Игра в Тарот - Алексей Грушевский

Это был не фильм, не набор плоских картинок, нет…. Он именно жил чужой жизнью, заново переживал её, до мельчайших подробностей ощущая все ничтожные нюансы и раскрывая все неизведанные тайны давно окончившегося бытия. Он стал тем, жил жизнью того, чьи уродливые посмертные воплощения были здесь выставлены на всеобщее обозрение.

Это настолько захватило его, что он даже не понял, как, каким чудом, он вырвался из этого наваждения, и снова оказался среди майдана. Некоторое время он растерянно оглядывался, даже и, не понимая, где же он оказался, и кто же он. Его охватила такая слабость и дезориентация, что если бы, наверное, не палка на которую он опёрся, то он бы упал. Наконец память понемногу стала к нему возвращаться, и Николай неуверенно побрёл дальше, ещё не веря, что сумел остаться самим собой.

Чем дальше Николай вместе с потоком калек углублялся в глубь майдана-балагана, тем ярче светились банки, тем жирнее и беспокойнее становились уроды, рвущуюся из них наружу, тем бешеней скакали, оглушительно треща, на них деревянные марионетки. Его охватило какое-то отупение, словно мерцание банок, прыжки и треск кукол, кривляние и судороги бесконечных уродов, гипнотизировало и подавляло волю, звало отказаться от своей личности, слиться с ними, забыться в образах их прошлой жизни, навсегда заблудиться, растворяясь в исходящих от них миражах.

Первое время Николай ещё прикидывал, что же тут можно взорвать, но куда бы не ложился его взгляд, достойной цели не было — ну не взрывать же банки и деревянные куклы? Но, скоро он позабыл, зачем пришёл. Сознание затуманилось окончательно, и Николай лишь безвольно плыл в толпе теней от банки к банки, от одного урода к другому, чувствуя, как слабеет и стынет.

Видно не спроста внимание путников давало энергию уродам и куклам. Николай почувствовал, что они высасывают его, что, разглядывая их, тем более погружаясь в морок их сознания, он слабеет. Было заметно, что многие путники застревают у банок, перестают идти дальше, и потихоньку оседают у их подножия, проваливаясь в клубящийся под ними плотный туман, постепенно пропадая, словно растворяясь в нём навсегда. Без остатка. Без следа. Похоже, это понимал не только он. Довольно много теней старалось игнорировать светящиеся банки, и струились к центру майдана-балагана, туда, где высилось странное сооружение — «Колесо фортуны». Именно от него исходил самый яркий пульсирующий свет и как, казалось, слабые токи тепла. Это тепло манило, звало к себе, обещало, что в этом мире холода есть место уюту и надежде, и Николай, теперь стараясь держаться подальше от светящихся банок, шёл на этот, очаровавший его, зов.

По тому, что Николай ощущал постепенно усиливающейся тепло и медленно разгорающийся свет «колеса фортуны» всё время с одного бока, он понял, что путь к нему идёт по спирали. Наконец, ещё один мучительный круг, и перед Николаем возникло то, что так его манило.

Это был огромный конус, на вершине которого надувался, светясь изнутри, огромный тяжело колтыхающийся пузырь. Конус состоял из нескольких вращающихся в разные стороны и скоростью колец. Пока очередь теней медленно подползала к подножию конуса, Николай наблюдал за происходящим на нём.

Задачей было добраться до вершины, туда, где надувался светящийся пузырь. Именно там, внутри него, что-то гипнотически шептало прямо в его сознание, было тепло и покой. Там была цель. Но вскарабкаться наверх, можно было, только перескакивая с кольца на кольцо. А это можно было сделать в моменты, когда соседние кольца на короткое время начинали вращаться с одинаковой скоростью и в одном направлении. Именно в это мгновение и надо было оказаться у верхнего края своего кольца, чтобы перескочить на следующие. Находится же долго у верхнего края, было нельзя, сталкивали вниз другие желающие занять это место. Там, у верхних кромок колец происходила постоянная свалка. Доходяги лезли вперёд, дрались, хватали и сваливали друг друга, катились вниз, лавинообразно валя всех, кто попадался на пути и вылетали прочь с колеса, обратно в майдан-балаган, к уродам в банках и пляшущих на них марионеткам, чтобы снова, теряя последние силы и остатки тепла, ползти к гигантскому пузырю.

