Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера - Питер Акройд

Но теперь по всей округе про Вальтера ходили недобрые слухи. Повсюду люди шептались, что он – злодей, который втихаря убил двух своих детей за единственное преступление – за то, что они родились от худородной жены. Так думал народ – да и что еще ему оставалось думать? Если это не так, тогда куда же подевались его дети?

Итак, маркиз уже перестал быть всенародно любимым правителем. Теперь народ ненавидел его. Чего же еще заслуживает убийца, если не ненависти и презрения? Но он так и не смягчился. Он продолжал жестоко испытывать терпение жены. Другой цели в жизни у него не осталось.

Когда его дочери исполнилось двенадцать лет, он послал секретное послание к папскому двору в Рим. Он попросил своих представителей подделать папскую буллу, в которой Папа давал ему позволение жениться повторно, если он того пожелает. Можете ли вы вообразить подобную жестокость?

В том же самом эдикте Папа якобы утверждал, что маркизу позволено развестись с первой женой. Понтифик будто бы дал ему такое разрешение, чтобы можно было решить любые недоразумения между маркизом и его подданными. И вот эта фальшивая булла была зачитана народу по всей области Салуццо.

Невежественный народ, разумеется, поверил, что это настоящий папский эдикт. Да и кто бы усомнился? Когда эта весть достигла Гризельды, она вся поникла от горя, но все же сохранила спокойствие духа. Эта смиренница решила выдержать все превратности Фортуны. Она вознамерилась во всем следовать воле и желаниям супруга. Она ведь отдала ему свое сердце. Он стал для нее средоточием всей жизни. Что к этому добавить?

А маркиз тем временем написал тайное письмо в Болонью, где объяснял все свои действия и намерения. Это письмо он адресовал мужу своей сестры, графу той области, и просил этого высокородного господина доставить двух детей в Салуццо – с подобающей пышностью и церемониями. Однако он умолял его никому не разглашать, кто такие эти девочка и мальчик.

Ему полагалось лишь объявить, что эта юная девушка предназначена в невесты маркизу – то есть самому Вальтеру. И граф выполнил задание, которое дал ему маркиз. На следующее утро он с длинной процессией выехал в Салуццо в сопровождении всего своего двора; там же торжественно ехала верхом юная девушка, а рядом с ней – ее младший брат.

Девушка была разубрана в жемчуга и прочие драгоценности, словно по случаю свадьбы, а семилетнего мальчика нарядили роскошно, как принца. Но он ведь и был принцем! Так, пышно и торжественно, процессия двигалась из Болоньи к Салуццо.

Часть пятая

Маркиз не желал отказаться от своих пагубных замыслов. Он решил снова испытать Гризельду, чтобы выяснить, вправду ли она столь же терпелива и преданна ему, как прежде. Он хотел подтолкнуть ее к самому краю отчаяния. И вот однажды, когда собрался народ, он сурово обратился к ней с такими словами:

«Это правда, Гризельда, что я женился на тебе из-за твоей добродетельности. Я взял тебя в жены из-за твоего благочестия и верности. Разумеется, я женился на тебе не из-за твоего богатства или знатного происхождения. Какое там! Но я на опыте убедился, что власть и господство тоже порой оборачиваются рабством. Мне ведь не позволено вести себя так, как позволено любому простому пахарю. Я не хозяин самому себе. Мои подданные просят меня взять другую жену. Я не могу им отказать. Сам Папа дал мне разрешение развестись с тобой, чтобы унять гнев народа, и жениться снова. Вот все, что я хотел тебе сообщить. Моя новая невеста уже едет сюда. Будь же сильна. Уступи ей свое место. Забери приданое, которое ты принесла с собой. Я разрешаю. Кстати, что это было за приданое? Возвращайся в отцовский дом. Ни одному смертному не суждено непрерывно наслаждаться счастьем. Я прошу тебя со спокойным сердцем выносить удары переменчивой и непостоянной Фортуны».

Гризельда отвечала ему недрогнувшим голосом:

«Государь, я знаю, я всегда знала, что моя бедность не идет ни в какое сравнение с вашим богатством и великолепием. Я не отрицаю того, что родилась в простой семье. Я никогда не считала себя достойной быть вам даже прислугой – не то что супругой.

Клянусь вам, и Господь мне в том свидетель, я никогда не мнила себя хозяйкой вашего дома или госпожой, достойной такого господина. Я ваша раба. Я всегда ею была и всегда ею останусь. У меня нет иной цели в жизни, кроме как угождать вам.

Видит Бог, вы обходились со мной великодушно и благородно, хотя я никогда этого не заслуживала. Я благодарю вас за доброту ко мне. А теперь примите ее обратно. Откажитесь от нее. Я охотно возвращусь к отцу и проживу у него остаток жизни.

