Их «заказали» в кафе - Инна Тронина

— Спит! — облегчённо прошептала Ирина и отодвинула штору на окне.

Синий стеклянный рассвет вставал над Москвой; начинался новый день. Восемнадцатый день без Артура Тураева, который обещал стать ещё более мучительным и сладким, чем семнадцатый. Кажется, сбылось заветное желание Ирины, и она боялась даже мыслями спугнуть своё счастье. Через несколько дней она окончательно убедится в этом.

Артур не приходил к Ирине, не звонил и никак иначе не давал о себе знать. Но хотелось верить, что их встреча впереди. Не может же всё закончиться, едва начавшись, и они ещё будут вместе…

Ирина вышла из детской в гостиную, находящуюся в полном распоряжении Маши и Вани. Здесь дети принимали своих друзей, справляли праздники, смотрели огромный японский телевизор и развлекались всевозможными способами под бдительным присмотром гувернантки.

Готовить уроки Маша предпочитала в своей комнате, где на столе лежала раскрытая тетрадь с написанным вчера сочинением. Ирина должна была проверить текст, найти ошибки, исправить их и предложить Маше всё заново переписать. Если же девочка не захочет утруждать себя нудным и неинтересным делом, нужно дождаться возвращения Серафимы и пожаловаться. В таких случаях Маша нехотя плелась к письменному столу и принималась за работу. Кстати, сочинение на свободную тему за Машу писала Ирина. Хозяйская дочка не сумела с первого раза даже скопировать текст без помарок.

Гувернантка долго смотрела на портрет серьёзной и удивительно красивой девочки — причёсанной на прямой пробор, с прозрачным чистым личиком. По периметру портрет украшали белые розы, и под ними всё время горела церковная свеча. Катя Кобылянская казалась Ирине куда более способной и развитой, чем Маша, круто завитая и густо накрашенная. Хохотушка с вздёрнутым носиком, бесшабашная и озорная, она сейчас хлопотала на кухне, изображая из себя хозяйку.

А Ирина, войдя в просторную кухню, обставленную престижнейшим гарнитуром «Стелла-Роза», вдруг остро почувствовала, что покой этой семьи скоро канет в вечность. И виновата в этом будет именно она, гувернантка. Безотчётная тоска свела скулы и зажала дыхание — будто чья-то огромная рука с липкой холодной ладонью схватила ха лицо и за горло.

— Ира, попробуй! — щебетала Маша, суетясь вокруг гувернантки. — Смотри, как надо! Соль, перец, тёртый сыр, сухари… Только честно скажи, вкусно или нет. Мне это очень важно… Ира, да что ты какая-то стала?.. Ничего не слышишь! Влюбилась, что ли?

— Откуда ты знаешь? — испугалась Ирина, роняя на пол вилку.

— Мама сказала, — бесхитростно сообщила Маша. — Никогда она не думала, что Ирина способна совершенно потерять голову. Прямо как подменили человека! Всё у неё из рук валится, ничего она не помнит. На стены натыкается, отвечает невпопад. Мама хотела бы познакомиться с твоим парнем. Ей не всё равно, кому отдать в жёны Иринушку!

— Да что ты болтаешь, в какие жёны! Я же замужем за Сашей Рыцаревым.

Ирина попыталась обратить всё в шутку. Но вдруг вспомнила, что произошло в ту ночь на кухне, и опустила глаза в тарелку. Лицо её горело, по шее ползли пятна.

— Кроме того, я имею право на личную жизнь во внеслужебное время. Да, я познакомилась с очень интересным человеком, но он уже не парень. Был женат, развёлся. Я, к сожалению, тоже поругалась с Сашей. Что за мещанское представление о любви, Машутка? — Ирина надсадно закашлялась.

Она жевала промасленные бананы с перцем и не чувствовала вкуса. Маша весело уплетала свою стряпню, сверкая глазами и искрясь совсем ещё детским оптимизмом. В муаровых лосинах и чёрной длинной футболке, вся увешанная фенечками и амулетами, она была прелестна и свежа.

— Если мама ещё раз об этом заговорит, скажи ей, что всё несерьёзно…

Где-то далеко, в спальне Серафимы, зазвонил телефон. Маша насторожилась — в это время обычно объявлялся водитель микроавтобуса, который отвозил учеников в лицей. Значит, нужно срочно придумать предлог, чтобы и на сей раз отвертеться от занятий. А мать сейчас дома, и она вполне может буквально вытолкать Машу на уроки. Когда Серафиму будили, настроение у неё резко портилось.

Девочка сорвалась с места, оставив гувернантку пить кофе в одиночестве, на цыпочках подкралась к дверям материнской спальни, приоткрыла створку, еле касаясь кончиками пальцев ребристого цветного стекла.

Серафима уже стояла посередине спальни, стены которой были обиты фиолетово-коричневым шёлком — под цвет гарнитура. Плотные шторы закрывали сплошное зеркальное стекло и дивную панораму с высотным домом вдалеке. Кормилица была одета в боди из плотного трикотажа, пеньюар и обута в атласные туфельки, похожие на балетные. Длинные волосы небрежными локонами рассыпались по плечам и спине. Маша, между прочим, подумала, что её мать ещё молодая и исключительно красивая.

— Да, слушаю! — сказала Серафима.

