Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь - Варлен Стронгин

При кровной мести сначала оплакивают убийцу, а потом убитого. Кровная месть возникла как мера самообороны. Если кто-то обижал одного из членов рода, то последний принимал на себя его обиду. Мстили не только за убийство, но и за ранение, оскорбление словом или действием как отдельной личности, так и предметов, понятий, символизирующих род, родовое единство, а также за ругань покойников, разрытие могил, оскорбление их, похищение девицы, поношение чести матери, жены, сестры.

Коста Хетагуров отмечал взаимопомощь осетин, от всей души откликавшихся на нужды других при уборке урожая, стихийных бедствиях. Велико и добросердечно было у осетин гостеприимство. Этот обычай оберегал даже убийцу в доме врагов, если он вверял им свою судьбу как гость. Обращение «я – твой гость» уже обеспечивало просящему безопасность и защиту.

Почиталось уважение к женщине. «До каких пределов ни дошло опьянение мужчин, как бы развязно ни вела себя компания молодежи, как бы ни было велико ожесточение ссорящихся, дерущихся и сражающихся, одно появление женщины обуздывало буянов, останавливало кровопролитие», – писал Коста Хетагуров – великий просветитель своего народа.

Когда женщина вмешивалась в кровавые схватки, с криком и распущенными волосами, то все пристыженные мужчины вкладывали сабли в ножны и расходились.

Крайне неприличным считалось, если кто-либо говорил, прервав собеседника. Коста Хетагуров считал, что самое нежное и тонкое чувство пробивалось иногда у осетин сквозь грубую оболочку, нараставшую в горских племенах в течение десятков веков, чувство изящного и поэтического составляет не внешнюю, а внутреннюю принадлежность осетинского народа.

И еще записала Тася в дневнике, что в 1862 году во Владикавказе была открыта первая школа для осетинских девушек, готовила учительниц и была названа Ольгинской – в честь великой княгини Ольги Федоровны.

Михаил несколько раз прочитал Тасин дневник, одарил ее взглядом благодарности:

– Много поучительного. Народ плохим быть не может. Он сеет, пашет, разводит скот, пишет стихи… Надменные и недалекие люди встречаются в любом народе. Ты проделала большую и нужную работу, Тасенька. Если бы не революция, ты наверняка училась бы дальше… Дочь действительного статского советника, о чем стоит помалкивать, вместо того чтобы гордиться отцом… Для новой власти – ты дочь буржуя, врага, а для меня любимая жена и умница. Калым, кровная месть – это старые нравы горных племен осетин. Если буду писать пьесу на местную тему, то обязательно включу их в повествование. С меня своеобразный калым. Не стадо коров, но бутылка хорошей араки (осетинская водка. – В. С .). Пойдем в кафе «Редант» (тогда оно располагалось на окраине города. – В. С. ).

Миша и Тася пили араку из фужеров, которые принес им на подносе хозяин – перс. Шутили, как и в прежние времена.

– Я думал, что в Киеве больше всего садов на свете, – улыбнулся Миша, – во Владикавказе их не меньше. И цепочка гор, как ожерелье, окружает город. Непривычные для нашего глаза ущелья. Природа здесь дивная!

– Но учти, я уже пьяна, – сказала заплетающимся языком Тася, – тебе придется тащить меня домой на себе. Смотри, не урони меня в ущелье. Костей не соберешь!

– Ты нужна мне целая и невредимая, – улыбнулся Миша, и они поцеловались прямо за столиком, потянувшись друг к другу.

Новая газета, начавшая выходить при большевиках, называлась «Коммунист». Она трижды и очень серьезно привлекла внимание Михаила и Таси. В городе было известно, что в пограничном районе, в аулах и горных ущельях скрываются небольшие соединения добровольцев, по разным причинам не покинувших Россию. Они не занимались ни грабежом, ни бандитизмом, лишь добывая себе продукты для пропитания. И у Миши, и у Таси почти одновременно мелькнула мысль о том, не находятся ли среди них Николка и Ваня, о судьбе которых молодым Булгаковым было неизвестно. Поэтому они серьезно вникали в напечатанное в газете «Воззвание ко всем скрывающимся от советской власти». Воззвание печаталось в трех номерах газеты. Последний раз оно звучало так:

«В радостный торжественный час зарождения Горской Советской Социалистической республики мы готовы предать забвению Ваши заблуждения, Ваши прошлые грехи, Ваше участие в борьбе с Рабоче-Крестьянской властью, даже Вашу службу в Добровольческой армии, независимо от занимаемых должностей.

Мы протягиваем Вам руку примирения, приглашаем вернуться в свои города и селения и честным трудом загладить свои ошибки. Всем возвратившимся до 20 июня сего 1921 года, сдавшим оружие и зарегистрировавшимся в Особом отделе Десятой Армии или его отделениях, обеспечивается полная неприкосновенность и безопасность. Возвращайтесь спокойно.

Комиссар юстиции Начальник Особого отделаГорской СоциалистическойВсероссийской республики и председательЧрезвычайной комиссииГорчека при Десятой Красной АрмииСтанский, Пиников».

Прочтя воззвание, Михаил и Тася переглянулись, и она поняла, что муж все-таки надеется на возвращение хотя бы одного из братьев. Шансов мало, но надежда покидает человека последней. «А вдруг вернется Ваня? Вот-то будет радость, счастье…» – подумала Тася.

– А мне кажется, что это «Воззвание» своеобразная ловушка для бывших добровольцев. Они опасны, находясь в другой стране, где могут объединиться и двинуться в поход против большевиков, а здесь будут зарегистрированы, и боюсь, им никогда не простят служение Деникину. Рано или поздно… К тому же Николка никогда не изменит себе, никогда не покинет эскадрон Белой армии, которой присягал, – уверенно произнес Михаил.

Позднее, роясь в архивах ЧК Владикавказа, я нашел приказ командарма Фрунзе о зачислении в 1923 году двух бывших поручиков-добровольцев в Красную армию, одного – лейтенантом, другого – капитаном. Это были остатки архива, увезенного немцами в Германию. Любопытной была жалоба одного из жителей Владикавказа на военного начальника, угнавшего у него телегу с двумя лошадьми и соорудившего из них тачанку. При первой же чистке в армии бывшие офицеры-деникинцы, несомненно, были расстреляны. Возможно, эти несчастные были из тех, кто поверил напечатанному в газете «Воззванию».

Тем не менее Михаилу не хотелось расставаться даже с иллюзорной надеждой вскоре увидеть братьев.

– Время есть. Подождем… – вздохнул он. И Тася вскоре, 14 мая 1921 года, убедилась, что Михаил был прав. Следующее обращение к белогвардейцам носило более жесткий характер, и статья называлась «О бандитизме»: «Многие из участников белогвардейской авантюры остались в горах и лесах, где до настоящего времени влачат жалкое существование, потеряли образ человеческий. Такое положение заставляет их совершать налеты на окрестные селения, транспорты и склады для изыскания продовольствия. Белые будут прощены, если они сложат оружие, выдадут главарей и захотят работать».