Я выросла в его скромной хижине и буду рада оставаться там до самой смерти. Я стану вдовой – и в мыслях, и в сердце, и в поступках. С тех пор, как я отдала вам свое девство, я была вам верной и преданной женой. Такой я и останусь. Я ведь была женой славнейшего государя. Да не попустит Бог, чтобы я когда-нибудь вышла замуж за другого.

Я молю Бога о том, чтобы ваша новая жена принесла вам счастье и процветание. Я охотно уступаю ей мое место, хотя оно и было для меня источником блаженства. Вы были и остаетесь моим повелителем. Раз вы хотите, чтобы я ушла, я сделаю это, когда пожелаете.

Вы спросили меня о приданом, которое я принесла с собой. Я прекрасно помню, что у меня не было ничего, кроме ветошей да старого тряпья. Боюсь, мне их уже не разыскать. Боже милостивый! Когда я вспоминаю о вашей щедрости ко мне в тот день, о том, как вы смотрели на меня, что говорили мне, – то и сейчас дивлюсь.

Есть пословица, которая оказалась верной – во всяком случае, для меня: „Любовь, состарившись, не сравнится с новой любовью“. Но, что бы меня ни постигло, даже сама смерть, я никогда не раскаюсь в своей любви к вам. Никогда и ни за что на свете.

Вы прекрасно знаете, государь, что велели снять с меня лохмотья и нарядить в роскошные платья. Я не принесла с собой в ваш дворец ничего, кроме веры, скромности и девственности. Я отдам вам обратно все богатые наряды и уборы, что вы подарили мне. Я верну вам и обручальное кольцо.

Остальные драгоценности вы найдете в моей спальне, в запертой шкатулке. Нагой я вышла из дома отца моего – нагой и вернусь в него. Я во всем готова повиноваться вашим повелениям. Но можно ли попросить вас об одном снисхождении, государь? Неужели вы в самом деле хотите, чтобы я покинула ваш дворец безо всякой одежды?

Ведь это будет огромным бесчестьем для вас, да и для меня, если то чрево, которое вынашивало ваших детей, будет обнажено перед всем народом. Позвольте мне не идти по улице совсем голой, как червь. Вспомните, государь, что я, пусть и недостойная, была вам женой!

Поэтому, как возмещение за невинность, которую я отдала вам и которой мне уже не вернуть, позвольте мне оставить как награду простую сорочку. Пусть это будет сорочка вроде той, что я носила до встречи с вами. Тогда я смогу прикрыть лоно той женщины, что некогда была вашей женой. А теперь я должна проститься с вами, государь, надеюсь, что я не прогневила вас».

«Оставь себе ту сорочку, что на тебе сейчас, – сказал ей маркиз. – Возьми ее себе».

Больше он ничего не сказал. Слова застряли у него в горле. Ошеломленный печалью и жалостью, он пошел прочь. А Гризельда на глазах у всего двора сняла с себя все одежды, оставив только нижнюю рубашку, и в таком виде направилась в хижину отца.

Она шла с непокрытой головой, босиком, а за ней шло множество народу: люди оплакивали ее судьбу и проклинали злосчастную Фортуну. Но сама Гризельда не плакала. Она не проронила ни единой слезинки.

Не сказала ни одного слова. Зато ее отец, Яникул, когда услышал новость, плакал и бранился. Он не хотел больше жить на свете – такое горе его обуяло.

На самом деле бедный старик давно уже терзался сомнениями по поводу замужества дочери. Он всегда подозревал, что маркиз постарается избавиться от нее, когда она ему надоест. Он опасался, что правитель когда-нибудь пожалеет о том, что женился на беднячке, и прогонит ее из дворца.

Он поспешил с порога навстречу Гризельде, уже встревоженный гулом толпы, и набросил поверх ее сорочки свое старое пальто, которое прихватил дома. Он залился слезами. Но пальто не пришлось ей впору. Оно было ветхое, грубое и старомодное. А Гризельда уже не была той стройной юной девушкой, какой была в день свадьбы.

И вот Гризельда стала жить вместе с отцом. Она по-прежнему являла собой образец преданности и терпения: никогда не жаловалась, не вдавалась в объяснения, не сетовала. Она ничем не показывала – ни отцу, ни кому-либо другому, – что оскорблена поступком мужа. Она вообще ни словом не упоминала о том, что некогда жила во дворце и была женой могущественного властителя. Она ничего не говорила и выглядела вполне довольной.

А чего еще можно было ожидать от Гризельды? Даже когда она жила в роскоши, то всегда вела себя смиренно. Никогда не была алчной или себялюбивой. Она никогда не упивалась богатством и довольством. Она всегда оставалась скромной и доброй, словно молодая монахиня, разве что у нее имелся муж, которого она чтила превыше всех прочих людей. Не было на свете женщины более кроткой и более послушной.