Порок сердца - Антон Соя

Вика достала из своей сумки еще один шприц, еще одну ампулу, набрала лекарство и снова села перед Леной, с шприцем в руке. Врач-убийца долго и внимательно читала что-то в глазах приговоренной непутевой бабы, потом тяжело вздохнула:

— Нет, пожалуй, так не смогу. Все-таки ты мне сестра и, в общем, неплохая тетка. Ну похотливая, а кто перед братцем моим устоит, да и мужа своего ты не раз спасала. Короче, думаю, ты достойна знать перед смертью всю правду. Насчет Ольгиной беременности и наших общих планов на наследство — я приврала, больней тебе хотела сделать. Никто не в курсе, что я здесь. Никто не делит твои деньги, мне так вообще на них наплевать. Я с детства не бедная, а сейчас и без маминых миллионов за пару лет больше испанского наследства заработаю. Своими руками заметь, а не кознями всякими. Да и Гриша твой тебе на квартирку эту честно наработал, людей спасая. А ты за бесплатным сыром в эту мышеловку сама влезла. Людей большие деньги на вшивость проверяют. Была баба как баба, ну ревнивая, ну сука блудливая, а кто без греха? Ну с испанским прибабахом, и это могу понять. Но вот как про наследство узнала, так и слетела с катушек — пошла крошить всех подряд, и Женьку, и Катьку бедную. Ужас! Если б кто-то тогда своим письмом Павлову тебя его рукой не остановил, ты б еще не одну жизнь перекорежила. Восемь лет ты отдыхала, пришла в себя и дальше понеслась к заветной мечте, давя чужие судьбы. А ради чего? Ради тихого счастья и любви? Так ты в них купалась последние годы. Деньги эти — фикция. Захотела бы в Испанию, Гриша сделал бы все, в лепешку разбился бы, но сделал. Нет, тебе надо его жизнь разрушить, меня с дочерью разлучить, Ольгу погубить, а этого не будет. Не за зыбкую золотую мечту я тебя убиваю, а за настоящее счастье, которое ни за какие деньги не купишь. Это я точно знаю, иначе давно б с Женей своим за бугром жила. А сейчас мое счастье — Катя маленькая, и ты — наша главная опасность. Есть такие породы у животных, называются «пищевые», эти твари за жрачку способны наизнанку вывернуться. Это про тебя — пищевая сука Павлова! Только твоя пища — это твоя мечта… Ну да ладно, хватит соплей. Я тут наплела тебе, мол, это я всех поубивала. Это я так, для храбрости. Ты у меня — первая. Я тут тоже небольшое расследование провела, не ты одна умеешь сыщиков нанимать. Все не так сложно оказалось. Если б ментам у нас нормальные деньги платили, все тайное давно бы явным стало. Жанкушлюшку задушил драгдилер коламский, некий Серж, Женька его знал. Задолжала она ему, а когда он ее прижал да от отдачи натурой отказался, она его шантажировать ментами стала, ну а менты его крышные ее убрать и посоветовали, на всякий пожарный. Сергей-то этот помер давно, а менты нам эту историю продали под большим секретом. С Ким интересней. Этой твари нравилось, когда ее душили во время оргазма, а Грише твоему нравилось душить, чем не идеальная пара? Ты про эту тему знала и воспользовалась ситуацией, спровоцировав у них в семье пьяную разборку. Ну а дальше ты сама все в Катином дневнике описала. Задушила ли ты ее, или Гриша до тебя расстарался? Эту тайну ты с собой утянешь в ад. Выходя от Ким, ты и правда Ольгу видела в своем «имидже», она тогда везде за тобой шарохалась по возможности. Ну а теперь про Катю, я-то ее после аварии своими глазами видела. Гриша и поп, по понятным причинам, каждый по своим, на нашем собрании промолчали, а я тебе на прощание скажу: кроме того, что ее машиной сбили, ей минимум три раза по башке гаечным ключом заехали. Ты заехала! Брата мне изуродовала, дрянь! Изуродовала, дрянь! Все! Похоже, я готова!

Виктория поднесла шприц к самым Лениным глазам и выпустила из иглы тоненькую струйку:

— А сейчас я вколю тебе адреналин, в Катино сердце. Оно проснется, взорвется, и все кончится. Все будут думать, что ты просто не пережила последних событий. Твоя коррида станет черным коридором…

Последние слова Вики стали стихать, звуки стали уходить куда-то все дальше-дальше, становясь все тише. Лена закрыла глаза, но обещанного Викой черного коридора не последовало. Наоборот, заплясала разноцветная мозаика, складывающаяся в сложный узор. Лена заулыбалась: перед взором предстал фантастический рисунок, он был так прекрасен, что не мог быть плодом рук человеческих, цвета были так безупречны, они плавно менялись, и ничего красивее этого Лена не видела в своей жизни. А в ушах звенели, переливаясь, чудесные колокола.

