Дом на солнечной улице - Можган Газирад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Старайся не говорить. Твоим легким нужно время, чтобы исцелиться, – сказала она.
– Что не так с его легкими? – испуганно спросила Настаран. – Он был ранен в грудь?
– Нет, у него пневмония. Возможно, доктор объяснит лучше. Ему придется остаться в госпитале на несколько недель, – сказала она.
– Что с ним случилось? – спросила мама́н.
– Давайте я позову доктора, – сказала она. – Он еще здесь.
Реза хватал воздух ртом. Я подошла поближе к постели и встала рядом с мамой. Комнату освещал льющийся сквозь высокие окна солнечный свет. Я была рада снова увидеть дядю. Он присутствовал при каждом важном событии моей жизни, и через него я стала свидетельницей другой версии истории Исламской революции. Его глазами я смотрела на народное восстание и безоглядную веру нации в героя. Было замечательно снова увидеть его живым, несмотря даже на изматывающий кашель. Мне хотелось обнять его, но Азра стояла на пути.
– Как Соми и Сами? – спросил Реза.
Настаран обвила его шею руками. Ее белая чадра закрыла его лицо.
– С ними все хорошо, Реза-джан, все хорошо, – сказала она. – Слава богу, ты вернулся.
Высокий мужчина с клочковатой бородой зашел в палату и представился доктором Шарифи. На нем были синий галстук и чистый белый халат, застегнутый до самого воротника. Настаран встала, натянула чадру на голову и подхватила ее края под подбородком. Мама́н поздоровалась с доктором и протянула ему руку для рукопожатия, но тут же спохватилась и отдернула ее. Она забыла, что мы в военном госпитале. Доктор Шарифи улыбнулся и подмигнул, давая знать, что понял, почему она так сделала. Стильный галстук и приятная улыбка отмечали его принадлежность к той же школе мысли, к какой принадлежали мама́н и баба́. Он повернулся к Резе и спросил:
– Как ты себя чувствуешь, Реза?
– Лучше, – сказал он.
– Что ж, молодой человек, так и должно быть. Твоя семья здесь. Вы все снова вместе.
– Ака-е доктор, бачам хуб мише?[27] – спросила Азра.
– Будем надеяться, госпожа. Он восстанавливается после пневмонии, – сказал он.
– Хода омрет беде. Спасибо за заботу о моем сыне.
– Твоему сыну повезло, ханум. – Он улыбнулся. – Многим мальчикам не улыбнулась такая удача. Они либо утонули, либо сгорели на болотах. Их тела еще не найдены. Но Резу привезли в одну из лучших больниц Тегерана, – сказал он.
Реза откинулся на подушку и уставился на побеги на ветках снаружи. Платаны танцевали на ветру и стучали в окна набухающими почками. Сознание Резы не было с нами в одной комнате. Он был в другом месте, возможно, где-то среди высоких тонких камышей на болотах. Он глубоко вздохнул, но его снова охватил отрывистый кашель.
Я проснулась от резкого скрипа металлического предмета по чему-то. Он доносился из переднего сада. Мамы и папы не было в комнате, но Мар-Мар и Мо все еще спали на своих матрасах. Было раннее утро за несколько дней до Новруза, и школы были закрыты на весенние каникулы. Я отдернула тюль от французского окна, чтобы выглянуть в сад. Стекло обжигало холодом. Я увидела, как молодой человек водит взад-вперед рукой, натачивая огромный нож точильным камнем. На нем были тяжелое пальто и натянутая на уши шерстяная шапка. К виноградной шпалере была привязана овечка.
– Мар-Мар, просыпайся! Ака-джун привел ягненка.
Этим утром дядю Резу должны были отпустить из больницы. Я бросилась на кухню найти мама́н. Все уже проснулись и были заняты. Азра собиралась приготовить аш-е реште, чтобы отметить это. Она сидела на отрезе чистой белой ткани, который расстелила на плитке, разложив вокруг себя пучки свежих петрушки, мяты, укропа и лука. Она разобрала пучок мяты, отрезала грубые стебли и бросила тонкие листья в глубокое сито. Смешанный запах зеленого лука и мяты плавал по кухне. Она любила готовить аш из-за райского запаха, который испускали нарезанные листья. Перед Настаран стоял полный поднос белых бобов. Она по одному подтягивала к себе ряды бобов и отделяла от них крошечные камушки, чтобы Азра не ссыпала их в аш. Мама́н закатала рукава выше локтя и растирала маленькие шарики сухой молочной сыворотки в неглубокой керамической мисочке с водой.
– Доброе утро, – сказала я. – Я могу помочь?
– Салам, азизам, конечно, можешь, – сказала мама́н. – Мой руки и приходи помогать.
Мама́н разрешила мне взяться за свою работу после того, как я закатала рукава. Я растирала маленькие шарики кашка в керамической миске. Они уменьшались и постепенно растворялись в воде, превращаясь в густой сливочный соус. Мама́н использовала его для заправки аша.
Ака-джун принес из подвала огромные оцинкованные подносы для церемонии жертвоприношения. Он поклялся забить барана и раздать мясо бедным. Я уже видела, как потрошат и снимают шкуру с овцы. Каждый год на ˁИд Курбон – праздник жертвоприношения – Ака-джун покупал барана и раздавал мясо, как делали паломники в Мекке. Он и сам был паломником, трижды совершив хадж в Мекку. Меня поражало, с каким умением мясник дул в ногу овцы после того, как перерезал ей горло и отрубал голову, отделяя кожу от пленки под ней. Он вешал тушу на огромный крюк под шпалерой и сдирал кожу с шеи, обнажая красное мясо под пушистым белым жиром, когда сдирал шкуру. Затем он передавал сырое мясо ака-джуну, чтобы он нарезал его и разделил на равные порции на оцинкованных подносах. За исключением едкого запаха сырой ягнятины, который цеплялся за ножи и подносы, церемония мне нравилась. Вся семья вместе трудилась, чтобы подготовить свежее мясо для бедных. Все взрослые были счастливы и в приподнятом настроении и разрешали нам качаться под виноградными шпалерами или играть в прятки в саду. День, когда Резу выписали, был таким же прекрасным и зеленым, как те праздники в прошлом.
Баба́ поехал за Резой на золотом «Шевроле» ака-джуна. Мы услышали рычание мотора, когда баба́ завернул в наш тихий закоулок. Мы с Мар-Мар наперегонки бросились к воротам, выкрикивая имя Резы и пытаясь обогнать друг друга. Ака-джун вышел за нами следом и попросил вытащить барана наружу. Мы открыли ворота пошире для мясника с бараном.
Баба́ склонился возле пассажирского сиденья, чтобы помочь Резе
