Хедлайнеры - Александр Кушнир

“Больше всего меня потряс внешний вид Земфиры, – вспоминает Гурьев. – Выглядела она почти как бомж – была одета в какие-то серо-черные обноски, а на абсолютно запущенное по части кожи и волос лицо вообще нельзя было смотреть без слез. „Да, – думал я, – стилистам-визажистам тут работы явно не на один год! Интересно, как они из такого положения выйдут?“ Среди всей этой визуальной беспонтовщины, однако, сразу выделялись глаза – невероятно живые, наполненные огромной внутренней энергией. Вместо Земфиры в целом говорить хотелось именно о ее глазах – их, и только их, как-то характеризовать: быстрые, уверенные, страстные, сильные… Словно именно там концентрировалась ее личность. Остальное на их фоне теряло смысл… Мне хотелось послушать хоть кусочек только что записанного альбома, который сама Земфира непрерывно слушала в наушниках – ей это было нужно для работы. Она мне дала буквально на двадцать секунд – и я попал, кажется на „Синоптика“. Показалось, что голос сильный, по-хорошему сырой, самобытный и самозабвенный. Что все это сделано просто и эффективно – и, наверное, действительно выстрелит. Долго слушать мои впечатления Земфира не стала: ее явно больше интересовали собственные эмоции”.

Когда мы вернулись из Прибалтики, а Земфира – из Питера, мне показалось, что артистка перестала психовать. Ей удалось договориться с Бурлаковым, что вокал на нескольких композициях она перепоет в Лондоне, где вскоре планировалось смикшировать и отмастерить материал. Как бы там ни было, к зиме 99 года альбом процентов на восемьдесят был готов. Незадолго до Рождества певица презентовала мне этот вариант, взяв с меня слово никому эту версию не переписывать.

“Я летела в самолете, слушала весь альбом, – сказала Земфира. – Мне показалось, что в нем нет ничего лишнего. Нет ощущения, что чего-то не хватает. По-моему, все в нем закончено”.

Как ни странно, обещание не переписывать альбом я сдержал – хотя желающих иметь копию было предостаточно. Сами понимаете…

Однако в любом договоре – тем более устном – можно легко найти лазейки. Дело в том, что никто мне не запрещал слушать этот альбом вместе с друзьями-журналистами. Что я вскоре и сделал.

Сразу после новогодних праздников я собрал человек десять в центре зала станции метро “Преображенская площадь”. Собрались будущие редактора и корреспонденты русского “New Musical Express”, представители “Живого звука”, “Viva!”, “Столицы”, “Вечерней Москвы”, “Турне”.

Сценарий встречи был на редкость простой: мы пришли на мою съемную квартиру (где я когда-то познакомился с Лагутенко), сели на пол и прослушали весь альбом. Целиком. Теперь это называется “show-case”, а тогда – “посидели-попиздели”.

Когда на кассетнике закончила играть последняя песня, в квартире наступила тишина. Затем все загалдели, перебивая друг друга. Кто-то просил поставить еще раз, кто-то – дать переписать. Всем было отказано. Чувство голода – неплохая диета в ожидании пластинки. Но из квартиры все выпорхнули разгоряченные и одухотворенные.

Я был на седьмом небе от счастья – значит, пахали мы все-таки не зря. Из-за последствий дефолта нам приходилось трудиться за символическую плату. Бурлаков с Лагутенко несли существенный финансовый риск. Это была работа за идею, работа на грядущий результат. “Тайная вечеря” с журналистами еще раз доказала, что результат обязательно придет.

4. Башкирское золото

Ты козырь наш, башкирский мёд!

Не так давно я прочитал в одном музыкальном журнале, что раскручивать Земфиру было не надо – мол, она сама себя раскрутила. Своими песнями. Ха-ха три раза… Это, конечно же, полный бред. Зимой 1999 года все выглядело не так просто и радужно.

Как только из Лондона привезли канонический вариант альбома, я тут же направился на “Русское Радио”. Не сильно задумываясь о последствиях, я отдал все песни Земфиры программному директору Степе Строеву – на предварительное ознакомление. Лет за десять до этого я немного продюсировал группу “Зангези”, в которой юный Степа играл на басу. Так что я был вправе рассчитывать на объективность. Вскоре объективность восторжествовала – правда, в довольно причудливой форме…

Когда через неделю я перезвонил на “Русское Радио”, мне сказали, что все это, возможно, очень неплохо, но явного хита у Земфиры нет. По крайней мере, Степа его на альбоме не видит. Надо подождать…

Ждать пришлось недолго: через несколько недель Строева попросили написать заявление об уходе – правда, по причинам иного свойства.

