я, хотя внутренне напрягся. С чего бы это ей молодеть?

— Наконец-то вы обратили внимание! — Надежда Андреевна взъерошила короткие волосы. — Знаете, с Юрой и времени не было за собой следить. Все время ему посвящала.

Мне показалось, что впервые за наше знакомство имя своего мужа она упомянула с раздражением. Но я отогнал эти мысли. Наверняка показалось.

Мы сидели в кухне, под настольной лампой, и я пересказывал весь сегодняшний вечер. Стараясь не пропустить самого важного и не обозначая те эпизоды, непосредственно касающиеся Зои. Также, на всякий случай, я опускал ассоциации, эмоции и чувства. Это Надежде Андреевне знать было не обязательно.

— Да, странная история, — Надежда Андреевна пожала плечами. — И с чего бы это профессору Маслову, такому уважаемому человеку бояться Юры? Если хотите знать, у меня такое ощущение, что Юры вообще никто не боялся. Он настолько был безобиден.

— Но возможно… Возможно, это как-то связано с гибелью той девушки — Жени?

— Глупости! Откуда Юра мог знать какую-то Женю! Я с трудом верю, что он и Маслова знал! Может, профессор вас принял совсем за другого человека? Я не хочу вас обидеть, но вы льстите себе, когда утверждаете, что похожи на моего мужа.

Я пропустил ее колкость мимо ушей.

— Вполне возможно, что вашему мужу Маслов или Запольский предлагали работать у них в клинике?

— Ну, это я бы точно знала! А я даже понятия не имела, что Макс там работает! Впервые слышу! У него частная практика — это точно. И знаете, Виталий Николаевич, у меня такое ощущение, что это ваше расследование зашло в тупик. И вообще нет смысла его продолжать. И что мы ищем? Возможно, Юра вообще сжег эту папку? А возможно в ней ничего и не было важного! Понимаете, эта вся история, словно болото, тянет меня назад. А я вот впервые захотела что-то изменить в жизни. И вот начала со стрижки! И, знаете, получилось!

Она даже встала с места и покрутилась перед моим носом.

— Скажете, нет?

— Не скажу, — пробубнил я, слегка растерявшись.

— Не думаю, чтобы Юра был бы счастлив, узнав, что я заживо себя похоронила, и с утра до вечера копаюсь в его бумагах, дабы выяснить то, чего нет! В конце концов это его теория: чтобы жить дальше, чтобы двигаться дальше, нужно уметь многое вычеркивать из памяти. Только память тянет нас назад!

Похожие слова мне говорила и мама. И к чему привела такая амнезия?

— Вы поймите меня правильно, — Надежда Андреевна вдруг поникла и села на место, она даже слегка покраснела, словно устыдилась своих заявлений. — Я не говорю, что нужно забывать человека. Это кощунственно! Но многие обстоятельства, точнее — выборочные обстоятельства, их, все же, вычеркивать следует. Я вот, например, даже опасаюсь, что мы можем найти в этой папке? Хотел ли бы Юра, чтобы мы что-то нашли? Вначале брало любопытство. А теперь… Теперь только страх и уже нежелание, что-либо менять. Юра мертв. А я жива. И этот факт я не признать не могу.

И, словно в подтверждение своих слов, Надежда Андреевна покрутилась у зеркала, любуясь новой стрижкой. Она как никогда была жива.

В эту ночь я уснул только под утро — не давали покоя слова Смирновой. Мне всегда казалось, что она помешана на своем муже. Что она гораздо глубже и тоньше для банального желания не ворошить прошлое. Что она жила и всегда будет жить памятью. Памятью… Которая действительно жить мешает.

Если бы одним разом вычеркнуть из памяти тот смертельный матч, когда шайба попала в голову Смирнову. Разве бы я здесь находился? Я бы, наверняка, по-прежнему волочился по богемным тусовкам под руку с лже-Дианой, по вечерам вместе с ней злобненько обмывал кости нашим знакомым, перелетал из одной страны в другую, и в перерывах между игрой суетливо мотался по магазинам в поисках новомодных шмоток. Только, если бы я потерял память.

Но, как ни странно, я не хотел уже ее терять. Меня устраивало теперешнее положение. И в отличие от Надежды Андреевны, я собирался продолжать расследование. Я чисто физически ощущал свой долг перед Смирновым. И собирался его вернуть.

Однако, что могло случиться со Смирновой? У меня закралась коварная мысль: не дай бог, она в меня влюблена? Не хватало! Но не мог не признать, что только любовь способна на подобные метаморфозы. И позднее в этом убедился.

Этой ночью я читал Смирнова. В частности, о том, что только память, словно болото, может затягивать. Тянуть назад. Что из этого болота нет шансов выбраться…

Утром как по будильнику я проснулся от привычного звонка в дверь. Взял рекламную газету, тут же, не глядя, бросил ее в мусорное ведро. И эта бессмысленность ранних пробуждений, и этот невидимый старик с собакой по-прежнему раздражали. Но я привык к своему раздражению. Это было частью моего утра, моей жизни. Как и привык к голубям за окном, утреннему кофе, сигарете и омлету с колбасой, который искусно готовила Надежда Андреевна.

Правда, сегодня он слегка подгорел, потому что Смирнова непривычно долго и мило с кем-то щебетала по телефону. Закончила она разговор, когда одна моя нога была уже за порогом.

— Куда вы? — спросила Надежда Андреевна, и в ее голосе я уловил страх.

— Попробую поискать этого парня, автогонщика. Конечно, сомневаюсь, чтобы он что-либо прояснил, но как знать…