Украденное счастье - Тарокнахт Гонгопаддхай

Тарокнахт Гонгопаддхай

Украденное счастье

ПРОЛОГ

Неподалеку от Кришноногора жил в одной деревне старый брахман по имени Чондрошекхор Чоттопадхай. Было у него два сына. Старшего звали Шошибхушон, младшего — Бидхубхушон. Последнему исполнилось десять лет, когда умер отец. После смерти мужа мать Бидхубхушона еще сильнее привязалась к младшему сыну. Он был моложе брата лет на семь-восемь. В те годы, когда Шошибхушон уже погрузился в ученье, Бидхубхушон проводил время в играх.

Шошибхушон был не только старше, но и рассудительнее своего брата; Семнадцати лет он окончил школу и поступил на службу в контору к здешнему заминдару[1] всего за пять рупий в месяц. Жалованье, конечно, ничтожное, однако многие бы согласились работать в этой конторе даже вовсе без оплаты. Шошибхушон неплохо здесь зарабатывал и в короткий срок стал состоятельным человеком. А Бидхубхушон в это время только начинал учиться.

Любовь никогда не остается без воздаяния. Если кто-нибудь любит тебя, то и ты или платишь ему любовью, или ненавидишь его. В других делах воздаяние многообразно, но на любовь возможны только два ответа: либо любовь, либо ненависть, середины здесь не бывает.

Мать души не чаяла в своем Бидху. Нельзя сказать, что и богиня Сарасвати[2] была к нему неблагосклонна.

Многие вначале говорили, что Бидху еще проявит большие способности, не нужно только слишком торопиться с ученьем. А вышло не так. Если на любовь своей земной матери Бидхубхушон отвечал такой же любовью, то на любовь небесной матери — Сарасвати он стал отвечать ненавистью. Когда подошло время встречи его с Сарасвати, то не только учитель, но и все соседи пытались помочь Бидхубхушону установить, добрые отношения с нею, однако успеха не добились. Чем больше бранили они Бидхубхушона, тем больше отвращался он от занятий, тем сильнее стремился к развлечениям.

Невежество браку не помеха. В пятнадцать лет Бидхубхушон женился. В дом вошла жена, и Сарасвати навсегда покинула Бидху. Мать Бидхубхушона прожила только пять лет после его свадьбы. За эти годы не произошло событий, достойных упоминания, кроме того, что у Шошибхушона родились сын и дочь, а у Бидхубхушона — сын. Пожалуй, на этом мы и закончим наше вступление.

У ЛОТКА ТОРГОВЦА

Писатели способны угадывать самые сокровенные мысли и умеют проникать всюду, куда только захотят. Как бы иначе Бхаротчондро Рай[3] мог узнать, что думал Сундор, сидя под деревом бокул? Каким образом Майкл-бабу[4] получал бы вести из загробного мира? И как удалось бы Бонкиму-бабу[5] подслушать разговор между Аишей и Османом, когда те находились в еще менее доступном месте, чем загробный мир, — в мусульманском гареме? Но писатели обладают и другим, весьма ценным даром: при желании даже невероятное они превращают в возможное. А это немаловажное достоинство. Не будь его, многие писатели погибли бы для литературы.

Вишнушарма[6], например, был немым, но этим даром он обладал вполне; потому-то его Лагхупатанака рассуждает о философии, а Читрагрива дает советы неразумным голубям. Точно так же и Бонким-бабу без всякого труда заставил девушку, жившую за сто пятьдесят лет до него, говорить языком современных индийских женщин, да еще с европейским образованием.

Уважаемые читатели! Нам важно было упомянуть об этом даре, чтобы вы поняли, что все, о чем мы постепенно поведаем вам, не вымысел автора. Многое, если бы вы наблюдали эти события сами, осталось бы недоступным для ваших глаз и ушей. Но мы, писатели, можем слышать и видеть в сотни раз лучше, чем вы. Поэтому поверьте всему, что написано здесь.

При чтении этой главы читателям необходимо иметь в виду, что прошло уже пять лет после смерти матери Шоши и Бидху. Их сыновьям исполнилось ПО шесть лет. Они любят погулять и порезвиться, любят мастерить кукол и играть с ними. Всегда они готовы увязаться за прислугой на базар или ярмарку и, как водится, частенько затевают ссоры и даже драки с соседскими детьми.

Пока была жива мать Шоши и Бидху, между братьями царило полное согласие. Младший брат не завидовал старшему, а старший считался с младшим. Но после того как мать ушла в другой мир, жена Шошибхушона дала ясно понять мужу, что теперь уже невыгодно жить одной семьей. Однако Шошибхушон не обратил внимания на эти слова. Как-никак они с Бидху родные братья. Одна мать родила, вскормила и воспитала их.

