Гренадер - Олег Быстров

– Поручик Саблин, выполняю особое задание. Документов нет, господин штабс-капитан. Необходимо срочно связаться с подполковником Иоффе, офицером по особым поручениям при командире дивизии. У меня срочная информация и пленный польский националист в доме.

– Проверим, – кивнул капюшон. – Пока стоять смирно, предупреждение остаётся в силе. Коновалов, ко мне! – крикнул в слепящий свет.

Подбежал боец с ранцем американской «болталки» за спиной и с трубкой в руке.

– Связь с Цитаделью, – бросил штабс-капитан. Мимо проскакивали стрелки, шарили по дому.

Свет убавили, Саблин разглядел ещё два тела во дворе.

– Ваш-бла-родие! – донеслось из дома. – Тут мертвяков гора и кровищи!.. И один живой, привязан!

– Это всё вы наваляли? – удивился офицер. Сейчас стало видно его лицо, усталое, осунувшееся. – Экий вы, поручик, хват, – с долей уважения произнёс он.

– Долго рассказывать, господин штабс-капитан. Поторопитесь со связью. Повторяю, дело государственной важности и не терпит отлагательств.

В это время в трубке запиликало, зашуршало.

– Вот и связь, поручик. Сейчас всё выясним. – И уже в трубку: – Дежурный? Штабс-капитан комендантской роты Смоковников. Подполковника Иоффе вызывает поручик Саблин. Утверждает, особое задание. С ним пленный. Да. Срочно. Жду.

Ожидание тянулось медленно. Саблин вдруг почувствовал, как он адски устал. Ноги еле держат, в глазах плывёт, но он сделал над собой усилие: нужно собраться. Наконец в трубке откликнулись.

– Слушаюсь, – подтянулся капитан. – Думаю, в течение десяти минут. Слушаюсь! – И Саблину: – Прошу в машину, господин поручик. В «Сокола».– И в дом: – Никитский! Пленного в «Сокола»! – И, обернувшись к броневику: – Саламатин! Господина поручика с пленным срочно в Цитадель! Жми на всю железку, будут мешаться под ногами статские – сбивай с дороги!

– Где мы находимся? – устало спросил Саблин.

– Улица Короля Лещинского. Справа вокзал, слева центр, а тут какие-то задворки. Ну ничего, Саламатин водитель что надо, за десять минут домчит. Удачи, господин поручик.

– Благодарю, господин штабс-капитан. Удача нам всем понадобится. Честь имею.

Штабс-капитан козырнул.

Как мотоциклист умудрился заехать на улицу Крола Лещинского, минуя и площадь Бема Яновского, удивился Саблин. Видно, знал какие-то просёлки. Да, у террористов всё просчитано, а у нас?

«Сокол» рванулся в ночь.

Наутро бойцы лонзановской и галицкой комендатур, плюс прикомандированные из других застав города начали обход квартир в доходных домах на Лесной улице. Унтер и стрелок – таких пар организовали около сотни. Плюс обер-офицеры, курирующие разбитую на сектора улицу. Военные заходили в подъезды, стучали в квартиры. Пшепрашем, панове, звиняйте, господа, проверка документов. О, нет, мадам, ничего страшного. Плановое мероприятие, не более.

У всех участников поиска помимо данных: Владек Шиманский, пятидесяти лет, мелкий коммерсант – имелось и описание внешности разыскиваемого. Невысоко роста, лысоват, непримечательной наружности, без особых примет. Такой же, как все, человек толпы. Но каждый сотрудник помнил строжайший приказ: найти непременно, хоть носом землю рыть, доставить в ближайшую комендатуру, передать офицеру контрразведки.

К обеду в Цитадель привезли троих Шиманских. Одного, правда, звали Леопольдом, но и его доставили. Для верности. Испуганного до смерти Лео и другого непричастного после тщательной проверки отправили восвояси. В раскинутой сети остался последний, третий, подходивший по всем статьям. Так без стрельбы, без излишней помпы и суеты, тихо и почти мирно, русская контрразведка взяла польского резидента.

Поручик Саблин за это время успел привести себя в порядок. Съел сытный завтрак и поспал часа четыре. (На этом настоял Иоффе.) Даже умудрился просмотреть принесённые Анджеем разведматериалы по новым немецким оружейным разработкам, когда его пригласили в кабинет Иоффе.

При встрече подполковник обнял Саблина, похлопал по плечу:

– Молодцом, Иван Ильич! Большое дело сделал! И насчёт будущего своего не беспокойся. Тут, было дело, Эсперов рапорт написал. О недостойном поведении. Комдив подписал, отправил по инстанции, а сверху в ответ намекнули – мол, оставьте поручика в покое. И всё – sapienti sat.[13]

– А корнет?.. – озаботился Саблин судьбой своего незадачливого соперника по дуэли.

