Охотничий билет без права охоты - Мария Мусина

Я перебирала варианты своего краткого, но значительного выступления перед бандитом, время шло, а бандит не ехал и не ехал. Я замерзла, мне уже было не до величественных и вежливых слов. Поскорее сунуть этому гаду флешку и уйти домой – выпить горячего чая, а может, и чего-нибудь алкогольного – все же стрессовая ситуация налицо и есть повод.

А через два часа стояния у дороги я уже ругала на чем свет стоит и бандита, и оперуполномоченного Костю, и, конечно, себя вместе со своим же умением попадать в идиотские ситуации. Никто не шел брать злополучную флешку. А я мало того, что стою два битых часа продуваемая всеми ветрами, но еще и открыла секрет (чужой, между прочими!) оперуполномоченному Косте, и неизвестно, что теперь будет.

– Бредяшник! – сказала я, наконец, вслух и поплелась к дому.

Чайник еще не успел закипеть, как в квартиру ворвался разъяренный Костя.

– Почему ты покинула пост? – тараща глаза, зашипел он. – У меня все службы подняты на ноги. Мне начальство больше никогда не выделит столько людей для операции! Надо мной смеяться будут!

– Какие ко мне-то могут быть претензии, – злобно оборонялась я, – откуда я тебе бандита предоставлю? Что я могу сделать, если он не явился? Героически замерзать? Возможно, я так и сделала бы, но моя смерть не принесет никому пользы. А Тоше меня будет явно не хватать.

– Ну, ладно, – помягчал Костя, – давай думать, что делать дальше.

– Думай не думай. Ждать надо. Что еще делать? А начальство твое должно понимать: у бандитов всегда масса причин не явиться на встречу. Догадываешься? – понизила я голос. – И тут уж мы с тобой совершенно не виновны!

И я испуганно замолчала. Снова какая-то смутная догадка мелькнула в моем сознании и пропала. «Ноотропил надо попринимать, – подумала я, голова совершенно не соображает. Весь этот хаос вокруг сделал из меня тупицу. Я плыву по течению. Я делаю то, что хотят окружающие меня люди. Василий хочет, чтобы у меня жила его собака. Ирина хочет оттачивать на мне свои сыщицкие навыки. Наташка хочет, чтобы я заставила ее мужей сделать ей ремонт. Поли доказывает мне, что я творчески несостоятельная личность. Костино начальство требует предоставить им бандита для поимки. Бандиты хотят флешку. А чего хочу я? Я хочу освободиться от их желаний и снова зажить нормальной жизнью. Я хочу допереводить роман о любви. Ничего особенного я не хочу! Но как достичь этого желаемого?»

– Знаешь, Костя, – сказала я вслух, – может быть, они уже достали нужную им информацию, флешка им уже не нужна и теперь просто хотят меня убрать – безвозмездно, так сказать. Но им почему-то это не удается.

Костя посмотрел на меня с сочувствием и нежно погладил по голове.

– Интересно, почему? – продолжала я. – Ведь я очень легкая мишень. Не Мокрухин какой-нибудь…

Я осеклась на полуслове и ошеломленно посмотрела на Костю. Костя тоже потрясенно уставился на меня.

* * *

Итак. Костя уверяет, что не знает, кто покушается на Мокрухина. И скорее всего – действительно не знает. Но у самого-то Мокрухина должны быть догадки, да. Хотя бы какой-то алгоритм он подозревает? Мелькают же у него в голове какие-то подозрения?

Вот дураки-простофили никогда не заморачиваются сложностями бытия. Ни на секунду не заморачиваются. Вот и я… В конце концов, чем я хуже?

…На самом деле я тряслась, как осиновый лист, стоя перед квартирой Мокрухина. Что, несомненно, свидетельствовало о том, что я не полная идиотка! Но в тот момент меня это почему-то мало утешало.

Мокрухин распахнул дверь. Его страшенный боевой пес тут же полез меня обнюхивать.

– Здравствуйте, – сказала я, – я ваша соседка. Очень надо поговорить.

Вот что бы я делала, если бы Мокрухин послал меня нелицеприятно? Но он этого не сделал. А вовсе даже наоборот – сделал гостеприимный жест: проходите, мол. И даже улыбнулся! Боже! Даже Мокрухину не чуждо ничто человеческое. Оказывается!

Грозный мокрухинский пес следил за мной исподлобья. Но псу так положено.

– Кофе? Чай? – поинтересовался Мокрухин, усадив меня в кресло.

Все же к людям добрее надо быть! А не видеть в них исчадия! Пусть бы даже и в Мокрухине!

Но я не стала злоупотреблять гуманизмом хозяина. Сразу перешла к делу, поинтересовавшись только именем. Мокрухин неожиданно представился Толиком. Толик – так Толик.

– Толик, – все еще робея, начала я, – на вас все время покушаются. Вот и на меня в последнее время – тоже. И все никак не могут довести это черное дело до конца. Как вы считаете: почему?

– А на вас-то за что? – удивился Мокрухин.

Я небрежно махнула рукой:

– Не совсем ясно. Но совсем неясно, почему пристрелить-то никак не могут? Уже раза три пытались – и все не могут никак. Хотя я даже не отстреливаюсь. И без охраны хожу. Легкая я мишень. А вас-то почему все никак не прикончат?

– Может, выпьем тогда коньячку? – внимательно разглядывая меня, предложил хозяин дома.

– А давайте! – радостно согласилась я.

И пусть думает, что я не только идиотка, но еще и алкоголичка! Это полезно для притупления бдительности собеседника.

Чокнулись. Я вся превратилась во внимание.

Толик попросил рассказать про покушения на меня. Я изложила все в подробностях. Довольно многословно, правда. Но как тут удержаться от подробностей? Все же это эмоционально значимое событие в жизни каждого человека – покушения.

– Я к вам пришла за помощью, – честно сказала я. – Не могу понять, что от меня хотят всеми этими демонстрациями? Хотели бы – пристрелили. Но, видно, не хотят. Но тогда чего хотят? И так настойчиво? Может быть, я бы уже давно пошла людям навстречу. Человек я, в сущности, покладистый. Но – теряюсь в догадках. У вас, например, есть предположения – чего от вас-то хотят?

Толик Мокрухин налил еще по одной. Выпили. Помолчали.

– Это очень длинный рассказ. – Мокрухин посмотрел на меня с сомнением и покосился на бутылку коньяка. Бутылка была практически полная, и Мокрухин начал свой рассказ.

Начал со своего босоногого детства. Это, разумеется, не имело никакого отношения к делу, но я понимала: Толику надо объяснить – как он дошел до жизни такой. Оправдаться, вроде. Прежде всего – в своих глазах.

Пьющий отец, несчастная мать… Срок по малолетке… Вышел из тюрьмы – а тут капитализм катит в глаза. Ну, и подался в бандиты – по способностям.

– Что я хорошего в жизни видел? – спросил меня на этом этапе своего повествования Мокрухин. – Ни-че-го.

Я кивнула. Вполне искренно сочувственно. Не петь