Маршальский жезл - Карпов Васильевич

Недавно я отметил свое двадцатилетие, второй раз в армии сидел за столом именинников, а от Оли поздравления не было. Мама в этот раз не встретила, не напомнила. Ну а переписка наша завязалась случайно и поддерживается Олей от случая к случаю. Это я придавал ей такое значение, подтекст искал, а Оле я просто знакомый, один из многих. Плохи мои дела! Обидно. Выгляжу бедным родственником - писал ненужные письма, вроде бы даже навязывался и надоедал Оле. Но мне действительно не хочется потерять ее. Пусть курит, пусть! Это же ерунда. Но то, что я для нее безразличен, - это очень горько. Ладно, поживем - увидим. Скоро службе конец. Я теперь не Витя-школьник, сумею и за девушку побороться!

Дыхнилкин получил из дома очередное письмо и загрустил. Такого с ним прежде не бывало. Я спросил:

– Что, Семен, случилось?

– Мать хворает, - ответил он.

– В больнице лежит?

– Нет, дома. Надо какие-то лечебные ванны принимать, ноги у нее болят, а где она гроши возьмет. И у меня нет их. В карты выиграл бы, так здесь никто не играет.

– А много надо?

– Рублей двадцать.

Вот и у Дыхнилкина «лед тронулся». Никогда раньше о матери не вспоминал. А тут пожалел, забеспокоился. Значит, происходят и в нем какие-то не видимые для постороннего глаза перемены.

Пошел я к командиру взвода, рассказал про письмо.

– Может, помочь как-то матери? Есть же льготы для семей военнослужащих.

– Верно говоришь, - согласился Жигалов. - Посоветуюсь с Шешеней, организуем письмо в военкомат, чтоб помогли.

Шел я от взводного и думал: пока напишут письмо, пока оно дойдет, пока раскачаются в военкомате, а может быть, там еще и денег не окажется. В таких случаях надо действовать быстро.

Вечером, когда Дыхнилкин ушел покурить, я поделился своими мыслями с ребятами отделения.

– Давайте скинемся кто сколько может и пошлем матери Семена.

Юрик, сержант наш, так много натерпелся от Дыхнилкина, что сразу вздыбился:

– Такому помогать? Да я лучше выброшу эту трешку! - Но, сообразив, что в устах командира подобные слова звучат кощунственно, объяснил: - Не заслужил он нашей помощи.

– А ты подальше смотри, - сказал Степан. - Дело тут не в трешке, а в том, как это на Дыхнилкина повлияет. Не может это не затронуть его душу.

– Правильно говорит Кузнецов, - поддержал Игорь Климов. - Соберем деньги, дадим ему и скажем: на, хоть ты и не стоишь этого…

Мне такое предложение не понравилось:

– Нехорошо получается: оказываем помощь и тут же укоряем. Давайте соберем деньги и молча, чтобы Дыхнилкин не знал о них, отправим матери сами. Потом он узнает, мать напишет ему.

Ребята одобрили мой план, только Юра, давая трешницу, все же проворчал недовольно:

– Не поймет Сенька ваших тонкостей, у него извилин не хватит.

Собрали всего восемнадцать рублей. Скудно! Пошел я к Вадиму. Надежды, правда, было мало: не любил Соболевский эти филантропические затеи. Но Вадим тут же полез в карман.

– По скольку скинулись?

– По трешнице. - Он дал и тут же объяснил свой поступок: - Представляю, сколько натерпелась бедная женщина от этого подонка. Для нее могу и десятку выложить.

– Не надо. Курсовка стоит всего двадцать. А у нас теперь двадцать один…

В полку траур - умер майор Никитин. Случилось это на глазах Вадима. Шли они утром на склад химического имущества.

Шли вдвоем. Никитин чем-то был расстроен. И вдруг посередине двора на гладком месте споткнулся и упал. Вадим помог ему встать. Спросил: «Что с вами?» «Сердце кольнуло, - сказал Никитин. - Так и концы отдать можно». И тут же опять упал… и умер. Инфаркт! Болезнь века.

Занятия в полку шли своим чередом. Но где-то в столярной мастерской срочно строгали доски, делали гроб. В клубе готовили место для прощания. На кладбище пошли несколько человек рыть могилу. После обеда все было готово.

