Дети Капища - Ян Валетов

— Глупость делаешь, — сказал Бондарев, кривя рот. — Жертвенность у тебя повышена, а разумная бздиловатость ниже нормы! Ху…й признак это. Видал я такое еще в горах. Герои, на х…, а потом домой, грузом «200». Ладно. Своя голова есть. Ты у нас всегда выживал. Авось, Господь даст, и тут пронесет. Есть, Сергеев, такая разновидность бойца — везунчик. Знаешь, когда осколок — в пряжку от ремня. Или там пуля — во фляжку. Или нае…нулся с «вертушки» прямо «духу» на голову — его наповал, а сам целый. Но фарт, на то и фарт, что когда-нибудь кончается. И, заметь, в самый неподходящий момент. Налей-ка, Мотл! За фарт сергеевский выпьем. За то, чтобы он живым вернулся с мальцом своим. И за то, чтобы ты там подольше прожил. И чтобы Вадька пулю с вами, полоумными, не словил. И чтобы этого Арафата вашего вы благополучно вывезли, чтоб он всрался, «муслим» чертов! Бля буду, Сергеев, это из-за них, «воинов ислама», я евреем заделался! Ладно! Проехали! За то, чтобы вам всем повезло! Допьем, мужики, за все это разом! Потому что если за все отдельно пить — помрем от цирроза, а столько не выпьем…

Матвей разлил остатки по стопкам и убрал пустую бутылку со стола по старой русской традиции. Сергеев усмехнулся в прорастающие усы. Стаканчики, банки, тарелки так и остались стоять на расстеленной карте, по которой красной, нарисованной маркером артерией полз по руслу реки, лесам, полям и пустошам их рисковый маршрут.

Равви встал и ухватил стопку здоровой рукой. Все присутствовавшие поднялись вслед за ним и тоже подняли стаканчики.

— За удачу, — произнес Бондарев без всякого пафоса. — Возвращайтесь.

Глава 10

Когда стало ясно, что Базилевич опаздывает на срок, который ни один джентльмен не назовет джентльменским, Сергеев все-таки решил сделать заказ.

В конце концов, он уже более получаса сидел в уютном ресторанчике, отделанном помешанным на театральном антике дизайнером, попивал аперитив, покуривал сигариллы и был готов к ужину, как перезрелая невеста к замужеству. Мобильный, с которого ему днем звонил Базилевич, был вне зоны действия, народ из ресторации укатил слушать оперу и по близлежащим музыкальным театрам, делать было определенно нечего, за исключением того, чтобы вкусно поесть.

Не мудрствуя лукаво, Сергеев заказал себе бутылку аргентинского красного, тарелку сыра и баранину с кускусом.

То, что Базилевич не появился вовремя, конечно, настораживало, но в планы Михаила не входило нянчить Антона Тарасовича, большого уже мальчика.

Задача Сергеева, полученная им от Блинова, была проста: обозначать непонятное движение, светиться всюду, изображая то ли противника, то ли конкурента, в общем — личность полностью мутную и непонятную, но при этом головы никому не отбивать, а, наоборот, способствовать тому, чтобы сделка по продаже техники все-таки состоялась и по как можно более высокой цене.

Антивирус же конкретных заданий и рекомендаций не давал: присмотритесь, определитесь, способствуйте, действуйте по обстоятельствам и по разумению… Главное — полная информация — кто, где, кому, почем. Расклад в такой позиции дороже денег.

Как на экскурсию отправлял, осматривать достопримечательности. Но это обманчиво, не та у Касперского «заточка»! Рекомендации — не мешать — как раз понятны! А вот поступать по разумению — это, знаете ли, материя тонкая. Сергеев воспринял напутствие Антивируса исключительно как приказ присмотреться и послушать. Сама сделка, по мнению Конторы, опасности для интересов империи не составляла. Пусть себе протекает пока, как задумано. А если мнение изменится, то Сергееву об этом сообщат всенепременно, благо в наш век мобильной связи и Интернета ни рацию с собой таскать, ни «закладки» отыскивать необходимости нет. И вот тогда-то уже никто не разрешит поступать по разумению. Только согласно приказу. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. Прыжок на месте — провокация.

Покойный Мангуст разъяснял, что в таких случаях особого выбора нет. Скорость исполнения приказа должна превышать скорость распространения радиоволн. А еще лучше — предвидеть, каким этот самый приказ будет, каким выйдет из мозга страдающего паранойей начальства. Для того чтобы попытаться (только попытаться!) это предугадать, нужно или обладать полной информацией, или вообще ничего не знать о сути происходящего.

— Абсурд, — сказал тогда Кудрявый. — Как так может быть, товарищ инструктор? Если я владею информацией в полной мере, то могу хоть что-то предвидеть с определенной долей вероятности. А если я ничего не знаю? Как можно предугадать, если ничего не понимаешь?

