Мифы и легенды народов мира. Т. 2. Ранняя Италия и Рим - Александр Немировский

В тот же день Высокомерный распорядился: впредь именовать Тарпейский холм Капитолием. Строительство храма потребовало огромных средств. После того как опустела царская казна, была пущена в дело выручка от добычи, полученная при взятии одного богатого города. И храм был доведен до кровли. Он занимал площадку из туфовых плит, сглаживавших неровности скалы. Пол храма был выложен мраморными плитами, кровля его была позолочена. Вход в него образовывала колоннада в три ряда – по шесть колонн в каждом ряду. Внутренняя часть храма состояла из трех помещений для трех богов: центральное – для Тинии (римского Юпитера), левое – для Уни (Юноны), правое – для Менрвы (Минервы). Статуи их в древнейшую эпоху были из терракоты[388].

Чтобы дать храму достойное завершение, Тарквиний заказал Вулке, мастеру из соседних Вей, оформление фронтона своего храма. На фронтоне должна была стоять терракотовая колесница, запряженная четверкой коней. Вулка принял заказ и обещал вскорости его выполнить. Но обещания не сдержал. Когда колесница была вылеплена и поставлена в печь для обжига, вместо того чтобы уменьшиться в размерах, она начала разбухать, словно бы ее материалом было тесто, а не глина. Призванный Вулкой гаруспик истолковал чудо в том смысле, что увеличение размеров модели означает рост счастья и могущества того, кто сделал заказ. Естественно, что власти Вей, опасавшиеся усиления Рима, запретили Вулке отдавать законченную работу, из-за которой ему пришлось сломать печь, – иначе ее нельзя было вынуть.

Но, видимо, этрусские боги, обратившие свои глиняные головы в сторону Рима, не одобрили решения вейских властей. Во всяком случае, через несколько дней они это ясно показали во время состязаний колесниц в Вейях. Сначала колесницы шли ровно, но вдруг одна из них вырвалась вперед. Обойдя мету, кони свернули к выходу из цирка, промчались по улице к городским воротам и прямо по Соляной дороге двинулись к Риму. Возница делал все, чтобы их удержать. Но не тут-то было! Кони, словно направляемые кем-то свыше, развернулись таким образом, что возница вылетел из колесницы, как камень из пращи. Увидав мчащуюся колесницу, стражи, охранявшие римские ворота, спешно их открыли. Колесница ворвалась в город, пронеслась по Священной дороге, распугав квиритов, ринулась через Форум на Капитолийский холм и остановилась прямо перед только что построенным, но еще не освященным храмом.

Весть об этом вскоре возвратилась в Вейи. Напуганные власти сразу же распорядились, чтобы глиняная квадрига была возвращена заказчику. И тем же путем на специально сооруженном деревянном помосте работу Вулки доставили в Рим, где она была поднята на южный фронтон храма.

Внутренний вид храма Юпитера.

Так храм был подготовлен к тому, чтобы стать вечным жилищем Тинии-Юпитера. Его статуя, во избежание каких-либо препятствий со стороны этрусков, была заказана вольску Турриану. И пока он был занят ее изготовлением, другие мастера готовили для бога пурпурную мантию, которая должна была покрывать его терракотовые плечи, а в дни триумфа передаваться в пользование победителю.

В один из зимних дней Тарквинию, гревшемуся у очага, сообщили, что его хочет видеть бедно одетая старая женщина из Вульги.

– Дайте ей хлеба и пусть уходит! – отмахнулся царь.

Но вскоре страж вернулся.

– Старуха не берет подаяния, – проговорил он, разводя руками. – Она говорит, что принесла сокровища, которые могут пригодиться тебе и твоим наследникам.

– Приведи ее! – распорядился Тарквиний.

Через несколько мгновений перед ним стояла седая сгорбленная женщина с сумою в руке. Раскрыв суму, она выложила на край стола один за другим девять пожелтевших от времени свитков.

– Это твои сокровища? – спросил Тарквиний.

– Да, – ответила старуха. – В этих свитках написаны предсказания, которые раскроют тебе твое будущее и будущее твоего государства. Многие века эти свитки хранились в пещере близ Авернского озера…[390]

– Я слышал об этом озере. Правда ли, что ни одна птица его не может перелететь из-за испускаемых ядовитых испарений?

– Мне дано повеление, – продолжала старуха, словно бы не расслышав обращенного к ней вопроса, – отнести свитки в Рим. Я готова их тебе отдать, если мы сойдемся в цене.

– И сколько ты хочешь?

– Сумку золота.

– Да ты обезумела!

Старуха взяла три свитка и молча швырнула их в огонь.

– Как я понимаю, теперь ты просишь на треть меньше, – сказал царь, едва опомнившись.

– Сумку золота, – молвила старуха.

