УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА - ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ

Так вот от одного вида золотистых хариусов у меня потекли слюнки, и я не мог скрыть на этот раз восхищения. Петр Григорьевич вынес из кухни распластанную и аппетитно закопченную щучку и протянул мне:

– Попробуйте. В городе такую не достанете…

Я завернул рыбу в газету и унес в гостиницу, чтоб там не спеша воздать хвалу кулинарному искусству мастера. Вместе с Анатолием Ивановичем мы ее прикончили в момент.

Должен сказать, что шастал я по Нелькану не бесцельно: для дальнейшего путешествия я присматривал подходящую весельную лодочку. На берегу реки и по дворам лежали лодки дюралевые и деревянные, но все рассчитанные под мотор, а я на моторках плавать не люблю и не умею. Верх моих познаний в мирных механизмах- мясорубка. Вот я и присматривал весельную, чтоб потом сторговаться насчет цены с хозяином. Но здешние аборигены эвенки не умели, или им не было нужды, строить хорошие лодки. Сколоченные из досок небольшие лодчонки скорее напоминали корыта и ни в какое сравнение не шли с плоскодонками нанайцев, ульчей, а долбленных из тополя я не видел вовсе. Правда, в дальнейшем мне на пути попадались берестянки – легкие охотничьи оморочки, которые можно взять на плечо и перенести на полкилометра, если необходимо, но они не могли соперничать по своим формам, изяществу и устойчивости с берестянками нанайцев из стойбища Кондон.

Лодочка из березовой коры. Казалось бы, что ее и на одно плавание не хватит, такая она на вид хрупкая, но бережливому охотнику она верно служит по несколько лет, и лишь изредка он где-нибудь подклеит ее, чтоб не текла. Истинные охотники и рыбаки не терпят, чтобы лодка под ними протекала. Делали берестянки раньше без единого гвоздя. Отыскивали для этого ровные березы, в июльскую жаркую пору снимали кору цельным лоскутом, потом бересту свертывали в рулон и подолгу вываривали в котлах, сушили. Затем два-три-листа бересты сшивали, проклеивали смолой швы, укладывали на них гибкую еловую щепу, края полотнища зажимали рейками и начинали выгибать его корытом. Выгнув, концы реек связывали – получались острые корма и нос. Так вот нанайцы делали оморочки более глубокими и длинными, чтоб они могли противостоять небольшой волне, а нос и корму заделывали так, что они походили на медвежий коготь. В такую хрупкую на вид посудину охотник мог уложить разделанного на части сохатого- двести-триста килограммов груза, на такой лодочке он мог почти бесшумно (вместо весел брал в руки палочки) подплыть к пасущемуся на воде зверю. Известно, лоси любят летом забираться в заросшие тихие заливы и лакомиться там стрелолистом, вахтой, широколистной осокой. Да и от гнуса они зачастую спасаются в воде.

Не нашел я в Нелькане и бата – лодки с волнорезом лопаткой, как у хорских удэгейцев, изготовляемой из цельного ствола тополя, или без волнореза – остроносой, как у эвенков на Удэ. Дело, видимо, в том, что если для нанайцев, ульчей, удэгейцев рыбалка являлась основным занятием (без рыбы им было не прожить), то для эвенков – случайным. А раз так, то зачем ему хорошая лодка? Другое дело моторка. Моторку на Мае уважают, на ней можно в момент слетать из Нелькана в Джигду, отвезти в школу детей, съездить в гости. Моторке нипочем стремительное течение Маи, перекаты, не хватает силы одного «Вихря», можно приспособить второй. С моторками здесь управляются даже девчонки-школьницы, а уж про мальчишек и говорить не приходится – каждый! Зато и тонут на Мае часто. Но это из-за того, что уж больно рискованно здесь плавают: запустит мотор на всю катушку, летит птицей, от скорости взгляд завораживает, а там, глядишь, топляк. А уж перекинулся, тогда дела плохи, вода ледяная. При мне поймали мальчишку – утоп с полмесяца назад, ночью налетел на карч.

Но это все – обычное дело для любой реки и моря.

Я сказал Анатолию Ивановичу, что не нашел лодки и вот не знаю, как быть дальше.

– Ничего, найдем, – уверил он меня, – рублей за семьдесят купить можно, есть тут кое у кого.

– Таких денег у меня нет, – ответил я. – Уж лучше тогда на бревне плыть или самому какое корыто сколотить из трех досок на скорую руку…

Так мы и оставили этот вопрос открытым, хотя Анатолий Иванович заверил меня в готовности помочь. Но рыбалка, на которую я собирался, все изменила к лучшему.

Вечерело, когда мы с Алешкой пришли на берег, к лодке. Показался Кочкин. Вместо щеголеватого черного костюма на нем был рыбацкий ватник, резиновые сапоги, а сам он гнулся под тяжестью скарба – известно, рыбаку необходимо многое. Лысенков тоже одет по-таежному, тепло: в свитере толстой вязки, а поверх него куртка из летней оленьей шкуры на завязках, ее ни дождь не пробьет, ни ветер, и очень она легкая, просто невесомая. Такие бы всем оленеводам, да кто их шить возьмется, кто захочет шкуры выделывать, возиться?!

Уложили мы в лодки имущество и поехали. Впереди Кочкин с Алешкой моим, сзади мы с Лысенковым. У Нелькана Мая делится на два рукава, и на острове, на самом мысу, застрял еще по большой воде катер. Как его угораздило сесть на мель – никто не знает. Пытались стащить его тракторами, да не вышло – тяжелый, побоялись порвать. Вот и загорала на нем команда все лето, удила рыбку. На Мае это обычное явление. В кубрике горел свет, на камбузе топилась печка, видно, собиралась команда ужинать.

Мы тоже с ходу черканули винтом по камням, даже на душе заскребло: ну, думаю, каюк рыбалке! Нет, осмотрели винт, ничего, лишь четвертинку лопасти срезало, можно плыть. Там, где Мая идет одним руслом, она и широка и глубока, кажется, плыви хоть на теплоходе. Вода зеленоватая, на глубинах дегтярно-черная, особенно возле скал, когда они спускаются с гор и забредают в реку, будто чудовища какие на водопой. Прибрежный пойменный лес стеной поднимается у воды: тополя, березы, ели, лиственницы, ольха, черемуха, рябина, а по склонам сопок, на каменистых осыпях, сосняк господствует, и довольно зрелый. На отмелях много тальника, много разных кустарников – свидины, дикой смородины, много травы – вейника.

Скалы здесь не из гранитов, не из базальта, как на Амуре, а из желтоватого слоистого камня, судя по многочисленным осыпям – непрочного. Другое дело – на Джугджуре. Там камень цельный, большими монолитами, прочный. Геологи, ехавшие с нами на теплоходе, просветили меня немного насчет того, что основные щиты – платформы сложились на Земле в период докембрия, то есть за два-три миллиарда лет до нашей эры. В дальнейшем, при различных катаклизмах, коренные породы взламывались, перерождались под воздействием химических процессов в граниты, на них наслаивались обломочный материал и осадочные породы, их заливали породы, извергавшиеся из недр Земли. И все же в различных частях земного шара имеются выходы этих первичных коренных пород – анартазитов, есть они и на Кольском полуострове, и в горах Сибири, и на Джугджуре. В связи с запуском спутников на Луну интерес к первичным коренным породам снова возрос. Дело в том, что на Луне тоже нашли аналогичные породы. Там нет атмосферы, и они остались неизменными. Вот эти аналогии, считают ученые, могут помочь прояснить происхождение Земли и вообще планет нашей Солнечной системы.