Закон Талиона (СИ) - Пригорский (Волков) Валентин Анатолькович

Давление чужого взгляда пропало. Павел дважды нажал кнопочку сигнального уст-ройства, потом спокойно, не торопясь, вкрутил на место родную свечу, привёл движок в по-рядок и аккуратно, без хлопка закрыл крышку капота. Перчатки и тряпицу, сунув в полиэтиленовый пакет, убрал в бардачок. Вот теперь пора!

Солнышко опять ушло за тучу, повеяло сыростью, заморосил мелкий дождик. И, слава богу. Тропа осталась в стороне. Влажная прошлогодняя листва не шуршала, лишь пружини-ла под подошвами. Серая одежда сливалась с серым переплетением ветвей. Разведчик дви-гался быстро и бесшумно, как умел, чётко фиксируя малейшие детали: ветреное шевеление веток, цветные пятна на лиственном ковре, разорванную паутинку, примятую бурую траву, надломленные сухие стебельки, метание вспугнутой пичуги, игру теней. Шутка природы, но здесь, в чаще шум океанского прибоя слышался явственнее. Однако Павлу несмолкаемый шумовой фон ничуть не мешал, тренированный слух разведчика тонко разделял витающие вокруг звуки. Он был мастером, он был в своей стихии, он чувствовал ответственность, но не чувствовал напряжения и беспокойства, точно и профессионально просчитывая каждый шаг. Само собой, ни о чём таком Павел не думал, он просто действовал. Он двигался не ос-тавляя следов, просачиваясь, подобно облаку тумана, сквозь путаницу ветвей.

Разведчик замер на полушаге. Впереди в изломанном мельтешении проклюнулось диссонирующее чёрное пятно. Он, задержав дыхание, прислушался, словно прощупал окрестности сонаром. Людей поблизости нет. Павел достал из кармана куртки компактный, но достаточно сильный монокуляр, приложился, вращая колёсико фокусировки. Забавно: тот самый чёрный китайский пуховик висел на сучке, изображая затаившегося в кустах человека, а вот хозяин отсутствовал. Первая мысль: присел за кустики по нужде. Нужда, на то и нужда, ежели приспичит… Нет, не видать. Манок? Засада? А смысл? Вот мерзавец! А что у него напялено под пуховиком, какого цвета? Вопрос не пустой. Да-а. Возможно, дутая куртка попросту мешала скрытному передвижению, вот и скинул. Был ещё вариант, подсказкой всплывший в памяти: убийца, планируя расчленку, чтоб не перемазаться, заранее снял с себя верхнюю одёжку и заховал, потом вернулся. Однако, сомнительно. Одно достоверно: самого китайца рядом нет, Паша бы почуял, а своему чутью он доверял, оно не раз выручало его там, в Чечне, да и после. В своё время на Кавказе слагались легенды о его ненормальной везучести, — из каких только ситуаций не выкручивался, как с гуся вода. Паша лишь посмеивался. Если честно, он и сам не мог объяснить своё сверхъестественное чутьё. Он чуял опасность, как чует акула растворённую в воде каплю крови. Вот и всё.

Всё-то всё, но на всякий случай пуховик обошёл стороной. Непонятное, ещё не означа-ет опасное, однако, "не буди лихо…" Скоро откроется берег с видом на заброшенные сара-юшки — конечная остановка, а спина китайца чего-то не маячит, а пора бы.

Миновав по длинной кривой подозрительную куртку, Павел словно пересёк некую не-материальную черту, за которой воздух насытился ощущением тревоги. В мозгу пискнул сигнал опасности. А потом словно включился электронный будильник: пи, пи, пи! Опас-ность! Опасность! Опасность, угрожающая не ему лично — Фёдору! Павел сорвался на бег. Это вовсе не значит, что он, забыв об осторожности, панически, не разбирая дороги, с трес-ком ломился, как лось через кустарник. Ничего подобного. Ни один звук не добавился к ес-тественному шуму прибрежной чащи: ни хруста сучков, ни шлёпанья бьющих по сырой прелой листве подошв, ни тяжёлого дыхания. Бег не мешал думать и анализировать ситуа-цию. Сухов знал о преследователях, знал их количество и интервал между ними. Он не соп-ляк, чтобы позволить загнать себя в ловушку. В чём же дело? Откуда эта тревога? Может быть, это дальневосточный антураж действует мне на нервы, и я слишком доверился своим ощущениям? А на самом деле — фигня и ничего страшного? Хорошо бы. Однако в мозгу — пи, пи, пи…