…Пока программные директора раздумывали о ротации, Земфира дала на “Радио России” первое в своей жизни интервью на всю страну. Этот эфир мы с ведущим передачи “Четыре четверти” Сашей Алексеевым пробивали больше месяца – никак не могли достучаться до сознания его начальства. “Ты с ума сошел, парень, – говорила Алексееву администрация. – Ты что, не понимаешь? Она ведь наркоманка!”

Это было что-то новенькое. Но мы с Алексеевым зарубились на своем и вскоре придумали фишку. Теперь тема его программы звучала следующим образом: “Александр Кушнир представляет свою будущую книгу „100 магнитоальбомов советского рока“ – вместе с ее героями”.

Голь на выдумки хитра. В нашем варианте Земфира выступала в роли одного из героев энциклопедии. Получалась небольшая нестыковка по времени – в 80-х годах Земфира еще училась в школе и слушала “Наутилус Помпилиус” и “Кино”. В скобках заметим, что о Земфире в книге не было написано ни слова – кроме благодарности в разделе “плодотворное сочувствие идее”… Но, видит бог, цель засветить ее песни оправдывала любые средства.

Первое появление Земфиры на радио ничем особенным не запомнилось. Кроме того, что в узком проеме студийной двери она столкнулась с предыдущим гостем – певицей Аленой Апиной. Экс-вокалистка “Комбинации” сжалась в комок и каким-то бабским нюхом почуяла неладное. Еще бы! Ей навстречу шла не просто новая артистка. Ей на смену шла новая эпоха.

Когда ночью я переслушал на диктофоне запись прямого эфира, то понял, что самое интересное происходило за кадром. Пока в студии на всю страну играли песни Земфиры, включенный диктофон фиксировал нашу расслабленную болтовню. Там было несколько забавных моментов – в частности, когда любознательный Саша Алексеев начал выяснять у Земфиры, не является ли песня “СПИД” автобиографической.

“Это всё личные переживания, – зная, что микрофоны выключены, разоткровенничалась певица. – Мне приятно, что вы обратили внимание на эту песню, но раскрывать секреты не хочется. Я сейчас скажу в эфире, что у меня СПИД, и со мной сразу разорвут все контракты. А если я этого не скажу, будет неинтересно. Как мне быть?”

Во время следующей паузы, когда в эфире играли “Маечки”, Алексеев преподал певице неплохой урок позиционирования. Несмотря на нашу договоренность, Земфира, рассказывая про уфимскую “Европу Плюс”, невзначай добавила: “А еще я четыре года в ресторанах работала…” – “Ты что, картошку там жарила?” – живо поинтересовался Алексеев. Земфира перехватила мой укоризненный взгляд. Больше слово “рестораны” я от Рамазановой не слышал никогда.

…Пока мы развозили промо-записи и давали первые интервью, Бурлаков договорился о встрече с Михаилом Козыревым, ушедшим с “Радио Максимум” на “Наше Радио”. Мы приехали в его офис в районе метро “Октябрьская”, взяв с собой весь джентльменский набор артистов “Утекай звукозапись”: “Туманный стон”, “Deadушки”, “Мумий Тролль” и Земфира…

Первые две группы Козырев прослушал скорее из вежливости. Пластинка Земфиры сразу же произвела на него сильное впечатление. Это было видно невооруженным глазом. После долгих разговоров-переговоров решили начать ротацию с песни “СПИД”. Первый эфир планировался на пятницу, 26 февраля 1999 года.

Накануне радийного дебюта Земфиры мне не спалось. Волновался. Поводы для этого были немалые – последние полгода деловые и человеческие отношения тандема Козырев—Бурлаков были далеки от идеала. Поэтому случиться могло всякое. Утром я для подстраховки позвонил Козыреву.

Поскольку спрашивать про ротацию Земфиры “в лоб” было признаком дурного тона, я решил зайти с фланга. “Миша! – как-то чересчур возбужденно сказал я. – А вот если тебе, скажем, позвонит Березовский и запретит крутить „а у тебя СПИД, и значит, мы умрем“? Что ты тогда сделаешь?” Козырев выдержал эффектную паузу и как-то театрально произнес: “Если мне даже Ельцин позвонит, я все равно поставлю Земфиру”. И – таки поставил.

Вскоре альтруистический почин “Нашего Радио” подхватило еще несколько станций: “Радио Максимум”, “Авторадио”, “М-радио” и “Европа Плюс”. Жизнь налаживалась.

Параллельно Бурлакову удалось заинтересовать музыкой Земфиры Константина Эрнста. На столе у босса Первого канала появилась промо-копия альбома, на обратной стороне которого Бурлаков выдал прямо-таки гениальный в своем минимализме текст: