Боги и человек (статьи) - Борис Синюков

Такой инстинкт кроме бога вложить в каликурга тоже вроде бы никто не может. И сам Фабр не дает никаких исключений из правила, по которым можно было бы заподозрить не инстинкт, а разум. Придется рассуждать самому, имея, прежде всего, в виду уже изложенное выше. Аммофила, желая избавиться от страшных клыков озимого червяка, которого Фабр забыл назвать по имени, мнет ему загривок, под которым Фабр имеет в виду нечто вроде мозга. Притом, когда клыки не сильно шевелятся, достаточно успокоенные первым уколом в грудь, мозг аммофила не мнет. Она ясно понимает, что мозг можно только слегка помять, но не отравлять его, ибо гусеница загниет, и ее дитя останется без свежей пищи. На это показывает сам Фабр, описывая, как аммофила после каждого цикла мятия приглядывается к гусенице. Дескать, не достаточно ли? Тут страшно переборщить точно так же, как и недоборщить. Ведь мозг гусеницы, слегка помятый, должен начать работать в прежнем режиме, когда она ее доставит на место. Иначе овчинка не стоит выделки.

Перейдем к каликургу и эпейре. Не думаете же вы, что бог их создал самыми первыми на земле точно в таком же виде, как они попались на глаза Фабру. Иначе я вам подсчитаю количество видов на земле по энциклопедии «Жизнь животных» и вы сами уж подсчитаете, сколько богу понадобится времени для создания всей этой многотысячной оравы видов животных. А если серьезно, то давайте перейдем, например, к восточным единоборствам, фильмов про это вы насмотрелись. Приемы этой борьбы создавались веками, но и сейчас еще не закончился этот процесс, иначе бы сами эти виды давно бы уже закончились, вытесненные более эффективными пистолетами. И заметьте при этом, что если бы каждый из бойцов сперва обдумывал, вернее, придумывал прием, а потом его выполнял, то это был бы не поединок, а нечто, подобное лаборатории, где оперируют подопытных крыс. Все приемы должны быть многократно натренированы, и выполняться автоматически, примерно как по инстинкту, не рассуждая. Попалась рука – выдернул, попалась нога – оторвал, попалась голова – отвернул наподобие водопроводного крана. То есть все зайцы еще до нашей эры должны быть съедены волками или лисами.

Теперь обратите внимание на слова Фабра с большими предосторожностями и особенной настойчивостью, на успех–неуспех подготовительного маневра, каковые совсем не нужны, если речь идет исключительно об инстинкте. Ибо инстинкт – машина. И особенно учтите, что жало в грудь паука втыкается туда, где панцирь тоньше, а уж после прокола направляется туда, где расположен главный нервный центр. Или вы думаете, что и единоборцы–люди не учитывают особенностей строения и приемов противника. Вон боксеры с длинными руками тоже ведь стремятся навязать бой противнику с короткими руками на длинной дистанции. Или я не прав?

Ах, вы думаете, что столько ума не поместится в такой маленькой голове? Так и атом маленький, а сколько в нем загадок, и не только загадок, даже ядро его по мнению умных физиков неисчерпаемо, как и сама Вселенная. Кроме того, Фабр в данном случае не говорит, что бывают победы жертвы над агрессором, но в других–то случаях – говорит. И по известным не мифическим войнам это даже видно.

И, наконец, что вы предпримете, если не можете кормить ребенка своей грудью? Кормилицу ведь наймете, или будете бегать на молочную кухню. А каликургу как быть? В нем ведь почти нет воды, как я объяснил выше. В общем, я не люблю снобизм людей, особенно ученых. Но я еще не окончил про парализацию.

Фабр: «Иной раз оса доставляет свою добычу к норке сразу, но чаще — с перерывами. Сфекс тащит эфиппигеру и вдруг оставляет ее и бежит к норке. Он расширяет вход, подравнивает порог, укрепляет потолок. Делается все это быстро: всего несколько ударов лапками. Потом возвращается к эфиппигере, хватает ее за усик, тащит. И опять оставляет ее, словно ему снова пришла какая–то мысль в голову. Все ли благополучно внутри жилья? Сфекс, оставив добычу, спешит к норке, залезает в нее. Выходит наружу, бежит к своей дичи, снова волочит ее к норке.

Я не поручусь, что и на этот раз он без задержек доставит добычу на место. Я видел такого сфекса, который покидал свою дичь пять или шесть раз. Может быть, он был мнительнее других или просто забывал о мелких подробностях своего жилья и все проверял по нескольку раз. Правда, иные идут домой без остановок, даже не отдохнут в пути.

