Свеченье слов. Поэтические произведения - Олег Сергеевич Прокофьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
сталкивается с недолговечностью.
Каждому своя вертикаль. А сумма конечных вертикалей об —
разует одну бесконечную вертикаль времени. Но если число
отдельных конечных вертикалей тоже конечно, то конец
времени вместо субъективного становится массовым и насту —
пает конец света, то есть падение прекращается и можно
твердо встать на что-то.
Навсегда и надолго.
481. И так далее
По небу летела чета небедей.
Хлебников
Я — это поэзия, заполнившая меня и повторяющая меня на —
изусть.
И хотя сам я плохо запоминаю стихи, стоит мне только рас —
крыть рот, как она польется. Разве что открыть его надо
по-особому. Как для игры на валторне, каким-то единствен —
ным образом его расправить и подуть. Весь человек должен
стать определенной формой для естественной постановки
души. Для поэзии же — в N-ной степени так. Чтобы она по —
лилась через ни на что не похожее отверстие. В форме Венеры
Милосской, как радостно сказали бы в прошлом веке, в Ака —
демии Поэзии. Но какова она, форма поэтической необходи —
мости, при своем появлении обреченная на публичный про —
вал? В еще одном стихотворении. Но для кого? Хлебников, со
словами «и так далее» прекращавший читать свои стихи
и складывавший их обратно к другим, в наволочку, был прав.
Еще несколько шедевров и так далее. Хлебников и так далее.
То есть туда же и мы, им восхищенные поэты. А те, кто им не
восхищен, те даже не и так далее. Он же пока что полежит —
поспит, положив свою голову на наволочку, скрывающую
взамен подушки волшебные чертежи многих венер, и необя —
зательно милосских, да и необязательно венер тоже. И даже
не чертежей, ибо технократического в них ничего нет. А так,
капризы слов, ищущих, как некие духи, себе подобных. Или
наоборот, находящих в угловатых противоположностях воз —
можность высечь голубоватую искорку для отсчета нового.
Там, внутри, его совершает своим бесконечным полетом —
парением «чета небедей», появившаяся неизвестно откуда, как
незаконные дети описки-опечатки, с «л», через «е» ставшим
«н» (лень внимания), лебедь из небытия, небедь-не быть,
улетевшая из тупого и твердого «быть». Мягкая лучезарная
«небыть», в противоположность английскому Not to be (с угро —
жающим акцентом на Not). Заманчивая небедь, улетевшая из
мягкого мечтательного to be (произносимая протяжно: «ту-би —
ии»), что стало от скорости, расстояния и, конечно же, влаж —
ных туманов смягченным и размытым. Это я, летящий из
страны королевских лебедей на возлюбленный Хлебниковым
восток, из сладости «Ту-биии», вдогонку за горечью четы
«небедь-небыть». Неподалеку где-то притаилась и кислая
«небеда», но она давно уже воркует свой успокоительный
речитатив из морализирующей оперы жизни, в которой рас —
стояние от слов до вещей стерлось в беспределе.
482. Пока молод
Пока молод, между тобой и миром какая-то толща. Что это?
Толща сна?
По ней можно ходить, она мягка, упруга, надежна и кажется
неуязвимой.
Она разнообразна и многообещающа, бездумно знакомая
и неутомимо манящая, как сверкающая даль утреннего пусто —
го морского пляжа.
Спозаранку начинаешь свой путь и погружаешься в этот си —
яющий мир.
Многим так и кажется, что это и есть сама жизнь.
483. Земля ногтей
(Бездонные афоризмы и конечно максимы)
1
Не смотри туда, где нет пустоты, а то появится надежда на
твердую землю ногтей. Она же так велика, что даже до начала
не доползти.
2
Вчерашний день был так прекрасен, что за пятьдесят лет до
этого ты бы отдал за него любое детское послезавтра.
3
Предопределение так же реально, как дождь.
Спрятался под укрытие, и ты сух, как твоя судьба.
4
Одна из многих встретилась с одним из миллионов.
Первая была амебой, а второй кристаллом.
Она растворила его.
5
Сперва просыпается мое сознание, а потом мое я.
Оторванный отчаянием, промежуток этого бесконечного
детства так и остается там.
До следующего выстрела.
6
Ласковое пренебрежение деревьев вызывает сильнейшую
робость, зовущую к топору.
И тогда лес безмолвствует.
7
Перебежки мыслей под огнем впечатлений ведут к большим
потерям. Уцелевшая же контужена и только протяжно мычит.
8
В угловатости языка проявляется пространство спрессован —
ного мира пережитого. Вспыхивают зарницы далекого про —
шлого и светятся с предсмертным постоянством. Расстояние
между стремительно бегущими наперегонки событиями со —
кращается синтаксическими синкопами, а их враждебность
затягивается петлей языка. Прошлое заканчивается самоубий —
ством воспоминаний. Рождается supernova poetica.
9
Молчаливый рассвет довлеет над человеческим упрямством.
Пока он изливает свою оранжевую кровь, оно затихает, обес —
силев. Бьет час опустошения перед приходом налитых ночны —
ми соками метафор. В рассветный час они подобны непри —
вычным механизмам, прилетевшим из дальних стран. Теперь
они ждут. Тем временем просыпающиеся люди лихорадочно
досматривают свои сны, а тишина бодрствует и птицы поль —
зуются случаем, пока утро не повернется к нам спиной своих
первых теней, а солнце не ударит в свои синие колокола.
10
Борьба слов, при столкновении со смыслом качающейся ар —
хитектуры фраз, запечатлевается в неудержимости их атаки.
Стойкая, как очертания горного кряжа, речь резонирует
плотным ветром в театре ветра.
11
Душа кровоточит бессвязными речами поэта. Облака наблю —
дают. Облака направляют.
12
В шуме прибоя слышатся пульсирующие