Удивительно, но на колесе фортуны Николаю явно способствовала удача. То ли большинство конкурентов были явно хилее его, то ли ему помогала крепкая палка в руках, но ему удалось почти играючи проскочить почти все кольца. Он оказался на предпоследнем кольце, над котором нависал огромный пузырь. Николай зачарованно смотрел на него. Пузырь мелко дрожал, от него поднимались вверх пузырьки. Лопаясь, они светились. На поверхности большого пузыря, откуда только что поднялись эти маленькие пузырьки, возникали на некоторое время что-то вроде трещинки. Именно в одну из них, пока она не затянулась, и нужно было успеть втиснуться. Понятно, что втиснуться в пузырь можно было, только если трещинка возникла внизу, у самого его края. Более того, чтобы иметь шанс втиснуться в пузырь, надо было находиться прямо рядом с ним, в надежде, что где-то поблизости откроется эта щёль, но пузырь периодически резко, спазматически дёргался, расширяясь, и сбрасывал всех, пошедших к нему слишком близко обратно вниз.

Несколько лёгких движений палкой, и Николай оказался рядом с пузырём. Какой же он был огромный! Пузырь навис над Николаем своей блестящей, радужно переливающийся, скользкой поверхностью, закрыв, казалось, всю бездонную черноту здешнего неба. Николай потрогал её — она была упруга и крепка. Ударил палкой — она мелко завибрировала, и как ему показалось, резко пошла на него. Николай отпрыгнул назад, едва удержавшись на краю кольца. Решил попробовать продавить плёнку палкой — опять никакого эффекта. Тут Николай заметил, как рядом с ним на поверхности пузыря начала набухать круглая грыжа. Ещё мгновение — раздался громкий чмок, и вверх полетел пузырь, размером, наверное, с дом. К образовавшейся щели бросилось несколько теней, но палка быстро отправила их вниз. Николай, не долго думая, стал протискиваться в неё. Это было очень нелегко. Поверхность пузыря оказалась очень крепкой, чрезвычайно эластичной, как будто наполненная мышцами. Щель стремительно сужалась, и Николаю приходилось напрягать все остатки своих сил, преодолевая сопротивление, буквально продавливаясь внутрь.

Вдруг что-то щёлкнуло. Яркая вспышка озарило пространство. Николай почувствовал, что что-то обожгло его бок.

— Бомба! — пронеслось у него в голове.

Протискиваясь сквозь жёсткую быстро сжимающуюся щель, он задел о её мускулистые края конец запала. Ампула раздавилась, фитиль начал гореть. Этот слабый, едва заметный огонёк, здесь полыхнул, казалось, как стартовый выхлоп огромной ракеты. Пузырь, спазматически дёрнувшись, мелко задрожал, рождая не то испуганный, не то грозный гул, напрягся, и с огромной силой изверг Николая прочь из себя.

Увлекая за собой потоки, воющих от ужаса, доходяг, Николай покатился вниз. Скоро он плюхнулся в плотные облака придонного тумана. Его падение вызвало беспокойство стремительно переросшую в панику охватившую весь майдан-балаган. Начался шум, хаос, бесчисленные марионетки выбивали своими деревянными культяпками нервную дробь тревоги. Николай вскочил на ноги, выхватил из внутреннего кармана бомбу и поразился, насколько ярок в этой тьме был свет её еле тлеющего фитиля. Он поднял её над своей головой, и вой ужаса потряс майдан-балаган. Тени в страхе заструились прочь, шипя, уползал от его ног холодный туман, и скоро Николай один остался стоять в круге ослепительного света, по границам которого клубилась бурлящим туманом растревоженная тьма.

— Сколько, сколько осталось гореть запалу? — думал Николай, соображая, куда кидать бомбу, и тут на него ринулась целая армия деревянных кукол.

Встав на четвереньки, они, с жутким воем и лаем, бешено носились вокруг границы очерченной светом горящего фитиля, не в силах её переступить. Скоро вокруг Николая крутился настоящий вихрь из беснующихся буратин. И этот вихрь постепенно сжимался, подступая к Николаю всё ближе и ближе. Поднятая, скачущими марионетками, настоящая буря из пыли, грязи и рваных облаков тумана, всё ближе и ближе придвигалась к Николаю, поглощая свет от искры тлеющего запала. В какой-то момент этот круглый фронт вокруг Николая в одном месте сломался, и он увидел, как на него сквозь тучи зависшей грязи ринулись, стаей бешеных псов, вставшие на четвереньки буратины.

Инстинктивно Николай бросил бомбу им навстречу. Взрыв оглушил его. Он и подумать не мог, что в его бомбе заключена такая неистовая сила. Этот взрыв потряс майдан-балаган. Взрывная волна, легко, играючи, смёла и разбросала поток прыгнувших на него буратин, и, не встречая преград, широким фронтом пошла вглубь майдана, как пену, сдувая липкий туман и разбивая бесчисленные банки. Даже гигантское колесо фортуны, казалось, слегка накренилось, и от её перекосившихся колец раздался протяжным стоном мерзкий скрип, а огромный, мелко дрожащий, пузырь, едва с него не слетел. Всю эту картину разрушений Николай видел как в замедленном кино, когда несомый взрывной волной, под оглушительный аккомпанемент с громким чпоком лопающихся всё новых и новых банок, летел куда-то прочь от майдана.