«Если», 2001 № 09 - Журнал «Если»

— Верю, — быстро ответил Саша.

— Это хорошо! Это главное! Только верой можно избавиться от наваждения!

Тут Дужкин задал вопрос, о котором впоследствии пожалел:

— А почему вы не избавились, если верите?

— Что?! — заорал безумец. — Ты ненормальный брехун! Ты только притворяешься, что поверил мне! — Внезапно лицо крикуна прояснилось, и он, ткнув пальцем Саше в грудь, как-то даже радостно воскликнул: — Ты тоже порождение дьявола! Да-да! Я понял! Ты — иллюзия, как и все, кто здесь живет!

Наконец Дужкин вышел из гипнотического состояния, в которое его погрузил сумасшедший тип, и спокойно сказал:

— Тебе лечиться надо. — Развернувшись, Саша пошел в обратную сторону, но крикун догнал его, схватил за рукав и вполне будничным примирительным голосом сказал:

— Постой. Не уходи. Я тебе сейчас все объясню.

— Ну что тебе? — остановившись, спросил Дужкин.

— Понимаешь, я верю, но этого мало. Для того, чтобы уничтожить наваждение, нужно пройти обряд очищения. Отсюда просто так не уйдешь. Я до всего дошел своим умом. Я живу здесь уже целый месяц. Ты у кого поселился? — Он сунул Саше в руку кусочек мела, как это делается при обмене секретной информацией, и продолжил: — Нарисуй у хозяина дома на стуле крест. Пусть сядет. Сам увидишь, что произойдет.

Автоматически сунув мелок в карман, Дужкин продолжил свой путь. Он еще несколько раз обернулся, и каждый раз безумный экзорцист одобрительно кивал ему головой.

Пройдя два квартала скорым шагом, Дужкин выбрался на широкую прямую улицу с дорогими магазинами, ресторанами и игорными, домами. Все они были закрыты, но аляповатые вывески с неоновой подсветкой приглашали жителей и гостей города провести ночь в «самом престижном заведении», обещая «самые лучшие развлечения» и «самый большой выбор спиртных напитков».

По привычке вспомнив джинна недобрым словом и обматерив крикуна, Саша убавил шаг, нервно осмотрелся и направился к площади, которая виднелась впереди в нескольких десятках метров. Все время озираясь, он обратил внимание, во сколько начинают работать увеселительные заведения. Времени до открытия оставалось предостаточно, и Дужкину волей-неволей пришлось идти дальше. Случайно скользнув взглядом по табличке с названием улицы, он прочитал: «Улица им. Александра Дужкина».

Дужкин стоял перед собственным бронзовым памятником на площади им. Александра Дужкина и с горечью думал о людском равнодушии и тщетности славы. За три часа, проведенные здесь, ни один из восьми прохожих не обратил внимания на стопроцентное сходство шестиметровой статуи с одиноко стоящим молодым человеком. Саша уже додумался до того, что на самом деле и площадь, и шестиметровый памятник — это все пустое, от недомыслия, и не надо ему никакой славы, ни бронзовой, ни площадной. Тем более что вечер выдался теплым и мягким, как домашние тапочки, хотелось приключений, но без дурацких вестерновских штучек — ими Дужкин был сыт по горло. Сейчас он жаждал головокружительной любви.

Уже давно открылись рестораны и казино, бордели и кабаре. Даже сюда, на площадь, из ближайших заведений доносились обрывки музыки и женского смеха. И все это находилось совсем рядом, в каких-нибудь ста метрах от высокомерной бронзовой болванки. Первое упоение собственным величием прошло, равно как и второе, и третье. Остался лишь привкус славы, похожий на ощущение после съеденного килограмма конфет — хотелось пить.

Саша вошел в ресторан и, ослепленный малиново-плюшевой роскошью, застыл. Сердце у него сладостно заныло от предчувствия простого человеческого счастья и предвкушения составляющих этого счастья. Именно так он себе все и представлял: рассеянный жемчужный свет, тихая завораживающая музыка, какие-то особенные растлевающие запахи и вполне материальное томление. Всего этого было в избытке, и лишь один, вполне устранимый недостаток подметил Дужкин — полное отсутствие веселья. А как когда-то выразился отец всемирной философии Аристотель, избыток и недостаток всегда присущи порочности.

Едва Дужкин появился в зале, девицы, сидевшие за дубовой стойкой бара, со скоростью минутной стрелки повернули к нему свои невыносимо красивые лица. Все они были, как на подбор, пышнобедрые, голоногие, с длинными сигаретами в еще более длинных мундштуках. Куртизанки томно оглядели Сашу с ног до головы, синхронно выпустили в его сторону по струйке дыма и так же медленно отвернулись.

Утверждение основоположника христианства, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем, не просто справедливо по отношению к Дужкину. Еще не появившись здесь, в грезах он давно переспал со всеми этими красотками и теперь собирался воплотить свои мечты в материале.

Как и полагается в подобных местах, Дужкин слегка развязно и в то же время элегантно подошел к стойке, встал между двумя камелиями и выложил на стойку несколько новеньких купюр.

— Виски, — правильно выбрав степень громкости, сказал он. Затем Саша одарил обольщающей улыбкой ближайшую красотку и добавил: — Всем!

Широкоплечий бармен с непроницаемым лицом и ловкими руками нехотя и даже несколько брезгливо взял со стойки профессорские деньги, внимательно рассмотрел нарисованные на них химические приборы и тихо поинтересовался:

— Что это?

— Деньги, — сразу смешавшись, неуверенно ответил Дужкин.

— Чьи? — так же бесстрастно спросил бармен.

— Профессора, — начиная покрываться краской, едва слышно ответил Саша. — Химика. Он живет…

— Ясно, — перебил его бармен. — И сколько здесь?

— Он сказал, что много, — ответил Дужкин, не решаясь взглянуть в сторону красавиц. Ему казалось, что ресторанные лоретки только и ждут, чтобы рассмеяться ему в лицо.

— Ладно, — неожиданно произнес бармен. Он убрал злосчастные деньги в ящик, достал оттуда несколько купюр ярко-желтого цвета и бросил на стойку. — Возьмите сдачу.

Бармен принялся разливать виски по тяжелым, как кирпичи, стаканам, а Саша, кляня свою чувствительность, украдкой вздохнул и попытался придать своему лицу прежнее уверенно-небрежное выражение. На это ему понадобилось каких-нибудь пять секунд.

— Сдачи не надо, — на этот раз сдержаннее сказал Дужкин и тут же пожалел об этом. Бармен холодно взглянул не него, вынул из-под стойки деньги профессора и швырнул их Саше в лицо.

— Тогда убирайся вон, — негромко, но очень убедительно произнес он. — Принес какие-то паршивые бумажки да еще издевается. У меня у самого этого барахла хватает. Вот! — Бармен двумя руками яростно выгреб из ящика кучу банкнот и подбросил их вверх. Разноцветные и разнокалиберные бумажки дождем посыпались на прилавок.