– Переведён в танковую роту под Галич. Служит. Однако расслабляться рано, господа. – Теперь он обращался и к Анджею, который тоже был здесь. – Предстоит главная часть работы: защитить Отечество от угрозы с Запада. Кое-какая информация у нас есть, мы всё обязательно обсудим после знакомства с паном Владеком. Предлагаю соприсутствовать, господа. Прошу, присаживайтесь.

Новый кабинет особиста разительно отличался от старого. Не было ни стеллажей, ни металлического хлама. Теперь не вытащишь из угла немецкую «штурмгевер» или «глаз вампира». Монументальный стол со стопками бумаг, кресло для хозяина кабинета и удобный диван для гостей. Там и присели Саблин с Анджеем. Подследственному полагался стул, поставленный посередине комнаты.

При обыске у Шиманского обнаружили два цилиндрических предмета тридцати сантиметров в длину и пятнадцати в диаметре. Весили цилиндры, как и говорил Мазур, около двадцати килограммов и изготовлены были из свинца. Те самые «метки». Находку передали экспертам.

Пётр Соломонович тоже вёл себя непривычным образом. Сейчас подполковник скорее походил на хищную птицу, сокола, вышитого у него на рукаве. Он клевал резидента вопросами, будто рвал острым клювом парное мясо пойманного зайца. Однако допрос вёл в русле последнего задания Шиманского, не касаясь пока организации «Серебряный зигзаг». Саблин подозревал, что эти данные не предназначены для его ушей.

Пан Владек скоро бросил запираться, понимал, игра проиграна, и провала ему не простят ни поляки, ни немцы. Но, что в контейнерах и как это действует, он не знал. Выполнял инструкцию: цилиндры должны попасть в штаб и Цитадель. В детали его не посвящали. Однако сам он считал, что это часть нового оружия. С его слов, где-то в Силезии, на севере Судетских гор (опять Судеты), существует совершенно секретный объект, один их самых охраняемых и таинственных объектов Третьего рейха. Там находится оружие, способное кардинально изменить сложившееся соотношение сил в мире и дать Германии такой козырь, что противостоять её мощи будет попросту невозможно.

Более о чудо-оружии пан Владек ничего не знал, но сам твёрдо верил в свои слова и твердил беспрестанно, что врагам Рейха скоро придёт конец. Поляк был настолько убеждён в этом, так упорно твердил одно и то же, что допрос начинал походить на беседу с умалишённым. Когда Саблин спросил, известна ли Шиманскому пани Ядвига Каминьска, резидент ответил:

– Да. Я знал её. Мы действительно служили с её мужем ещё при австрияках. Но Ядвиге не повезло, случайно она увидела нас с Мазуром и Качмареком возле Политехнички. Оказалось, там учится её племянница. Пригласила в гости.

– Что вы делали возле Политехнички? – тут же вцепился Иоффе.

– Я передал художнику из мастерской при факультете ёмкость с краской, – ответил Шиманский. – Эту краску он должен был нанести на плакат, с которым выступали девчонки в тингель-тангель. Члены боевой тройки страховали.

– Флакон стеклянный? – неожиданно прервал Шиманского подполковник.

– Нет, тяжёлая свинцовая банка, и краски в ней – на дне. По инструкции художник должен был нанести на плакат всего несколько мазков, потом закопать банку и всё забыть. За хорошие деньги, конечно.

– Вы ему заплатили? Его имя, адрес?

– Да, деньги обещал, но адрес его теперь – Лычаковское кладбище. Шершень сработал.

– А пани Каминьска?

– Я воспользовался приглашением, у меня были на неё виды. Но старуха что-то заподозрила. Заявила, что не зря мы болтались возле здания, где на следующий день разыгралась трагедия. К тому же в Мазуре и Качмареке старая карга углядела военную выправку. Вопросы её становились всё опаснее, а, учитывая знакомство с русскими офицерами, рисковать я не имел права. Пришлось прибегнуть к препарату, которым меня снабдили в Центре, в Варшаве. Сердечная недостаточность, притом не в тот же день, а на следующий. И никаких следов. Немецкая разработка.

Саблина больно царапнули и «старуха», и «карга». Сволочи, какие же они все сволочи!

– Роль профессора Штраубе? – продолжал наседать Иоффе.

– Он готовил девчонок. Заложил в подсознание гипнопрограмму, ключевое слово находилось в строке песни. Остальное меня не касалось, но вы знаете, чем всё закончилось. После проведения операции профессор стал опасным свидетелем, Шершень, то есть Качмарек, зачистил концы. А как немцы провернули саму операцию, ума не приложу. Судя по всему, не обошлось без чудо-оружия. Теперь вы понимаете, с чем имеете дело?