Юконский ворон - Сергей Марков

Загоскин оглядывает огромные деревья. Они станут когда-нибудь кораблями, и соленая вода морей будет тяжело биться о корабельную грудь. Сейчас они живут своей сокровенной жизнью; в огромных деревьях бродит сладкий сок, по толстым стволам струятся горбатые потоки смолы, и муравьи осторожно обходят их. Сейчас лишь зеленые вымпелы хвои трепещут на вершинах деревьев, но настанет день, когда паруса, наполнившись ветром, зашумят на скрипучих мачтах.

Деревья стояли вокруг сумрачным и торжественным хороводом. Проворные векши шумели на зеленых ветвях, нарушая безмолвие леса. Сюда часто забредали лоси. Загоскин не раз замечал обитые их рогами ветки и клочья лосиной шерсти на цепких кустарниках. Загоскину не нужна была карта для того, чтобы знать новые места. Лишь только сошел снег — он отправился в первые странствия. Он узнал, где берет начало Пра — лесная река с водой, красноватой от болотного железа. Он видел семь братьев-озер, соединенных между собой протоками, тонул в Радовицких болотах, проходил на легкой лодке по мелким лесным речкам. На юге — Спасск, на востоке — Касимов, Елатьма, Ерахтур, к западу — древняя Рязань. Между ними раскинулась Мещерская страна — вся в легких туманах и свечении озер. И Егорьевск, и Касимов, и Темников жили добычей корабельного леса. Недаром в гербе касимовском были изображены судовые кокоры; Елатьма издревле славилась парусной холстиной. По Оке на больших баржах-гусянках вывозили отсюда мачтовый лес.

По ночам в Мещерских лесах светятся сгнившие деревья; черная вода утомленно лепечет, льнет к огромным корягам; большие рыбы плещутся в озерах так громко, что кажется, будто кто-то ударяет по воде серебряной лопатой. Бесшумные совы носятся над темными соснами, выпь гулко стонет в болотной трясине. По глухой тропе, спотыкаясь об узловатые корни, пробирается Филатка, сбежавший от злого барина. Железное яблоко кистеня тускло блестит в его руке… Деревенский колдун с белой бородой, раскрыв ведовскую книгу, написанную на бересте, бормочет заклятья и отсчитывает шаги.

Двадцать, тридцать, сорок… Через пятьдесят шагов от белого камня в земле должна лежать ржавая плита, а под ней — котел с золотом. Тонкая свеча в руках старца освещает бороду, исступленные глаза, берестяные листы.

Такими предстали перед Загоскиным дикие Мещерские леса.

Он поселился в большом казенном доме в лесу. Высокие горницы с некрашеными полами, сосны за окнами, студеный родник на опушке леса. Чего еще надо вечному страннику? Из Пензы он перевез все свои пожитки — книги, коллекции, собранные в Русской Америке. Рабочий кабинет он устроил в самой большой и светлой горнице с видом на проселочную дорогу. В этой комнате на стенах висели морские карты, большая карта Аляски, которую Загоскин сам чертил, планы Ново-Архангельска и форта Росс. В углу стояли длинный индейский лук с тетивой из сухожилий оленя, копье и ружье с привязанными к стволу высушенными вороновыми когтями. Праздничные маски индейцев и пестро раскрашенный шлем воина с Кускоквима, одежда с узором из игл дикобраза — целый музей разместился в кабинете по соседству с книгами, чертежами и рукописями.

Однажды Загоскин вынес из амбара какой-то длинный предмет, обшитый старой парусиной, распорол ее и с волнением осмотрел резной столб — подарок Кузьмы. Не повредился ли он во время долгих перевозок? Но краски были по-прежнему ярки, дерево высохло, стало еще крепче, чем раньше. Загоскин поставил столб в правый угол горницы. Теперь Великий Ворон оглядывал комнату багряными глазами. Загоскин хотел сохранить в своей памяти все, что касалось его похода на Квихпак. Из шкуры убитой им рыси он сделал чучело, утвердив его в другом углу кабинета. Письмо — рисунок на бересте, которое прислала ему Ке-ли-лын, он заботливо заключил в рамку и повесил над огромным некрашеным столом, за которым работал.

— Хорошо у вас как, барин, только страшно что-то, — говорила ему Марфа, молодая вдова лесника, приходившая для работы по дому. У нее были темные глаза, губы цвета рябиновых ягод и высокая грудь. — Птица ваша больно страшна, очи вещие у ней! — Марфа показала рукой на резного ворона. — Страшно ночью у нас, а особо мне одной, — томно вздохнула Марфа. — Ни души кругом, одни сосны разговор ведут. Разбойника Филатку намедни среди бела дня у родника видела. Да вам опасаться нечего — вон сколько ружьев у вас. А мне одной… — Женщина взглянула в глаза Загоскину и лукаво рассмеялась. — Хоть и ученый барин, а недогадливый! Ну, хочешь приду сегодня, как стемнеет? — Марфа прильнула к нему и закрыла глаза.

Повинуясь безотчетному порыву, Загоскин прикрыл ладонями ее ресницы и ощутил на ладонях порывистый трепет. Она поцеловала его в губы. День показался ему нескончаемо долгим…

— Ну, так-то оно лучше, — говорила поутру Марфа. — Без нашей сестры не проживешь. Только вот птицы твоей боюсь: все кажется — на меня глядит. А что мне сдается, барин, ты ночью не по-русскому во сне говорил — вроде как на татарский лад. И таково чудно мне стало… Ну, что ты молчишь, желанный мой?

Загоскин подошел к Великому Ворону и снял с него цветной платок Марфы.

— Никогда этого больше не делай, слышишь? — сказал он сквозь зубы и уселся за стол, уткнувшись в свои бумаги.

— От страху я его закрыла. Ай нельзя? Ну, не буду больше, — растерянно сказала Марфа и, накинув платок, вышла из горницы.

— Непонятный, ох, непонятный барин, — подумала она вслух и пошла к роднику за водой.

Служба доставляла много хлопот Загоскину. В корабельных лесах процветало воровство. Уездное начальство — касимовское, егорьевское, темниковское — давало купцам за огромные взятки фальшивые билеты на вывоз древесины. Крали все — лесники, объездчики, подрядчики… Загоскину пришлось учредить чуть ли не военный пост на устье Пры, где он жил неделями, осматривая барки с лесом, пропуская только казенные.

— Не пойму-с, о чем вы хлопочете? — спросил раз Загоскина один из его помощников, седой отставной поручик. — Да разве это кража? Россия — государство обширное, и лесов в нем даже больше, чем нужно. Удивляюсь я вам. Лес — дар природы, не подчищать его, так он все города и поселения задушит, и люди превратятся в дикарей, уподобятся вашим индианам и прочим… А сколько леса горит зря… Извольте видеть сами, какие пожары бывают. Не сгорит — сам повалится и сгниет. Кому какая от этого польза? — спрашивал поручик.

— Все это так, а воровать я не дам, — твердо сказал Загоскин. — И лес неустановленного образца прекратите отправлять…

Пожары в лесу случались здесь часто. Бывало даже и так, что по целым неделям ущербное солнце едва светило сквозь облака гари, а в воздухе носились черные хлопья. В такие дни становилось нечем дышать. В лесной дали роились то красные, то синеватые огни. Горы алых углей лежали на полянах; от них тянуло зноем. Завалы горячего пепла долго не остывали. Люди тогда жаждали дождя.