Детектив и политика 1991 №4(14) - Эрик Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Считая себя со вчерашнего дня богатой женщиной, Памела решилась на безумные траты и взяла такси. До сих пор она никогда не позволяла себе такого, но теперь… На всякий случай девушка прихватила с собой маленький магнитофон Джека и две запасные кассеты. А вдруг пригодится…
Такси стоило бешеных денег, девушка никак не ожидала такой суммы, но, махнув рукой, заплатила, сделав вид, что для нее это дело привычное. Да и что значит такая сумма при ее теперешнем богатстве?
Памела позвонила у калитки домика Марты Дэйвсон. Та уже ждала девушку, поскольку они заранее условились о встрече по телефону.
— Заходи, заходи, милочка! — Старушка радостно суетилась, приглашая девушку к столу, где уже был сервирован чай. Седенькая, сгорбленная, она выглядела намного старше своих шестидесяти лет. Налив чай трясущимися руками, хозяйка пододвинула поближе к гостье печенье и оживленно затараторила:
— Я так рада, что ты пришла! Мне обязательно, обязательно надо поговорить о бедной Мэри, а с кем? Тут ее мало кто знал, а тебя она так любила! Добавь молочка, дорогая, такая ужасная история! Бедная, бедная Мэри, как вспомню о ней, так и начинаю плакать…
И старушка залилась слезами. Девушка взяла в свои руки сморщенную дрожащую руку старой женщины и, ласково поглаживая ее, произнесла мягким голосом:
— Нельзя так убиваться, дорогая миссис Марта! К сожалению, ей уже ничто не поможет. И плакать не надо. Вспомните, ведь миссис Мэри не выносила плакс.
— Да, да, ты права, дорогая, — миссис Дэйвсон вытерла платочком глаза. — В конце концов, Мэри была уже не так молода. И доктор сказал — она совсем не мучилась, — голос старушки опять предательски задрожал, но она справилась с собой и закончила свою мысль: — Всем нам умереть бы так, раз — и готово.
— Дорогая миссис Марта! — решилась Памела, незаметно включив магнитофон, не вынимая его из сумки, чтобы не спугнуть собеседницу. — Мне бы очень хотелось еще раз услышать от вас о последних минутах жизни нашей незабвенной миссис Мэри. Вы уже рассказывали об этом, но тогда мы обе были слишком потрясены случившимся, и я многого не запомнила, да и вы рассказывали сумбурно, чему, естественно, нельзя удивляться. Теперь, в спокойной обстановке, когда мы обе несколько свыклись с мыслью о смерти миссис Мэри, может быть, вы будете так добры припомнить все, связанное с последними минутами ее жизни.
— Охотно, душечка, мне и самой хочется поделиться с кем-то своими мыслями, ведь, знаешь, я все думаю, думаю об этом. А с кем и поделиться, как не с тобой, вы ведь с бедняжкой так любили друг друга!
Ну, значит, случилось это в понедельник, правда? Ты ведь знаешь, наша бедная Мэри каждый день выходила на прогулку в парк. И если была хорошая погода, то садилась на свою любимую скамейку и занималась разгадыванием кроссвордов. Очень уж она любила это, ну да ты ведь знаешь…
— Да, да, знаю.
— Мэри утверждала, что разгадывание кроссвордов — гимнастика для ума и лучшая профилактика склероза. Так она говорила. И в самом деле, у нее была прекрасная память, она никогда не жаловалась на нее, ну, ты ведь знаешь?
Памела кивнула.
— Ну так вот, в тот понедельник я и увидела ее утром в парке. Я ведь тоже хожу туда, только не каждый день, а лишь в хорошую погоду. Люблю посидеть на свежем воздухе, почитать книгу. Очень полезно, дорогая, время от времени отрывать глаза от книги и смотреть на окружающую зелень, это мне врач советовал. Сижу я, значит, читаю, и тут приходит Мэри и усаживается на своей скамейке. Была у нее такая любимая скамейка, в окружении кустов шиповника, всегда она на нее садилась, если, конечно, кто другой уже не занял. Меня Мэри не заметила, а если бы даже и заметила, каждая из нас осталась бы на своем месте, потому как она не любила, чтобы ей мешали ломать голову над ее драгоценными кроссвордами. Не могу сосредоточиться, если еще кто со мной рядом сидит, говорила она, внимание рассеивается, а тут нужна концентрация всех умственных сил — или что-то подобное в таком духе. Поэтому я и не подумала присаживаться к ней, а осталась там, где сидела, и читала свою книгу. А когда для отдыха глаз смотрела по сторонам и случайно глянула в ее сторону, то очень удивилась — смотрю, она разговаривает с каким-то мужчиной. Сама не любит, когда ей мешают, а тут вдруг разговаривает!
— А кто это был? Вы его знаете?
— Не знаю, дорогуша. Первый раз его видела. Высокий такой, худощавый, еще молодой, лет тридцати с небольшим. В темном костюме. И знаешь, на что я обратила внимание? Сам черноволосый, а лицо очень белое. Или бледное. Странно, правда ведь? Обычно брюнеты бывают смуглые. Хотя кто знает, может, не все, только итальянцы?
Памела удивилась:
— Вы заметили цвет его кожи? С большого расстояния?
— Разумеется, нет, тогда я, конечно, не могла разглядеть его как следует. Это уже позже я его рассмотрела, сейчас расскажу, не сбивай меня, я хочу все по порядку рассказать. Ну вот и забыла… На чем я остановилась?
— Вас удивило…
— Ах да, вспомнила, я удивилась, что Мэри с кем-то разговаривает. Не в ее обычаях было разговаривать с незнакомыми, а знакомых ее я, почитай, всех знаю. Но, в конце концов, ее дело, правда? И вижу я, что они подали друг другу руки, и тут то ли Мэри на него рассердилась, то ли что другое, только она вырвала руку или резко махнула ею и вроде что-то сказала или даже прикрикнула на него недовольно. Я поспешила отвести взгляд, а то они могли увидеть, что я смотрю на них. Подумают еще — подглядываю. Так что я опять уткнулась в свою книгу, но, правду сказать, все-таки еще разочек глянула украдкой. Молодой человек как раз вежливо откланивался и пошел себе. Ну я и не стала больше смотреть.
— И что же дальше? — не выдержала Памела.
— А дальше я услышала на своей дорожке шаги. Смотрю — идет