ГЛАВА 10

Палата без окна

Настойчивый непрекращающийся трезвон колоколов радовал слух. Звук легко проникал в палату без окон. Могло показаться, что передают фонограмму по скрытой от посторонних глаз радиосети. Но на самом деле рядом с больницей располагалась церковь со знаменитой на всю округу колокольней. В палате стояли одна кровать, стол с прикрученным к полу стулом, тумбочка да холодильник.

У кровати спящей лицом к стене девушки сидела Виктория в белом халате, держа в руке только что использованный шприц. Ее несколько раздражал громкий звон, и она недовольно пробормотала себе под нос:

— Чего здесь всегда колокола слышны так громко? Здесь же даже окон нет.

Дверь в палату бесшумно открылась, и в нее вошла Ольга в белом халате. Она подошла поближе к Вике, с любопытством глядя на Катю-Лену. Шепотом, чтобы не потревожить спящую, она спросила:

— Уснула?

Виктория, нисколько не понижая зычного голоса, отозвалась:

— Мертвым сном. Можешь громко говорить, ее сейчас пушкой не разбудишь.

Ольга продолжала стоять над девушкой, задумчиво рассматривая ее. Дверь снова открылась, и в палату заглянул озабоченный Григорий, тоже в белом халате.

— Девочки, через двадцать минут совещание в ординаторской.

— Хорошо, Григорий Борисович, — за двоих ответила Виктория. Когда за начальником закрылась дверь, она обратилась к Ольге: — Опять чем-то недоволен, я вообще-то свое дежурство закончила.

— Он что, всегда такой? — с опаской произнесла собеседница.

— Привыкнешь. Ко всему привыкаешь.

— Даже к этому? — с недоверием в голосе спросила Ольга, указывая рукой на спящую Катю-Лену.

— Конечно. Я первый год, знаешь, как ее боялась. Особенно когда она разными голосами говорила. Когда за мужика, так прямо мурашки по коже, а теперь ни фига, даже подыгрываю ей иногда.

— Как это? — опешила Ольга.

— Ну как. Здесь главное понять, кто она сейчас. Если Катя, то вообще легко. Катя добрая, всех любит. Если Лена, надо лебезить, подхалимничать. Лена та еще стерва! Ну а если она Женя…

— Вик, ты что, все ее роли знаешь?

— Дурочка, это не роли. Это личности, она же феномен. Гордость наша. Эффект калейдоскопического сознания.

— Это как?

— Ну мне лечащий ее, Геннадий Андреевич, четыре года назад объяснял, я уже по научному-то не помню.

В общем, личность ее разбилась на много-много осколочков и каждый зажил отдельной жизнью. Она то один человек, то другой, то два одновременно. И периодически эти кусочки встряхиваются и складываются по-новому.

— Круто!

— Ну да. Только история у нее — все время одна и та же проигрывается. В ней часть элементов из жизни ее короткой, часть из книг да фильмов, а некоторых персонажей она прямо из клиники берет и вводит в свой бред.

— Как интересно.

— Интересно? Знаешь, не все так считают. От нас две сестры даже уволились из-за этого. Не вынесли. Жанна и Рита. Ты еще с ними познакомишься.

— Как? Они же уволились?

— А она тебе их покажет. И не раз. Они теперь постоянно прописались в этой палате. И меня покажет. А как смешно она завотделением делает. Обоссака!

— Что, самого Пантелеймонова?

— Ну да, Олега Павловича. Он раньше часто к ней в палату заходил, смотрел, слушал — бороду чесал. «Какой, — говорит, — режиссерский талант пропадает». Но теперь редко заходит. А кому приятно, когда тебе так в глаза заглядывают. Павлов — наш завхоз — от нее сразу прячется. Она в коридор, он в каптерку свою, отсиживается. Демонов боится. В глаза ей, кстати, долго не смотри — душу выпьет!

— Шутишь?

— Шучу. Но все равно не смотри.

— Страшно. Я тут недавно по телику видела, как поп один из одержимых демонов выгонял. Они там тоже разными голосами ругались. Ужас!

— Лет пять назад был у нас главврач продвинутый. Позвал ей этого, экзорциста. Приехал поп такой важный, выгнал нас всех из палаты, а через десять секунд сам вылетел, красный, и без слов дернул по коридору. А главврача уволили скоро.

— Да, у вас тут не соскучишься.

— Это точно. В общем, назначения у нее простые, таблетки, уколы, не бойся она теперь не буйная. Сестер любит. Я смену закончила, принимай. Да, чуть не забыла: вот на столе платок, очки — она без них из палаты не выходит. Сама понимаешь, какая у нее беда. А говорят была — просто красавица. Зеркало, если будет просить, не давай ни в коем случае — это табу!