Слёзы Эрии (СИ) - Эйлин Рэй

200 год со дня Разлома

2 день седьмого звена

Дочь ведьмы, отрекшейся от своих сестёр, променявшей власть и Силу, дарованные Эсмерой, на ничтожную жизнь в захудалом поселении наравне с людьми, — она должна была умереть еще в младенчестве. В тот день, когда болотные духи, вскормленные кровью ведьм, стёрли с лица топких земель позор их рода, утянули отступницу на зыбкое дно, окутали туманом память людей, кто еще хранил её образ в своем сердце, и стерли его навеки, ей была уготована смерть в материнских объятиях, её последний тоненький крик должен был утонуть в зловонной тине.

Но Болота никогда не отнимали детские жизни: не топили детей в своих тёмных водах, не отравляли их хрупкие тела ядовитыми парами болезней, не подпускали к ним озлобленных духов и голодных хищников. И они не потакали мстительности ведьм. Поэтому немногими днями позже ведьмы нашли её в костях Эсмеры — живую, розовощёкую, молчаливую, с непомерно понимающим взором.

Её вырастили на промерзлой земле Лейтерина, нарекли ведьмовским именем, но она так и не сумела стать достойной и любимой сестрой. Сила, которой её одарили Болота, которую она на протяжении нескольких дней вдыхала среди костей Эсмеры, убаюканная безмолвной тишиной гробницы, отгородила от ведьм непреступной стеной зависти, пренебрежения и недоверия.

Она овладела даром предвидения раньше, чем научилась сплетать слова. Её всегда сопровождал колючий ветер, даже когда вокруг царил штиль. Он путался в каштановых волосах, развивал полы юбки и нашёптывал о будущем — далёком и недоступном никому из сестёр. Ведьма видела и знала всё, что уготовано Гехейну, его жителям и богам, даже после того, как ветер развеет её прах над Спящим морем. Но когда на её руки впервые легла приятная тяжесть новой жизни, когда взгляд коснулся младенца с изумрудными глазами, женщина ослепла и ветер смолк у плеча, — будущее сына таяло во мраке.

Поэтому ведьма никогда не видела эту ночь и не знала на что сподвигнет ребенка волчья душа, выпитая с кровью.

Она шла по дороге, проложенной сыном, — мягкий мох под босыми ногами сочился тёмной, будто кровь, затхлой водой. Нежно касалась тонких стеблей рогоза: они льнули к её рукам, овивали пальцы и рваные, изломанные раны на их листьях затягивались. Но этого было мало — мир вокруг отчаянно стенал и взывал о помощи.

Мальчик не умел общаться Болотами, как это делали ведьмы. Он не понимал их речи, не просил их о помощи, не искал благосклонности, не испытывал сочувствия к земле чью боль не ощущал. Он принуждал Болота к повиновению, и они бессильно подчинялись его воле: изломанная тропа стелилась у детских ног, древесные корни, не успев спрятаться под мягким мхом, рассыпались в щепки, освобождая путь, колючие кустарники и высокие травы до хруста гнули свои листья, боясь коснуться его рук. Эта дорога зияла рваной, болезненной раной на теле Болот.

Деревья расступились, выпуская ведьму на широкую круглую поляну. И в этот момент она поняла, что опоздала: слишком поздно она заметила отсутствие сына, слишком долго шла по его следам и пыталась заглушить крики Болот.

Мальчик стоял в кругу камней, и заключённая в них Сила медленно оживала: в нишах, выточенных временем в могучих монолитах, один за другим вспыхнули изумрудные огни. Пробудившееся от многовекового сна, пламя извивалось, отбрасывало на землю кривые тени: они наливались серебром, змеями копошились в мокрой траве, неуверенно поднимались с земли. И вот уже сотни призраков, сотни древних заклятий, пропетых в этом каменном кругу, закружили вокруг ребенка и волка, лежащего у его ног. Впалые бока зверя слабо вздымались, — каждый вдох мог стать последним.

Сердце ведьмы затрепетало от страха и восхищения. Монолиты спали десятки лет и их сон могла потревожить лишь Сила дюжины сестёр, но в эту ночь древняя магия откликнулась на волю всего одного пятилетнего ребенка. Воздух дрожал, словно в предвестии грозы, черные тучи заволокли небо и по округе разнесся горестный вопль призраков. Они вихрились вокруг мальчика, стенали в агонии, молили о свободе, пытались коснуться детских рук, пройти сквозь его хрупкое тело, но неведомая Сила держала их на расстоянии. И мальчик будто не замечал их отчаянных попыток.

