One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс

— Элфи?

Но я не хотел никого слышать и выбрался из бара на улицу. Красная с белым карета скорой помощи едва не сбила меня, резко свернув в сторону, а я спокойно шел по самой середине Локхарт-роуд. Именно в это время со стороны порта в небо взлетели разноцветные ракеты.

Наступила полночь. Та самая, когда все вокруг должно было измениться и все мы убедились в том, что нашим мечтам не суждено сбыться!

Затем рядом со мной неожиданно очутился Джош. Он потянул меня за рукав. Дождь хлестал его по лицу, смокинг давно промок, галстук-бабочка сбился набок.

— Ты глупец и негодяй! — горячился он. — Она же просто очередная девчонка. Неужели ты настолько отупел, что не замечаешь этого? Роуз просто очередная девушка.

Я снова оттолкнул его от себя и направился во «Фрути феррет». Кто-то из конторы Роуз угощал выпивкой всех присутствующих. Роуз передала мне кружку «Цинтао», и я поцеловал свою невесту. Я так сильно ее любил!

— В чем дело? Что он хотел?

— Ничего, просто перебрал лишнего. Потанцуй со мной.

Она рассмеялась:

— Но здесь нет танцплощадки. И музыки тоже.

— Все равно потанцуй со мной.

Она согласилась…

Через пару месяцев мой отец передал нам видеофильм с записью нашей свадьбы. Как и бывает в подобных случаях, отец не знал, кто из гостей был особенно важен для счастливых жениха и невесты, а кто не очень, а потому постарался запечатлеть всех приглашенных.

Один эпизод с этой пленки запомнился мне особенно хорошо. Это панорамный обзор всех, кто пришел на наш праздник. Мы стоим возле церкви Счастливой Долины и позируем фотографу.

Среди тетушек и дядюшек, друзей и подружек по колледжу и коллег по работе стоит старина Джош в своем строгом костюме. Он скрестил руки на груди и внимательно следит за женихом и невестой.

И почти незаметно покачивает головой.

Я жду, когда Джеки Дэй выйдет на Корк-стрит из художественной галереи Коннелла.

Сегодня здесь проходит какая-то презентация. В галерее собрались хорошо одетые люди и о чем-то оживленно беседуют. В руках у гостей бокалы с вином, и никто уже не обращает внимания на картины.

Я зову Джеки по имени, и она замечает меня. Правда, мое появление ее почему-то ничуть не удивляет. Я вручаю ей конверт.

— Что это? — спрашивает она.

— Я возвращаю тебе деньги. Прости, Джеки, но больше я не могу давать тебе уроки.

Она несколько секунд смотрит на конверт, потом переводит взгляд на меня:

— Почему ты передумал?

— У нас все равно ничего не выйдет. К тому же у меня очень большая нагрузка на работе. Тебе лучше пойти в вечернюю школу. Прости.

— Но я уже говорила, что мне нужен гибкий график занятий. У меня есть на то личные причины.

— Я понимаю, что тебе приходится нелегко. Ты работаешь, да еще одна воспитываешь ребенка.

— Наверное, ты считаешь меня глупой. Еще бы! Девушка из Эссекса, которая вдруг решила поступать в университет. Звучит как анекдот. А это и есть анекдот. Кстати, я все такие шутки уже слышала, причем не только от Ленни-гуляки.

— Но он на самом деле не хотел…

— Здесь таких миллионы. И ты один из них. Прекрасно. Что ж, если ты думаешь, что все это просто шутка, пусть будет так. И если ты считаешь меня глупой, пусть тоже будет так.

— Джеки, я вовсе не считаю тебя глупой.

— Мне всю жизнь твердили, какая я дура.

— Но я жене…

— Мои родители. Учителя. Мой бывший муж, этот мерзавец… Но я считала, что ты другой. — Она бросает на меня осторожный взгляд. — Даже не знаю почему, но мне показалось, что в тебе есть нечто особенное. Какая-то искорка порядочности. Или что-то в этом духе.

Я внезапно осознаю, что мне очень хочется, чтобы Джеки оказалась права.

— Тебе не нравится, как я одеваюсь.

— То, как ты одеваешься, ко мне не имеет никакого отношения.

— Я же вижу, как ты смотришь на меня. Сверху вниз. Еще бы! Кто я такая? Девушка из Эссекса. Я все понимаю.

— Да мне все равно, как ты одеваешься. Мне до этого вообще нет никакого дела. Можешь хоть голой ходить и разрисовать себя красками, мне наплевать. Понятно?

— Так вот что я тебе скажу. — Голос ее дрожит. — Лично мне кажется, что я одеваюсь очень даже мило. Ну а сам-то ты как одеваешься? Да ты больше похож на старого бездомного бродягу!

— Ну, я никогда не был щеголем.

— Перестань отшучиваться. Ты выглядишь так, будто ночуешь на улице. Знаешь, в чем заключается твоя проблема, Элфи? Ты считаешь, будто ты единственный в мире человек, которому пришлось пережить тяжелые дни.