Мы идем прощаться с майором. Играет траурные мелодии оркестр. В читальном зале на возвышении, покрытом ковром, стоит красный гроб. В нем Ефим Иванович Никитин. Лицо у него серое и пористое, как дрожжи. В ушах звучит его голос: «Подожди, мать, дай насладиться службой!» Оказывается, офицеры и в мирное время умирают как в бою - на ходу. Утром ушел на работу, а в три часа дня уже похороны. Мне как-то не по себе от этой спешки. Нина Христофоровна и Поля, которые рыдают у гроба, наверное, опомниться не успеют, а майор уже будет в могиле. Но ничего не поделаешь, такие у нас места. Жара страшная. Надо торопиться…

Я прошел мимо гроба со своей ротой и остался у двери. К родным Никитина не пошел, неудобно, не такой уж я близкий. Там командование полка. Альбина и Вадим. Соболевский правильно сделал: сейчас надо помочь этой семье. Да, именно сейчас. А потом? Постепенно уйти в сторону? Если, конечно, он не любит Полю и не собирается жениться…

Вадим поддерживает Нину Христофоровну. С Полей - Альбина. Жены офицеров обложили гроб цветами. Не легко найти в нашей пустыне цветы. Но женщины принесли из своих квартир комнатные, в горшках, и поставили вдоль гроба. На красных подушечках ордена и медали майора. Много сделал он для Родины. И жизнь отдал. Нина Христофоровна не раз ему говорила: пора на пенсию. Теперь вот уедет отсюда одна с дочкой. Служба их кончилась…

Офицеры выносят гроб и ставят его на грузовик с опущенными бортами. Машина застелена ковровыми дорожками. Под похоронный марш процессия медленно движется через городок. Жара невыносимая, пот льется по лицам, но все идут медленно, скорбят о Никитине. Простой и добрый был он. Почему-то лишь после смерти замечают в человеке все хорошее. Вадим идет за гробом рядом с Ниной Христофоровной и Полей, лицо у него бледное.

На кладбище ни одного деревца. Сухие, потрескавшиеся холмики могил. Кое-где ограды из металлических прутьев и выгоревшие жестяные звездочки. В стороне свежая, не просохшая еще, откинутая от могилы земля. Как окоп. Последний окоп майора Никитина.

На холм поднялся подполковник Прохоренко, он подавлен. Я впервые замечаю, что замполит уже пожилой и, наверное, нездоровый человек; кожа на лице его обвисла.

– Товарищи, сегодня мы прощаемся с ветераном нашего полка майором Никитиным Ефимом Ивановичем… - Голос у замполита дрожит, ему явно трудно говорить. Это, наверное, единственный случай, когда политработники не могут говорить и никто их за это не осуждает.

Прохоренко рассказывает о простой и трудной жизни Никитина.

Выступали и другие офицеры. Грянул залп. И вслед за ним, поняв, что это последние минуты, громко зарыдали Нина Христофоровна и Поля. Мне тяжелый ком сдавил горло. Вадим стал совсем белый, но не плакал.

Без стука на крышку гроба сыпался мягкий песок. А величественный гимн уже звал людей назад, к делам, к жизни, которая продолжается…

…Заместитель командира полка подполковник Прохоренко встретил меня около библиотеки, взял под руку, как барышню, и отвел в сторону:

– Здравствуйте, коллега! Очень приятно, что вы решили пойти в политическое училище. Вам предстоят интересная учеба и работа.

– Поэтому я и выбрал.

– А почему мне ваш выбор особенно приятен? Ну-ка, раскиньте светлым умом, проанализируйте, - шутливо предложил подполковник; его добродушное лицо улыбалось и глазами, и щеками, и кругленьким подбородком.

Я не мог придумать ничего оригинального:

– Наверное, потому, что вы сами политработник.

– Не угадали. Мне кажется, выбор сделан потому, что здесь, в полку, вам кто-то очень понравился из политработников и захотелось быть на него похожим. Так? Я даже могу сказать, кто это.

– Вы не ошибаетесь, я очень полюбил старшего лейтенанта Шешеню, но не меньше его мне близок и лейтенант Жигалов. Он тоже очень яркий и достойный подражания человек. Но политработу я выбрал потому, что она мне по душе. Люблю разбираться в характерах людей, в их отношениях.

Прохоренко внимательно слушал и, соглашаясь, кивал. Потом он мне сказал слова, которые очень хотелось запомнить. Дальнейший разговор я уже поддерживал рассеянно, стараясь удержать в памяти эти значительные слова:

– Армейская служба, военное обучение сами по себе, без политического и нравственного воспитания, просто нейтральными быть не могут и в таком виде никому не нужны. Именно идейная основа определяет лицо армии. Две противостоящие стороны на войне могут быть вооружены абсолютно одинаковыми мечами, винтовками или ракетами. Их можно одеть в одинаковую одежду, они даже могут говорить на одном языке и принадлежать к одной нации. Врагами людей делает разница во взглядах, убеждениях, политические расхождения. В гражданскую войну, например, сын шел против отца, брат против брата. Конечную победу одерживает всегда тот, кто вооружен не только современным оружием, но и передовой и прогрессивной идеологией. Сейчас нет в мире более правдивой и научно обоснованной идеологии, чем наша, марксистско-ленинская. Вот ей вы и будете служить. Ее будете внедрять в души советских воинов. Вы сделали очень правильный выбор, даже завидую вам.