Он слушал и ждал.

Ждал появления лишь одного заклятия, в данный момент убивающего черного волка.

Вскинув руку, мальчик схватил юркую тень, и мир вокруг замер. Давящая тишина заволокла топкие земли, а время прекратило свой бег — опавший сосновый лист застыл над головой ведьмы, не достигнув земли.

Ребенок проницательно вглядывался в размытого, безликого призрака, трепещущего в предвкушении свободы, и прошлое в кругу камней обретало четкие очертания: дюжина ведьм напевали над скованными цепями мужчинами, — один облачен в волчий мех, второй окутан в белый саван, — по земле неровным кругом растекалась кровь, окрашивая в алый босые ступни женщин. И пока звучала их песня первый мужчина извивался на земле, пытался сбросить с себя черную шкуру, которая иголками впивалась в кожу, его кости трещали, ломаясь, и липкий хруст отражался от серых камней. Он кричал до тех пор, пока его голос не оборвался волчьим воем. Второй мужчина наблюдал за ним, не выказывая ни жалости, ни страха, он жался спиной к холодному монолиту и покорно ждал своей участи. Как только смолкла ведьмовская песнь, ночь прорезал ослепительный солнечный свет. Его колючие лучи коснулись тела мужчины, кожа почернела, как опаленный пергамент, и вскоре ветер развеял прах среди деревьев.

— Шинда, — ахнула ведьма. — Только не эти оковы!

Она бросилась к сыну, но невидимая стена преградила ей путь. Женщина отчаянно ударила по ней руками, воздух дрогнул в мелодичном звоне, но мальчик не услышал материнского крика.

Он крепче сжал пальцы, призрак затрепетал, утратил свои угловатые формы, заклубился словно грозовое облако и его нутро озарилось всполохами бирюзового света. На миг яркая вспышка ослепила ведьму и вскоре в мир медленно вернулась привычная ночная тьма, а вместе с ней тревожно застрекотали сверчки и гневно хлестнул по траве пробудившийся ветер.

Женщина растерянно огляделась. Стена больше не преграждала ей путь, но ведьма не спешила к сыну, склонившемуся над волком. Её взгляд выхватил из полумрака скрюченный силуэт старухи, наблюдающей за мальчиком. Ведьма подняла с земли камень и бросила его в незваную гостью. Она знала, что не причинит ей вреда, — камень распался пылью едва преодолев полпути, — но смогла привлечь внимание.

— Убирайся, Саит! Сегодня никто не уйдет с тобой!

Старуха оскалилась в злой усмешке.

— Никто, — эхом повторила она.

От ее голоса — звонкого и молодого — по рукам ведьмы пробежали морозные мурашки.

— Сегодня не заберу. — Старуха подошла ближе, зловещая улыбка не сходила с ее тонких, обветренных губ. — Сегодня этот ребенок сломал очень древние оковы, — щедрый подарок. Вскоре я выпью сотни невинных душ, которые падут от рук, клыков и когтей озлобленных и отныне свободных существ.

Старуха блаженно прикрыла глаза и потянула горбатым носом затхлый воздух болот:

— Он даже подарил мне всех детей Эрии. Но стоил ли один единственный зверь такой кровавой дани?

Саит вытянула руку и с ее распростертой ладони наземь осыпался черный песок.

— Я не заберу ребенка ни этой ночью, ни следующей. Я подарю ему еще несколько лет рядом с этим зверем. Но каждый раз, когда твой сын будет смотреть в его глаза, он будет видеть лишь души тех, чьими жизнями пожертвовал и чьими однажды пожертвуешь ты. Не бойся, он никогда не станет тебя ненавидеть, но скорбь разъесть его сердце быстрее, чем кровь Эсмеры

Ведьма хранила молчание, внимая пророчеству Смерти. Повисла тяжелая тишина. Старуха криво улыбнулась и обратила свой взгляд к ребенку, — он посмотрел на нее в ответ, бесстрашно и сердито.

— Больше всего в этом мире Эсмера любила людей, и отчаяннее всего мечтала о сыновьях, — задумчиво произнесла Старуха. — Поэтому они такие — всемогущие, как она, но слабые телом, как ее некогда любимые люди.