Хобби гадкого утенка - Дарья Донцова

Анна Касьяновна нервно затеребила край платка, накинутого на плечи.

– Если вы по поводу пропажи пяти новых комплектов белья, то поинтересуйтесь лучше у Елены Борисовны. Она его от директора получила, а уж каким образом новые простынки вмиг стали старыми…

– Нет, Анна Касьяновна, Петровка драными пододеяльниками не занимается, – прервала я кастеляншу, – дело куда более серьезно.

– Господи, да что?

– Ну и совесть ничего не подсказывает?

Но Анна Касьяновна упорно молчала.

– Помните Изабеллу Маркову, ну ту актрису, что во втором коттедже жила?

– Так она же умерла!

– Ее убили, сейчас дело отправлено на доследование, и выяснились кое-какие жутко неприятные для вас детали. Вера…

– Ну? – севшим голосом поинтересовалась кастелянша. – Вера-то тут при чем?

Я намеренно не торопилась с ответом.

– Да скажите наконец, – закричала женщина, – ну при чем тут Верочка?

– Оказывается, вечером, когда Изабелла отправилась посидеть на косогор, она сделала это не по своей воле. Ее позвали.

– Кто?

– Ваша Вера.

– Вы с ума сошли, – зашептала кастелянша, – понимаю, конечно, что стрелочника ищете, но девочку-то пожалейте. Она при чем? И с чего вы взяли, будто кто-то вызывал Маркову?

– Анна Касьяновна, – тихо сказала я, – вам ужасно не повезло в тот день, в спальне у Изабеллы находился молодой человек. Актриса не хотела, чтобы кто-нибудь видел его, а в особенности Верочка. Ваша дочь простодушна и болтлива. Поэтому, когда Белла, спросив, «кто там», услыхала из-за двери: «Откройте, горничная», она мигом закрыла дверь, чтобы мужчина не попался на глаза Вере. Но он отлично слышал, как Маркова шепталась с ней о чем-то, а потом ушла.

– Это ошибка, – твердо сказала кастелянша, – во сколько часов стучали к Марковой?

– Ну между семью и восемью вечера…

– Такое невозможно, – отрезала кастелянша, – мы с дочерью уходим в четыре домой, всегда вместе.

– Она могла без вас дойти до санатория, тут дороги на три минуты.

Анна Касьяновна тяжело вздохнула.

– У Верочки разум пятилетнего, ну ладно, девятилетнего ребенка. Прежде чем куда-либо выйти, она всегда спрашивает разрешения. И потом, ну зачем ей звать куда-то постоялицу?

– Наверное, предложили денег на конфеты, а она польстилась.

Анна Касьяновна встала и распахнула дверь в соседнюю, совсем крохотную комнатенку. У небольшого стола, придвинутого вплотную к окну, сидела, согнувшись, Верочка.

– Котик, – спросила кастелянша, – что ты делаешь?

– Картинку складываю, мамуля, – с готовностью ответила та, – уже почти всю сделала, ты мне потом новую купишь, ладно? Ту, с большим мишкой…

– Хорошо, моя радость, – кивнула кастелянша, – а теперь покажи нам свою копилочку.

Вера моментально встала и протянула матери железную коробку из-под печенья.

– Вот.

Анна Касьяновна приподняла крышку и сказала:

– Тут две тысячи триста двадцать рублей.

– На велосипед собираю, – бесхитростно пояснила Вера, – все-все денежки, которые получаю, сюда складываю, ну кроме тех, что на конфеты трачу.

– Ты умница, – сказала мать и прикрыла дверь. – Когда Верочка получает хоть какие-нибудь рубли, она мигом несет их в свой «банк»… И потом, ну подумайте сами, кто же станет связываться и просить об услуге женщину, которая слегка не в своем уме…

Я уже понимала, что Анна Касьяновна права, бедная Верочка тут ни при чем, но все равно возразила:

– Может, ей и не дали ни копейки, а просто предложили пошутить, мол, толкни эту тетеньку в спину, когда она на косогор поднимется, вот весело будет!

Анна Касьяновна тяжело задышала.

– Да как только у вас язык поворачивается такое произнести! Креста на вас нет! Оно и понятно, зачем настоящего преступника искать, когда легче всего на беззащитных свалить! Только имейте в виду, я за своего ребенка бороться до последнего вздоха стану, всем глотку перегрызу, а я…

– Тише, тише, – забормотала я, – вижу, что ошибалась! С каждым может случиться… Свидетель-то хорошо слышал, как сказали: «Горничная пришла!»

– Так это кто угодно мог быть! – выкрикнула Анна Касьяновна. – Этот мужчина видел Веру?

– Нет, – растерянно ответила я, – только слышал.

– Убирайтесь, – прошипела кастелянша, – уходите вон, а то я сейчас вас ударю.

В полном отчаянии я села за руль и покатила в сторону Ложкина. Домой не хотелось, там сейчас полно народа – Севка, Тузик, Дегтярев… Честно сказать, никого из них видеть не хочется… Выехав на Ленинградский проспект, я проскочила площадь Марины Расковой и чуть не закричала от радости. Оксанка! Буквально в двух шагах отсюда квартира моей подруги. Мигом перестроившись в левый ряд, я развернулась над туннелем и понеслась по улице Алабяна. Оксана, вот кто мне сейчас нужен. В небольшой квартирке мне сейчас мигом положат на тарелку вкусной еды и ни за что не станут приставать с расспросами. Лучшего места для отдыха и не найти.

Я всегда забываю код, но квартира подруги на первом этаже, а форточка у нее открыта.

– Ксюта, – заорала я, стоя под подъездом, – открой дверь.

В ту же секунду железная дверь лязгнула, и во двор выскочила Ксюня, на ходу натягивавшая куртку.

– Ты куда? – изумилась я.

– Ленка Воробьева умирает, сослуживица, – пробормотала Ксюня, – только что звонила, с сердцем у нее плохо, вот бегу, здесь рядом, на Песчаной.

– Садись, – велела я, распахивая «Жигули», – показывай дорогу.

«Шестерка» резво понеслась по улицам.

– Ей бы в «Скорую» позвонить, – сказала я.

– Здесь тормози, – попросила Ксюта и ринулась в подъезд огромного серого дома, мрачного, похожего на Петропавловский каземат.

– Да вызвала она «Скорую», – бормотала Ксюха, – только когда они еще подъедут, а я в двух минутах.

Она позвонила в дверь и одновременно стала долбить по ней ногой.

– Может, ей так плохо, что и встать не может? – предположила я.

– Там Ника есть, – ответила подруга и еще сильней заколотила в дверь.

Сочетание имен Лены и Ники показалось мне странно знакомым. Кто-то недавно говорил об Елене Воробьевой. Я не вожу дружбу с Оксаниными сослуживцами, но о Воробьевой слышала, но вот в какой связи…

Дверь распахнулась. На пороге появилась стройная девушка с испуганным лицом. Короткие светлые волосы легким облаком обрамляли бледное личико с огромными, просто бездонными карими глазами. Наверное, в обычные дни ее щеки покрывает нежный румянец, но сейчас ото лба вниз ползла нездоровая синева, губы утратили яркость… Девушка была худенькой, просто прозрачной, самая настоящая Твигги, талию ее можно было запросто обхватить четырьмя пальцами. Из такой девочки могла выйти манекенщица, вот только рост явно подкачал, метр шестьдесят от силы.

– Где? – выкрикнула Оксана.

Девушка молча ткнула рукой куда-то в глубь коридора.

Ксюта понеслась в указанном направлении, я за ней. Миновав роскошно обставленные гостиную, кабинет и столовую, мы ворвались в спальню. Даже мне, не имеющей никакого медицинского образования, стало понятно, что молодой женщине, лежащей на кровати, дурно, вернее, совсем плохо, так, что хуже некуда.

– А ну быстро, стаскивай ее на пол, – велела Оксана.

Понимая, что подруга знает, как поступить, я мигом ухватила несчастную за плечи. Несмотря на хрупкое телосложение, дама оказалась каменно-тяжелой, неподъемной.

Отойдя в сторону, я наблюдала, как Ксюта ритмично нажимает на грудь бедолаги, время от времени наклоняясь к ее лицу. Потом подруга отрывисто велела:

– В пакете шприц и две ампулы, быстро приготовь укол.

Я принялась неловко отламывать длинные горлышки и тыкать внутрь ампул иголкой… Оксана выхватила у меня шприц, и тут появились два мужика в голубых халатах.

– Что у вас, коллега? – спросил один, мигом признав в Оксане врача.

Ответы Ксюни я не услышала, потому что второй парень весьма бесцеремонно вытолкал меня за дверь. Постояв пару минут в коридоре и послушав непонятное звяканье, раздававшееся из-за плотно прикрытой двери, я побрела искать девушку, открывшую нам дверь.

Она нашлась на большой, забитой электроприборами кухне. Сидела за круглым столом и рыдала, положив голову на сложенные руки.

Я погладила ее по спине, ощущая под ладонью хрупкие, какие-то цыплячьи позвонки.

– Не плачь, твоя мама еще молода, а рядом отличные врачи…

Девушка подняла вверх прелестное заплаканное личико и пролепетала:

– Это не моя мама, Лена – папина жена. – Потом она вновь залилась слезами.

Да уж, не зря говорят: не та мать, что родила, а та, что вырастила! Вон как убивается по мачехе.

– Все обойдется, – утешала я отчаянно рыдающую девчушку, – сейчас людей с того света вытаскивают.

Ребенок зарыдал еще пуще. Чтобы хоть как-то успокоить ее, я спросила:

– А что случилось с твоей мачехой?

Неожиданно девушка вполне спокойно пояснила:

– Лена сегодня на работу не пошла, плохо себя чувствовала, грипп у нее, наверное, начинался, ну знаете, насморк, кашель, горло зацарапало… Ну легла она в кровать, а я ушла в институт, в медицинском учусь, на втором курсе, пришла к обеду, гляжу, она такая бледная, ну накапала ей валокордин, дала и пошла на кухню чай заварить…