Вывод из рассказанного ясен: окончив рытье норки, сфекс отправляется за уже парализованной добычей. Очевидно, он сначала охотится, а потом роет норку. Такое изменение обычного для роющих ос порядка я приписываю тяжести добычи лангедокского сфекса. Он прекрасный летун, но эфиппигера слишком тяжела, и по воздуху ее далеко не унесешь. Сфекс тащит ее волоком, упираясь в землю, и только крайняя необходимость понуждает его к самым коротким перелетам» (конец цитаты).

Из этой цитаты я вижу не столько предмет науки Фабра, сколько самого Фабра. Он всю почти свою жизнь был самым зависимым человеком, примерно как поденщик, каковым он всю жизнь и был, зарабатывая себе на хлеб учительством в самых незначительных сельских школах. Поэтому он не устает повторять избитую истину, что вся жизнь насекомых определяется инстинктом. И в то же самое время он с фактами в руках постоянно доказывает, что здесь – разум. Притом, он прямо не пишет о разуме насекомых, удовлетворяя то ли высокое школьное начальство, то ли научно–общественное мнение, но разум из его наблюдений так и прет.

Вы когда–либо задумывались об инстинкте, например, швейной машинки? Ведь она делает такие одинаковые стежки, просто залюбуешься. И петельки так аккуратно сооружает на каждом стежке. Ну и представьте тогда, чтобы она то и дело возвращалась проверить уже сделанные стежки как у Фабра: расширяет вход, подравнивает порог, укрепляет потолок, и все это быстро, всего несколько ударов лапками. А потом швейная машинка начала бы распарывать уже сшитое, словно ей пришла какая–то мысль в голову. Притом одна бы швейная машинка все это делала, а иная швейная машинка шила бы без остановок, даже не отдохнув.

Или вот такой факт, прямо показывающий обучаемость, а значит и интеллект: «И вот сфекс снова карабкается вверх по стене. И опять добыча положена неудачно, опять она скатывается с выпуклой черепицы и падает на землю. Сфекс в третий раз поволок ее по стене на крышу. Но на этот раз не оставил лежать на черепице, а без задержки утащил в норку». Никак швейная машинка начала соображать, дважды повторяя шов, если оборвалась нитка? Но и это еще не все.

«Если даже в таких условиях сфекс не попытался лететь с добычей, значит, ему трудно летать с таким тяжелым грузом. Желтокрылый сфекс может переносить свою более легкую добычу лётом, и он селится в компании соседей. Тяжесть добычи заставляет лангедокского сфекса рыть норку там, где дичь поймана, принуждает его к уединению». Да швейная машинка строчила бы даже вокруг Земли, пока ей не выключат электроэнергию. И не задумывалась бы, селиться ли ей одной у данной хозяйки, или оказаться на швейной фабрике в компании соседок.

Продолжим: «Сфекс тащит себе в норку эфиппигеру. Я быстро перерезываю ей усики. Сфекс продолжает идти вперед, но скоро останавливается: тяжелый груз исчез. Он оборачивается, выпускает из челюстей отрезанные усики и спешит назад. Но его эфиппигера исчезла, вместо нее другая, положенная мной.

Сфекс подходит к эфиппигере, осматривает ее, обходит со всех сторон. Останавливается, смачивает лапку слюной и начинает промывать себе глаза. Он словно говорит: «Ах, сплю я или не сплю? Ясно вижу или нет? Ведь это не моя добыча. Кто это провел меня!» Так или иначе, но сфекс не спешит схватить мою эфиппигеру. Он держится в стороне и не обнаруживает ни малейшего желания овладеть добычей. Я придвигаю к нему эфиппигеру, я почти вкладываю в его челюсти ее усик. Я хорошо знаю смелость этой осы: сфекс без малейшего колебания берет из рук добычу, которую у него отнимешь, а потом опять предлагаешь.

Что же это? Сфекс пятится, вместо того чтобы схватить предлагаемую ему дичь. Я снова кладу эфиппигеру на землю, и та ползет навстречу осе. Увы! Сфекс продолжает пятиться и наконец улетает. Я больше не видал его. Так, к моему смущению, закончился этот опыт, столь меня взволновавший.

Позже, когда я познакомился со многими норками, я понял причину моей неудачи. В норках сфекса я всегда находил только самок эфиппигеры, а во время моей беготни по винограднику я поймал самца. Конечно, сфекс не захотел взять моей дичи. «Самца на обед моей личинке! За кого вы ее принимаете?»

Каков вкус у этих лакомок! Они умеют отличать нежное мясо самок от более грубого мяса самцов. И какая зоркость у охотника, сразу отличающего самца от самки! Длинный яйцеклад саблевидной формы на конце брюшка — вот заметное отличие самки от самца; по форме тела и окраске они очень схожи» (конец цитаты).