Маша испуганно сжалась за дверью. Конечно, сейчас явится с кухни Ирина и громогласно заявит, что подслушивать стыдно. И всё-таки девочка никак не могла уйти. Она заметила, как за один миг изменилось лицо матери. Из розового, чуть припухшего со сна, оно превратилось в худое и серое. Звонили не из лицея, но легче Маше не стало. Она видела, что мать близка к обмороку, и с огромным трудом держится на ногах.

— Когда это случилось? — чужим голосом спросила Серафима.

Она смотрела прямо на дверь, но не замечала широкую щель, из которой торчал любопытный Машин нос. Вокруг всё оставалось, как прежде, и в то же время уже произошла катастрофа.

— Их арестовали? Ну, задержали, какая разница! Одновременно по всем адресам? И многих забрали? Тридцать два человека? Ничего себе!.. — Серафима говорила всё тише, отводя упавшие на лоб волосы. — Обо мне речь шла? Не знаешь? Продолжается обыск? Да, безусловно, они приедут и ко мне. Значит, нужно уходить. Дело, похоже, серьёзное, раз «крыша» не помешала. Да неужели?! Ольга раскололась?! Я же говорила Маге, мудаку! Я ему полтора года говорила, чтобы избавился от неё! Но теперь уже поздно плакаться, нужно принимать меры. Спасибо, что позвонил, Ахмед. И ты постарайся уйти из Москвы, сейчас же! Обо мне не беспокойся, я сама позабочусь в лучшем виде. Всё, пока, Ахмед…

Маша отскочила от двери, бросилась в кухню, где Ирина уже включила посудомоечную машину. Увидев перепуганную воспитанницу, гувернантка вздрогнула.

— Ира, там что-то стряслось… Ну, у мамы и Магомеда! — задыхаясь, сообщила девочка. — Мама сказала, что нам нужно уезжать отсюда! Ахмед звонил, брат Магомеда, я знаю его. Он тоже хочет бежать…

По коридору прошуршали шаги, и в кухню вошла Кобылянская — неузнаваемо изменившаяся, с отрешённым взглядом. Она передвигалась неуверенно, как слепая, шарила ладонями по стенам; но всё же старалась оставаться собой.

Ирина выключила машину и опустила руки. Она поняла, что предчувствие её не обмануло, и страшное произошло. Маша жалко улыбалась, пытаясь хотя бы таким образом подбодрить мать.

— Иринушка, к сожалению, я вынуждена с сегодняшнего дня вас уволить. — Серафима говорила чётко, отрывисто, но на гувернантку не смотрела.

Рыцарева почувствовала, как в глазах закипают слёзы, и начинает истерически дёргаться верхняя губа — совсем как у матери-психопатки. До обидного мало проработала она в этом доме, у милой приветливой хозяйки, которая уже стала ей подругой, наставницей, идеалом! Всё закончилось неожиданно, резко, страшно. Теперь снова придётся искать работу, унижаться, бегать по офисам, покупать газеты с объявлениями и просыпаться по утрам в лютой тоске.

Каким глупым, никчёмным показалось теперь Ирине любовное приключение! Об Артуре Тураеве теперь не хотелось и вспоминать…

— Расчёт вы получите немедленно, выходное пособие в размере двухмесячного оклада — тоже. Думаю, что на первое время вам хватит. Я была очень довольна вашей работой. Но, к сожалению, у меня нет времени писать рекомендательное письмо. Вместе с детьми я срочно покидаю Москву…

— А можно мне узнать, что именно произошло?

Рыцарева почувствовала, что у неё отказывают ноги. Потом она вообще перестала понимать, каким чудом ещё стоит, не падает, даже может сделать несколько шагов. Кажется, её поддерживала Маша — бледная, вспотевшая, оглушённая.

— Я стала жертвой чудовищной провокации. Меня и моего компаньона Магомеда Гаджиева оклеветали. Рано утром в несколько наших кафе, в медицинские салоны, в спортивные центры ввалились омоновцы. Всех, кто там был, положили на пол. Ахмед сказал, что искали оружие и наркотики. Вы сами знаете, как это происходит в таких случаях. Чтобы не подвергать опасности детей, я должна немедленно вывезти их из Москвы. Потому я и отказываюсь от ваших услуг. Отказываюсь с величайшим сожалением, поверьте. Потом я вернусь и стану добиваться справедливости, но дети должны исчезнуть. Маша, буди Ванечку. Мы сейчас спускаемся и садимся в машину. Пойдёмте, Иринушка, я отдам вам деньги. Потом вы быстро соберёте вещи и покинете этот дом. Для вас лучше всего будет отсидеться на даче. Не думаю, чтобы вы потребовались им даже как свидетель. Но если такое случится, скажите всё, что считаете нужным. Мне от вас скрывать нечего. Я бывала с вами откровенна, говорила о себе много такого, что чужим людям не говорят. Вы знаете мою биографию и можете судить, кем я была на самом деле. К сожалению, в наше время успеха не прощают, особенно женщинам. Я чувствовала, что вы немного завидовали мне, считали сильной и умной. Так вот, Иринушка, вы ошиблись, и, причём, в главном. Теперь вы поймёте, что лучше всего не высовываться, бегать по жизни серенькой мышкой…