– Но это несправедливо, – сказал Тарквиний.

Старуха взяла три других свитка и бросила их в огонь.

– И сколько ты хочешь теперь? – спросил царь.

Грот Сивиллы.

– Сумку золота, – ответила она, протягивая ладонь со скрюченными пальцами к оставшимся свиткам.

– Не горячись! Подожди меня здесь. Я хочу посоветоваться со знающими людьми.

Встретившись с гаруспиком, Тарквиний узнал, что появление Сивиллы в Риме – особая милость богов, ибо Сивиллы никогда еще не покидали тех мест, где они дают предсказание. Наибольшее впечатление произвел на царя, уверенного в том, что Сивиллы недавние гостьи в Италии, рассказ гаруспика, что эти пророчицы обитали во Фригии, давая там предсказания как грекам и троянцам, так и лидийцам, его предкам[391].

Тарквиний вернулся к ожидавшей его старице, и не один. С ним был воин с корзиной золота. Поставив корзину на пол, он стал горстями пересыпать ее содержимое в суму старухи.

Тарквиний с нетерпением ожидал момента, когда сумка наполнится. Ему было интересно, как дряхлая, должно быть, столетняя женщина сумеет поднять и унести такую тяжесть. Но как только сума нищенки наполнилась доверху, она вместе с нею стала растворяться в воздухе. Тарквиний поднял голову. Старуха уже исчезла. Воин стоял белый от ужаса, с выпученными глазами и широко открытым ртом. Но свитки на столе остались.

Тарквиний подошел к столу и ощупал каждый из свитков дрожащими пальцами. Прижав их к груди, он мучительно думал, где бы отыскать надежное убежище для приобретенных им сокровищ. Исчезновение старухи убедило его в том, что это была одна из тех Сивилл, о которых рассказывают столько невероятных историй. После долгих колебаний Тарквиний сам отнес драгоценные свитки в храм Юпитера Капитолийского.

В Риме было замечено, что Фортуна, сначала неизменно благоволившая к Тарквинию Высокомерному, стала улыбаться ему все реже и реже, а затем и вовсе обернулась к нему спиной.

Однажды царственная чета птиц, орел и орлица, покружившись над Римом, опустилась на высокую пальму близ царского дома и стала вить на ней гнездо. Авгуры, в обязанности которых входило наблюдение за птицами, расценили этот случай как благое для царя знамение. Однако место, избранное птицами, как вскоре выяснилось, было несчастливым. Едва из яиц вылупились крикливые неоперенные птенцы, как на гнездо налетела огромная стая коршунов. Орел и орлица были прогнаны, птенцы заклеваны, гнездо разнесено по веточке, по соломинке.

Чтобы отнять у Тарквиния последнюю надежду, боги послали еще одно знамение. Из деревянной колонны, украшавшей вход во дворец, выползла змея. Дворец наполнился криками. Беспокойство вселилось и в сердце царя, и он решил отправить к оракулу Аполлона в Дельфы посольство, чтобы узнать истинный смысл знамения. Ошибка была в самом выборе послов. Тарквиний рассудил как будто правильно, что поручать такое можно только близким людям, заинтересованным в сохранении царского дома, а не придворным, могущим воспользоваться оракулом для захвата власти.

К своим сыновьям Титу и Аррунту, юношам, в отличие от брата, Секста, еще не оперившимся, был прибавлен и вовсе безобидный племянник, сын давно скончавшейся сестры Тарквиния, Юний Брут[392], явный дурачок, не умевший связать пары слов, с вечной глупой улыбкой[393]. «Уж, конечно, не от него исходит опасность», – подумал Тарквиний, призывая к себе Брута и приказывая ему отправиться в Дельфы. И пошел Брут к кораблю, неся в дар Аполлону золотой жезл, скрытый внутри полого рогового[394], а сыновья Тарквиния понесли от себя богатые дары, надеясь ослепить бога роскошью.

Исполнив поручение отца, Тит и Аррунт задали оракулу, объяснившему знамение как неизбежность перемен, вопрос: кто же будет царем в Риме? Из глубины расселины прозвучали слова: «Высшей властью в Риме, о юноши, будет обладать тот из вас, кто первым поцелует мать».

Тит и Аррунт были очень довольны тем, что стали обладателями этой тайны, и, конечно же, не собирались посвящать в нее своего брата Секста. Брута же они вовсе не принимали в расчет, поскольку его мать была уже мертва. Между тем Брут, поразмыслив над изречением и зная, что повеления богов нельзя толковать буквально, решил опередить царских сыновей. Когда они, возвращаясь, сошли с корабля, Брут сделал вид, что поскользнулся, и, упав, приложился губами к земле, матери всех смертных, и она содрогнулась, дав ему понять, что поцелуй принят.