Мангуст слушал Кудрявого с интересом, присев на край стола. Он, вообще, любил вот так сидеть на краю стола, боком, опираясь на одну ногу и покачивая второй. В такие моменты он удивительно напоминал хищную птицу: поднятые углом плечи, напоминающие сведенные крылья, особый наклон шеи… Казалось, что, впившись когтями в столешницу, в аудитории сидит старый облезлый гриф и упирается в Кудрявого черными, тусклыми глазами, то и дело затягивая их пленкой век. Если бы Мангуст внезапно захлопал крыльями и утробно заклокотал, роняя на пол перья, — Сергеев бы не удивился.

Но стоило Мангусту встать — и сходство с птицей исчезало. Он и вправду начинал напоминать зверька, имя которого получил на всю жизнь как кодовое. Видел Михаил Мангуста на тренировках и в бою — движения его были резкими и быстрыми, проследить за ними было практически невозможно и, что было особенно необычно, невозможно было уловить подготовку к атаке: переход от бездействия к действию не имел промежуточной фазы.

Шаман, и ему светлая память, рассказывал, что Мангуста и еще нескольких курсантов учил вьетнамец, неизвестно откуда появившийся в Конторе в середине шестидесятых. Правда ли это — никто из курсантов не знал, но было в грации куратора что-то нечеловеческое, противоречащее законам физики и обыкновенной анатомии.

Мангуст смотрел на Кудрявого из-под век, покачивая ногой и внимательно слушая логические построения курсанта. И ухмылка, именно ухмылка, назвать это улыбкой было невозможно, пряталась в уголках тонких, почти бесцветных губ.

— Все? — спросил он, не меняя позы.

Кудрявый кивнул.

— Мудрость, курсанты, заключается в том, что знаешь ли ты что-то, знаешь все или не знаешь ни хрена — на решение начальства не влияет никак. Оно будет принято по неизвестной вам формуле, по тайным для вас соображениям и может показаться совершенно безумным. Но первое и главное… Сколь идиотским оно бы вам не казалось — его надо выполнять. Вопрос к тебе, Кудрявый, ты у нас любознательный… Почему?

— Потому что приказы не обсуждаются, — протянул Кудрявый грустно.

— Правильно, — подтвердил Мангуст. — Все остальные причины вторичны, но давайте, если уж на то пошло, их рассмотрим. Только без пошлостей, товарищи курсанты. Мы с вами не в регулярных частях, фразы типа «я начальник — ты дурак» имеют место быть, но в нашей с вами профессии применяться не могут. У нас, если начальник дурак, то его подчиненные трупы. Сразу. Без вариантов. Он может быть подлецом, беспринципным, жестоким, кровавым и страшным, но только не дураком. Теперь дальше…

Он встал. Даже не встал, а просто перетек из одного состояния в другое — Сергеев не заметил, как это произошло. Вот Мангуст сидит, качая ногой в начищенном до зеркального блеска ботинке, а вот уже стоит в проходе между партами, заложив руки за спину. И все это в один момент.

— Все вы умные. Умеющие принимать решения. Аналитики. Мы вдобавок научили вас стрелять и драться. Выживать. Научили, чему могли. Думать научить нельзя, для того чтобы думать надо иметь соответствующий орган в организме. Но я должен научить вас еще и подчиняться приказам, смысл которых вы не понимаете. Подчиняться, несмотря на то что вам они будут казаться бессмысленными, глупыми и даже вредными порою.

Он остановился, дойдя до окна, за которым бушевала ранняя крымская весна. «Инкубатор» находился внутри военной части, окруженный забором с колючкой, со своим КПП и караулом. Часть, расположенная снаружи, тоже была непростая — пограничная, а значит, гебешная. Мангуст смотрел, как по дорожке, по краю которой лохматились бело-розовыми лепестками цветущие абрикосы, идет взвод, впечатывая каблуки сапог в рыжий песчаник. Слышен был мерный топот и голос старшины: «Левой, левой, раз-два-три! Левой, левой!»

— В нашей профессии человек, работающий «в поле», видит только маленькую часть большой картины. Представьте, что вы смотрите на мир через неподвижный перископ. Только часть, что за границами бинокуляра, вам неизвестна. В том, что происходит внутри вашей «картинки», вы настоящие спецы. Я уже говорил, что вы у нас самые умные и грамотные — лучше вас нет. Вы посылаете в Центр информацию, свой анализ событий, свои соображения, и оттуда, из Центра, приходит приказ. Страшный по форме и содержанию. Совершенно невозможный к исполнению. Противоречащий всему, что вам внушалось много лет, с самого детства. Но…