Чаща поредела, приобрела прозрачность, завиднелись торчащие на сваях сараи. С каж-дым длинным скачком всё яснее проступали детали, точно на фотопластинке проявлялось изображение. От набегающих на берег сизых волн кустарник отделяла усыпанная обкатан-ными камешками полоса суши шириной метров тридцать. Сама каменистая полоса, просо-ленные доски сарайных стен, хмурая, рябая от мелких барашков, безбрежная плоскость воды и затянутое тучами небо сливались в единообразное полотнище гигантского экрана, и на фоне этого свинцово-серого полотна расплывчатым силуэтом угадывалась маленькая фигурка товарища Сухова, будто бы прислонившегося к одной из свай. Метрах в десяти от него и на чуть большем расстоянии от кустов стоял китаец без пуховика, но в сером с поперечными тёмными полосками свитере. Он находился к Павлу спиной, рук не видно, но его поза: расставленные ноги, чуть откинутый назад корпус, говорила сама за себя — в руках у него ствол, и он изготовился к стрельбе.

Фигура Фёдора словно колебалась, размазывалась. Павел понял — коллега качает маят-ник, и при таком освещении даже опытный стрелок может обмишуриться. Если только у него не автомат. Оружия у Паши, как и у напарника, не имелось, перед отлётом Сухов велел убрать в сейф вместе с разрешительным документом. "Не создавай себе проблемы. Самолёт, грим, то, сё…", — прокомментировал он своё решение. Бля! Сейчас пушка была бы к месту. В кулаке у разведчика с самого первого тревожного сигнала зажат перочинный нож — штучка так себе, исключительно для шинковки хлебушка под селёдочку, не более. Ни баланса, ни тяжести. Было бы из чего выбирать. Однако в умелых руках и медная монетка — оружие, а уж перочинный ножик…

Ещё немного, всего десяток метров и кустарник закончится. Павел, на бегу, взвесив нож на ладони, уже поднял правую руку локтём вперёд для броска, но китаец неожиданно прянул в сторону и вроде бы даже выстрелил. Во всяком случае, прозвучал негромкий хло-пок. Одновременно с хлопком товарищ Сухов качнулся, нелепо взмахнув руками, но не упал. Китаец же, содрогнувшись телом, пошёл бочком, бочком назад и в сторону, шаг-другой, колени подогнулись, он мягко прилёг на камни, ноги судорожно задёргались.

Ножик Паша так и не метнул, своевременно поняв по скособоченной фигуре и запле-тающимся конечностям, что китаец своё отжил. Чего же вещь пачкать? Он подбежал и склонился над телом.

— Не трогай! — Прикрикнул Фёдор, в несколько длинных шагов оказавшись рядом.

А Паша и не думал. Чего там трогать, если в горле под челюстью торчит наборная, до блеска отполированная рукоятка кустарного ножа. Такие в магазинах не продаются. Вопро-сов было много, поэтому он лишь спросил:

— Ты не ранен?

— Ещё чего! — Возмутился Фёдор. — Давай-ка, уберём его с глаз к дебаркадеру. Да акку-ратнее, и не волоком, он ещё пригодится.

Паша промолчал. Для чего может пригодиться труп? Н-да, Сухову виднее. А сараи-то, оказывается, ещё и дебаркадеры. Какие-то они не очень дебаркадеры, если судить о них по сооружениям на московских железнодорожных вокзалах. Да и бог с ними, а вот труп, это уже серьёзно. Здесь не война, чтобы направо-налево…

Они сообща донесли выскальзывающее, будто резиновое, неожиданно тяжёлое, при кажущейся общей субтильности, тело до сарая и, как на мемориальный постамент, водрузи-ли его на площадку. Поскольку деревянная лесенка была давным-давно сломана, Сухов, по-могая себе одной рукой, лихо запрыгнул — хрен старый — на полутораметровую высоту. Па-ша следом.

Когда китайца втащили под крышу, при рассеянном, втекающем через проломы и ще-ли свете, Павел увидел в уголке ещё одно тело.

— И первого грохнул? — Спросил он.

— Ещё чего, — повторился Фёдор, — усыпил. Уголовник, наркоша — не опасен.

— А этот? — Паша кивнул на китайца.

— Этот, — лицо напарника стало злым, — очень. Я за ним ещё в девяносто четвёртом го-нялся. Садист, убийца, правая рука у российского гуру "Аум". Я, когда его засёк, чуть себя не выдал.

— Скажи, пожалуйста, — удивился Павел, — а как же тогда ты ему на мушку попался?