Иди через темный лес. Вслед за змеями - Джезебел Морган

не знавших берега, о Змее, сторожившем в толще вод золотое яйцо, и о герое, первом боге, сразившем Змея. Бог расколол яйцо на три части, и вышли из него три царства – небесное, земное и подземное. Только вот Змей, побежденный, но не убитый, остался в темных водах дожидаться своего часа, чтобы уничтожить царства, объединить три осколка в целое, чтобы не было в мире ничего, кроме бескрайней неподвижной воды и золотого яйца в ней.

Не знаю, верить этому или нет, ведь легенд о создании мира лишь немногим меньше, чем пророчеств о его конце, а Змея, для древней, предначальной хтони, оказалась довольно мила.

На первую ночевку мы остановились у обрыва, на высоком холме. Сюда нас завела тупиковая дорожка, и, хотя череп и освещал все вокруг не хуже солнца, новый путь мы решили поискать с утра на свежую голову.

Я свернулась клубочком, закутавшись в плащ. Свет оберега больно бил по глазам, да еще и не согревал, а осенние ночи уже были морозными – мелкие черные лужи поутру затягивало тонким ледком. Шаман сидел напротив, яростно расчесывая костяшки пальцев. Кожа на них вздувалась пузырями и слезала лохмотьями, как после ожога на солнце. Волк шипел, тряс руками, прикладывал к воспаленной коже холодные камни, но боль не унималась. Я сочувственно следила, даже не предлагая помощь – все равно ничего не могла поделать. Даже сорванные ногти быстро зажили – в наследство от яда нежити мне осталась непереносимость света и хорошая регенерация.

– Может, это аллергия на магию золотого царства? – неуверенно предположила я.

Волк процедил сквозь зубы, остервенело сдирая кожу:

– Тогда бы я чесался весь, а не частями…

Его кашель так и не прекратился, терзал его все сильнее и сильнее с каждым днем. Волк хватался за грудь, пытаясь расчесать, разодрать ее, вырвать то, что его мучило. Я вспоминала слова царицы о древнем таинстве и ежилась, как от холода. Я еще могла обманывать себя, но волк понимал, что это разбуженный шаманский дар ворочается в нем.

Я прищурилась, глядя на небо. Свет черепа слепил меня, и я не могла разглядеть звезды, далекие и мелкие, но выходить из освещенного круга ради такого сомнительного удовольствия не собиралась. Я вспоминала свою первую ночь в пути, когда впервые увидела странные и далекие звезды Навьего царства. Я не могла сосчитать, сколько же времени уже ищу сестру, сколько же времени ждет меня Марья. И ждет ли? Может, она уже мертва, а я гонюсь за химерой? Или она уже сама стала навьей тварью?

Я заставила себя откинуть пессимистичные мысли. Ответы на свои вопросы я найду, когда исполню задачу царицы: принесу ей перо жар-птицы. Правда, было у меня подозрение, что Василиса захотела таким хитрым образом от нас избавиться – потому что даже сама не сказала, где жар-птицу искать. Неизвестно, мол.

Печалило одно – даже спросить не у кого. Василиса считается самой сильной и мудрой чародейкой в Навьем царстве, ровней самой Яге. Не было ни мага в высокой башне, ни старухи в древней землянке, которые указали бы путь, дали сети и приманку, предостерегли и помогли.

– Может, духов расспросить? – осторожно предложила я, ожидая очередной вспышки злости волка. – Ну, как жар-птицу поймать?

– Можно, – задумчиво кивнул друг, даже не думая злиться и отрицать свой дар. Похоже, он смирился с ним, пытался научиться с ним жить. – Но это может быть опасно. Кто знает, какую плату затребуют себе духи за помощь?

Я только вздохнула. Волк вспоминал истории шаманов, байки, которыми длинными зимними ночами пугали ребятню, и пересказывал их мне, пытаясь вычленить из вороха придумок зерно истины. И после его рассказов мне очень не хотелось связываться с духами. Казалось, с нежитью – и то безопаснее.

– Давай спать, – наконец не выдержала я. – Утром посмотрим. Вдруг, – тут я усмехнулась, позволив себе размечтаться, – ночью жар-птица сама прилетит к нам?

Волк усмехнулся устало, наконец оставив в покое руки. Кожа висела лоскутами, под ней что-то влажно блестело, и я решила не присматриваться.

– Спи. Я покараулю на этот случай.

Я с головой завернулась в плащ, но все равно мерзла. Мне выпадало предрассветное дежурство, когда огонь в глазницах черепа еле тлеет, только защищая, но не освещая. В эти сумрачные туманные часы я могла смотреть нормально, не боясь ослепнуть. Я даже видела в полумраке дальше и четче, чем раньше. Вряд ли бы нам это пригодилось, но подарку Василисы мы все равно не доверяли.

Я резко проснулась за два часа до рассвета, рывком села на месте, словно от кошмара. Крик, разбудивший меня, повторился.

– Лучше бы это был кошмар, – сквозь зубы процедила я, наблюдая, как огромный силуэт скользит над деревьями.

– Кошмар подстрелить нельзя, – ухмыльнулся шаман, целясь в небо. Когда птица сделала очередной круг над нашей поляной, он спустил тетиву. С тихим звоном стрела устремилась вверх, впилась в бок сокола, не ожидавшего нападения. Коротко и яростно крикнув, он исчез за деревьями, уносясь прочь.

– Следит, сволочь, – прошипела я, едва удерживаясь от плевка под ноги. Волк, уже успевший кинуть на тетиву новую стрелу и прицелиться, только коротко кивнул. Но сокол не возвращался.

– Интересно, ты его убил?

– Вряд ли. Финиста так просто не убьешь… Тем более стрела его только задела. – Волк снял тетиву, спрятал лук за спину и со вздохом повинился: – Лучник из меня плохой, такой же почти, как шаман.

Я фыркнула, упрямо вздернула подбородок:

– А я все-таки надеюсь, что ты его насмерть пристрелил! Жаль, с тропы не сойти, тело не поискать…

И я, и волк понимали: даже если Финист сейчас лежит в чаще мертвый, мы за ним по бездорожью не полезем.

– Спи, – сказала напряженному шаману. – Мой черед караулить.

Волк кивнул, но прежде чем лечь, еще раз внимательным взглядом окинул сереющий клочок неба. На его фоне голые изломанные ветки деревьев выделялись особенно отчетливо, последние сморщенные листья едва трепыхались на слабом ветру.

Волк спал прямо под воткнутым в землю посохом, и свет ему не мешал. Я же старалась смотреть в туманный сумрак леса – он был приятнее для глаз. Медленно наступало утро, то самое, которое вечера мудренее, но никаких идей мне в голову так и не пришло. Было подспудно назревающее отчаяние, как в начале пути, когда я не знала, какая тропа приведет меня к Марье и приведет ли вообще.

Сейчас я ощущала такое же бессилие. Очень не хватало подсказок, как в какой-нибудь игрушке – куда идти, с кем говорить, что искать. Даже покопавшись