— Но это неправда.

— Мне безумно жаль твою жену Роуз. Это действительно так, но только не нужно теперь обвинять во всем меня.

— А я тебя не обвиняю. Я вообще никого не обвиняю.

— Ты обвиняешь весь мир. Я знаю все о твоей тяжелой жизни. А ты — хочешь послушать о моей? Хочешь узнать что-нибудь о том негодяе, который обрюхатил меня, когда я неплохо училась в школе? Этот тип, который колотил меня всякий раз, когда напивался, и это длилось десять лет. Хочешь услышать об этом подробнее?

Я молчу. Мне нечего сказать. В ее глазах блестят слезы. Джеки бросает мне вызов:

— А я все равно сдам этот экзамен, приятель. Неважно, с твоей помощью или без нее. Я все равно поступлю в Гринвичский университет, хотя это не Оксфорд и не Кембридж, как ты говоришь. Но такова моя мечта. Можешь презирать меня, насмехаться надо мной, но это все равно останется моей мечтой.

— Я вовсе не презираю тебя.

— А потом, когда я закончу учебу, у нас с дочкой начнется другая жизнь, гораздо лучше сегодняшней. Вот такие у меня планы. А если ты не можешь мне помочь… Если для тебя важнее болтаться без дела и разбить сердце очередной молоденькой иностранке… что ж, тогда я вообще не понимаю, какой из тебя учитель. Да и мужчина тоже неважнецкий, надо заметить.

Мы долгое время молча смотрим друг на друга. Позади нее, в галерее, полным ходом идет презентация. Все эти разодетые люди с образованием галдят, не переставая.

И вдруг я начинаю понимать, что мне вовсе не все равно, что она обо мне думает.

— Мне бы очень хотелось помочь тебе, Джеки. В самом деле.

— Но ты же можешь помочь! Ты можешь почувствовать разницу. Ты только сам ни во что не веришь. Тебе кажется, что жизнь вышла у тебя из-под контроля. Ты даже не можешь представить, что способен изменить судьбу другого человека. Но еще не поздно одуматься, Элфи. Ты еще можешь снова стать отличным парнем.

Не знаю, что на меня находит, но я говорю буквально следующее:

— В таком случае я буду ждать тебя во вторник вечером.

Ну, вот как это все получилось?!

23

Джордж обучает меня тайчи в три ступени.

Первая. Я должен выучить движения, стараясь прилежно повторять их за ним, имитируя его неспешную грацию. Хотя мне кажется, что со стороны я больше напоминаю пьянчужку, пародирующего солиста балета. Но я уже понимаю, что любое движение здесь имеет свою цель и свою причину.

Вторая ступень. Я учусь сочетать движения с дыханием, вдыхаю и выдыхаю так, как говорит Джордж, медленно наполняя легкие воздухом и так же медленно опустошая их. Это похоже на то, как если бы я заново учился дышать.

И третья, самая главная ступень. Я учусь… как бы это лучше выразиться? Расслабляться? Производить какие-либо действия без излишнего напряжения? Находиться в данном промежутке времени и только в нем?

Пока я стараюсь очистить свой мозг и успокоить сердце, чтобы забыть об окружающем мире, который ждет меня за пределами этой маленькой лужайки, я и сам толком не понимаю, чему именно Джордж меня учит.

Но чувствую, что все это имеет отношение к таланту уметь отпускать.

Сейчас почти полночь. И в больничной палате достаточно темно и тихо, потому что здесь никогда не бывает совсем тихо и темно. Сюда пробивается тусклый свет, который всю ночь горит на посту медсестры, да еще светятся лампочки у входа в палаты. Что же касается звуков, то тут можно услышать скрип проезжающих по коридору металлических тележек, слабое бормотание больных во сне и, конечно, их негромкие стоны.

Бабушка спит. Я еще некоторое время смотрю на нее, а затем покидаю палату и иду искать отца. Он сидит в больничной столовой. Перед ним лежит надкушенный сэндвич и стоит чашка давно остывшего кофе.

Мой старик приходит в больницу каждый день. Но он не умеет спокойно сидеть у кровати. Ему нужно чувствовать собственную полезность. Поэтому он постоянно соскакивает со стула и начинает донимать врачей. Как продвигается лечение его матери? Как она себя чувствует? Когда ей можно будет вернуться домой? Если рядом никого нет, отец придумывает себе сотню поручений и несется в больничный магазин за покупками, необходимыми, по его мнению, для моей бабули.

Он скорее побежит за очередной бутылочкой тонизирующего апельсинового напитка, чем будет сидеть у постели больной. (Кстати, она отказывается пить простую воду, хотя я уверяю ее, что она специально очищена, а перед этим получена из ледников Французских Альп.) Но отец не может просидеть спокойно рядом с бабушкой и нескольких минут. Ему кажется, что этого недостаточно, ведь он способен на очень многое.