Трагедия закона - Сирил Хейр

Врач, который после долгой задержки, чуть не сведшей Хильду с ума, все же наконец прибыл, впоследствии утверждал, что только быстрота ее реакции и присутствие духа позволили спасти жизнь ее мужу. К тому времени, когда он появился, все, что может сделать непрофессионал, опираясь лишь на сохранившиеся в памяти сведения из учебника первой медицинской помощи, было сделано. Барбер чудом избежал смерти. В течение получаса Хильда непрерывно делала ему искусственное дыхание, и к тому времени, когда он начал проявлять слабые признаки жизни, сама физически была на грани обморока. Но, даже поняв, что победа одержана, она не потеряла голову. Бледная, но спокойная, она помогала доктору недрогнувшей рукой профессиональной медсестры, а когда все осталось позади, с полным самообладанием толково изложила ему правдоподобную историю того, что, по ее мнению, случилось. Ее муж плохо спал и привык принимать снотворное. Из-за близорукости он уже не раз неправильно прочитывал назначения, написанные на бутылочках с лекарствами. Очевидно, в данном случае он тоже по ошибке принял слишком большую дозу. Доктор не согласен?

Доктор, впечатленный еще больше, чем прежде, ото всей души согласился. Тем не менее, прежде чем на следующее утро навестить выздоравливающего пациента, он счел своим долгом сообщить о происшествии в местный полицейский участок. Это был старый врач-пенсионер, которого в связи с войной пригласили заменить призванных в армию более молодых врачей, но голову на плечах он имел и краешком глаза заметил адресованное коронеру письмо, которое Хильда неосмотрительно оставила на столе в гостиной.

Глава 21

КОНЕЦ КАРЬЕРЫ

Свой триумф по поводу спасения жизни мужу Хильда увенчала еще одним, менее эффектным, но доставшимся ей большим трудом. К началу следующей судебной сессии Брадобрей снова сидел на судейской скамье, выполняя свои обязанности, на посторонний взгляд, так, словно ничего не произошло. Злые языки, которые распоясались после того, как было опубликовано сообщение о болезни судьи Барбера, внезапно притихли. Все, кто претендовали на то, что они в курсе дела, вычитали в этом сообщении предвестье его надвигающейся отставки. Его возвращение произвело впечатление, слухи на время прекратились.

Какими средствами удалось Хильде впрыснуть мужу достаточное количество жизненной энергии, чтобы заставить его продолжать вести обычную жизнь внутри сковывавшей оболочки постоянного страха, было ведомо ей одной. Уж точно она добилась этого не обращением к Биллю о правах. Барбер дал слово Важному Лицу и намеревался его сдержать. То ли она ухитрилась вопреки очевидности уговорить его, что положение может исправиться, поскольку Сибалд-Смит и женщина, которая дергала его за ниточки, в последнюю минуту, не исключено, подобреют, то ли она просто убедила его, что доиграть игру до конца — это более по-мужски, но факт остается фактом: ей это удалось. Результат, однако, кое-чего стоил ей самой. Все заметили, что в течение нескольких последующих недель она становилась все более бледной и апатичной. Словно поделилась собственной жизнестойкостью, чтобы одушевить робота, который каждый день продолжал ходить в суд, сидеть там, выслушивать прения сторон и угрюмо выносить приговоры, делая вид, что его положение так же неуязвимо, как положение любого другого судьи, которого отделяют от пенсии десять лет.

Прекрасным апрельским утром, когда вся британская публика с волнением обсуждала названия далёких норвежских мест, с ужасающей внезапностью ставшие почти домашними, Барбер — все еще господин судья Барбер — ехал в арендованном автомобиле в Центральный уголовный суд, поскольку настала его очередь председательствовать там на разбирательстве. Он всегда жаловался, что тамошняя синтетическая атмосфера вызывает у него головную боль, и по какой-то собственной причине даже возражал против специального букета цветов, коим город по традиции защищал своих служителей правосудия от угрозы сыпного тифа. В прежние годы редкий его визит туда обходился без того, чтобы он в завуалированной форме не выказал своего отвращения. На сей раз он вообще ничего не говорил. Он ехал, чтобы просто посидеть на еще одной судейской скамье и провести еще один процесс; для него, ожидавшего собственного смертного приговора, уже не имело никакого значения, где это будет происходить и о чем пойдет речь.