Даже частые ссоры не могут убить любовь между родными братьями; жены же их не были связаны столь тесными узами. Постепенно пошли у них ссоры и скандалы, но так как братья не потакали в этих делах своим женам, до поры до времени все оставалось по-прежнему.

Так обстояло дело, когда однажды в их краях появился уличный торговец. Он разложил на своем лотке разнообразные товары. Мальчишки и девчонки, хозяйки, служанки — все собрались вокруг него. Кое-кто стал покупать, а некоторые (у кого не было денег) просто приценивались к вещам и отходили прочь. Дети, которым купили игрушки, прыгали от радости. А те, кто ничего не получил, разражались плачем. Промода, жена Шоши, купила своим детям по игрушечной флейте, племяннику же не купила ничего. Зашла туда и жена Бидху Шорола, но у нее не было ни пайсы[7], и она ничего не смогла купить своему сыну. Да и ее Гопала, к счастью, не было поблизости. Шорола уже пошла было домой, но тут откуда-то прибежал Гопал, еще издали крича:

— Мама, мама, пойдем-ка, посмотрим, что там такое!

— Ссорятся там. Лучше нам не ходить туда, а то и нас побьют, — отвечала мать.

— Я хочу посмотреть, как ссорятся и кто будет драться, — упрашивал Гопал.

— Нехорошо на это смотреть. Пойдем отсюда поскорее!

— А я не хочу!

Промода, следившая за этим разговором, позвала своих детей и сказала:

— Бипин, иди-ка к Гопалу, покажи ему, какая у тебя флейта. Иди и ты, Камини!

Дети, послушавшись матери, сразу же принялись дуть в свои флейты и побежали к Гопалу. Тогда Гопал закричал:

— И мне купи такую!

— Флейт больше не осталось. Когда привезут еще, тогда я куплю, — пробовала успокоить его Шорола.

— Нет, там есть еще флейты. Купи сейчас же!

Гопал заплакал и стал теребить мать за анчал[8]. Что было делать Шороле? Пришлось поневоле пойти к торговцу. Как только Гопал очутился у лотка, он тут же схватил флейту и побежал туда, где играли Бипин и Камини. И так как у Шоролы не было с собой денег, она попросила Промоду:

— Диди[9], не дашь ли мне одну пайсу взаймы?

В другое время диди могла услыхать и за три четверти мили, приложив ухо к стене, она разбирала, что лепечет во сне ребенок, но сейчас, стоя рядом, молчала, будто не к ней обращалась Шорола. Та снова попросила:

— Не дашь ли мне пайсу взаймы, диди?

А диди словно и не было здесь. Шорола опять повторила свою просьбу. Тут уж вмешался сосед:

— Ты что, не слышишь разве, что говорит тебе младшая невестка? — сказал он. — Отвечай же ей!

А Промода точно очнулась от долгого сна. Она улыбнулась и, глядя на Шоролу, проговорила:

— Что? Ты что-то сказала?

— Не можешь ли дать мне пайсу в долг, диди?

— Разве диди — ростовщик, чтобы давать в долг?

— Ну если не дашь в долг, купи, пожалуйста, флейту моему Гопалу.

— Я не дерево кальпатару[10], чтобы выполнять желание каждого.

— Но ведь это не благодеяние с твоей стороны. Гопал не чужой тебе. Ты что же, не хочешь заботиться о нем так же, как о Бипине и Камини?

— Ах, если бы все получалось так, как думаешь! Тогда и горевать было бы не о чем. Я могу вообразить себя женой раджи, а что толку?

Шорола молча выслушала эту лицемерную речь и опустила голову. А Промода продолжала:

— Сколько людям ни давай, все им мало. Если б я могла каждый месяц кое-что откладывать, мне и беспокоиться было бы не о чем. Но так не выходит! Пять человек на шее сидят. Точно глупые, ничего не хотят понять. Была бы у них совесть, не пришлось бы мужу трудиться одному с утра до вечера. Совести у них нет. Да и плохо ли жить на всем готовом, — с раздражением закончила Промода.

Она бы говорила еще, но такая взяла ее досада на глупость мужа, что даже слезы из глаз полились. Соседки, которые всегда, особенно если приходилось им занимать у Промоды масло или соль, любили говорить: «Промода высокого происхождения, она всегда такая спокойная, красивая… А какие у нее глаза! Большие, словно стручки спелого гороха! А какой прямой нос», — теперь растаяли, стоило Промоде заплакать. Некоторые из них тоже стали всхлипывать, другие же принялись корить Шоролу. А маленькая толстая вдова Дигомбори, которая оказалась тут же, так та особенно разошлась.

— Не побоюсь сказать правду! — кричала она. — У Шоролы очень уж длинный язык. А вот Промода не такая! Муж ее всю семью содержит, а она и то не кичится. Никто от нее грубого слова не услышит!