Сидевшая рядом Хильда молчала, так же как и он. Теперь она всегда ездила с ним в суд, как будто боялась выпускать его из поля зрения. В то утро она едва заглянула в газету, невидящим взглядом скользнув по обширной карте Норвегии. Все ее мысли были заняты письмом, которое принесли с первой почтой. Она прочла его молча, сложила и спрятала подальше. Барбер не задал никаких вопросов и ничем не дал понять, что его это интересует. Теперь, однако, когда машина остановилась перед светофором на Ладгейт-серкус, он неожиданно нарушил молчание.

— То утреннее письмо пришло от твоего брата, да? — спросил он.

— Да, — безразлично ответила Хильда.

— И что в нем?

— Фарадеи сделали последнее предложение. Оно в точности повторяет предыдущее.

— Вот как?

— Они дают нам сроку до послезавтра, чтобы принять его. В противном случае подают иск, — продолжала Хильда, пока машина заворачивала за угол здания Олд-Бейли. — Майкл говорит, что на этот раз они не шутят.

Барбер вздохнул. Ему почти показалось, что у него с плеч свалилась гора. Он не сказал больше ни слова, пока машина не подъехала к судейскому входу на Ньюгейт-стрит, а потом очень спокойно произнес:

— В таком случае, Хильда, похоже, это последняя сессия, которую мне доводится проводить в Олд-Бейли.

Полицейский, открывший дверцу машины, чуть не забыл помочь его светлости выйти — настолько испугал его вид ее светлости, как он впоследствии рассказывал. Казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Но Хильда взяла себя в руки и твердым шагом направилась в здание суда.

Скамья подсудимых в зале номер один Олд-Бейли представляет собой нечто необозримое. Она занимает такую площадь, что со скамей, расположенных позади и сбоку от нее, трудно увидеть, что происходит «на сцене». Дерек Маршалл, не имея преимуществ и не сумев их придумать, не смог найти место впереди этой помехи. С помощью приятеля — помощника барристера ему удалось лишь пробиться внутрь зала и там протиснуться в конец ряда, предназначавшегося для запасных присяжных. Слышал он довольно хорошо, но не видел почти ничего. А главное, что сводило его с ума, это то, что он не имел никакой связи с Шилой, которая вместе с матерью сидела на местах, зарезервированных для тех, кто имел отношение к рассматривавшемуся делу. Она запретила ему присоединяться к ним, и он вынужденно повиновался, но рассчитывал, что сможет хотя бы издали поддерживать ее.

— Пусть предстанет перед судом Герберт Джордж Бартрам! — провозгласил секретарь, и Дерек удовольствовался лицезрением затылка своего будущего тестя, который встал и заявил, что не признает себя виновным в убийстве Эдварда Фрэнсиса Клея. Затем, после обычных предварительных замечаний, которые знал наизусть, он услышал скрип в дальнем правом углу, означавший, что со своего места встал адвокат короны[43], чтобы открыть слушания по делу, которое, как Дерек знал из собственного опыта участия в судебных процессах, являлось очень серьезным случаем дорожного происшествия со смертельным исходом.

К концу дня рассмотрение не было завершено. Дерек мимолетно увидел свою ненаглядную, которая выходила из зала, опираясь на руку отца: его снова отпустили под залог. В целом, решил Дерек, все прошло не так уж плохо. Памятуя о том, что сказал ему Петтигрю, он чувствовал: шанс на оправдательный приговор есть. До того как вошел в зал, он не знал, кто председательствует на заседании, и испытал шок, услышав знакомый скрипучий голос. Его вдруг охватило безумное желание встать и заявить, что этот человек — последний, кто имеет право рассматривать такое дело. Но, поразмыслив, он вынужден был признать, что пока разбирательство шло безукоризненно честно и объективно. Если уж на то пошло, судья скорее благоволил защите. Возможно, то, что Брадобрея назначили судить это дело, неожиданно обернется благом. Разве он, разве любой человек в его положении может не ощутить сострадания?.. Эта мысль утешала Дерека до тех пор, пока он не вспомнил рассказ Петтигрю о суде над Хеппенстолом. Тревога снова начала одолевать его.

— Простите, милорд, не мог бы ваша светлость уделить мне несколько минут? Очень коротко, милорд…

Барбер, стоявший на тротуаре возле своего дома, медленно обернулся. Ему не сразу удалось стряхнуть с себя оцепенение, в котором он пребывал с тех пор, как закончилось заседание суда. Он посмотрел на обращавшегося к нему человека пустым, ничего не выражавшим взглядом, как на совершенно незнакомого. И только когда Хильда сжала ему руку, он пришел в себя, узнал того, кто с ним заговорил, и сухим, ровным голосом произнес: