Смерть в кредит - Луи Селин

Как только начинались занятия, мы с Джонкиндом и хозяйкой отправлялись в деревню… Возвращались обратно через Чатам — надо было кое-что купить. Идиота держали за веревку, привязанную к поясу, чтобы он не убежал на улицу… А сбежать он мог… Спускались в город, шли вдоль витрин, осторожно, остерегаясь лошадей, отскакивая от колес…

Делая покупки, мадам Мерривин пыталась заставить меня понять надписи в лавках… чтобы я начал учиться помимо своей воли… просто так, безо всякого напряжения… Я позволял ей говорить… Я смотрел только ей в лицо, особенно меня притягивала улыбка… в ней было что-то задорное, вызывающее… Мне хотелось поцеловать ее в это место, около рта… это меня жестоко мучило… Я шел сзади… Я пялился на ее талию, покачивающиеся бедра… На рынок мы несли большую корзину… Она походила на колыбель… Мы с Джонкиндом держали ее за ручки. Загружали продукты на целую неделю… Все утро продолжались разные покупки. Издалека я заметил сосульку, Гвендолину. Она все продолжала жарить пирожки, переменила только шляпу, на ней было еще больше цветов… Я отказался проходить там… Даже не пытаясь объяснить… Если Джонкинд простужался, мы оставались в колледже, тогда Нора ложилась в салоне на софу и погружалась в чтение, всюду были разбросаны книжки… Это была деликатная женщина, настоящая мечтательница, наш грациозный ангел… Она не пачкала себе рук, не готовила, не убирала постелей, не подметала… Когда я приехал, там жили две служанки: Флосси и Гертруда, на вид довольно тупые… Как они туда попали? Либо по глупости, либо по болезни… Обе были не первой молодости… Я все время слышал, как они копошатся, они подслушивали на лестницах, иногда грозили друг другу метлами… Однако не слишком старались… В углах было очень грязно…

Флосси тайком покуривала, я однажды накрыл ее в саду… В доме ничего не стирали, все белье отвозили в город, в специальную прачечную, находившуюся у черта на куличках, еще дальше, чем казармы. В эти дни у нас с Джонкиндом не было отдыха, мы поднимались, спускались с холма много раз, с огромными тюками… Кто больше и быстрее принесет наверх… Такой спорт я понимал… это напоминало мне дни на Бульварах… Когда ливень становился таким тяжелым и мощным, что казалось, небо обрушивается на крыши, низвергается смерчами, каскадами, бешеными струями, наши выходы превращались в фантастические путешествия. Мы держались рядом, втроем, чтобы противостоять потоку… Нора, ее формы, груди, ляжки… Можно было подумать, что вода твердая, настолько могучим был ливень, одежда прилипала к телу… Вперед продвигаться было невозможно… Тем более подняться по лестнице, что вела на нашу скалу… Приходилось поворачивать к садам… делать крюк мимо церкви. Мы останавливались перед часовней… под портиком… ждали, пока кончится ливень.

Идиот радовался дождю… Он нарочно выходил из укрытия… Подставлял свою физиономию под потоки воды… Широко открыв рот… Он глотал капли, веселился… он дрожал, впадал в буйство… Танцевал джигу по лужам, прыгал, как нечистая сила… Ему хотелось, чтобы мы тоже танцевали… Так у него проходил приступ… Я начинал его понимать… Успокоить его было сложно… Приходилось дергать за веревку… привязывать его к ножке скамейки.

* * *

Я-то знал своих родителей, номер с разноцветным спортивным комплектом не мог пройти, я уже заранее веселился… Ответ был получен с опозданием, они не сразу пришли в себя. Они испускали истошные крики, предполагали, что я издеваюсь над ними и изобретаю увертки, чтобы замаскировать безумные расходы… Из всего они сделали единственный вывод: я не выучил английскую грамматику, потому что целыми днями гоняю в футбол. Таково было их последнее слово!.. Последняя отсрочка!.. Произношение не имеет значения!.. Сойдет любое!.. Только бы меня можно было понять, этого совершенно достаточно… Нора с хрычом еще раз прочитали письмо… Оно так и осталось раскрытым на столе… Некоторые места они не поняли… Оно показалось им странным, необычным… Я ничего не стал объяснять… Уже четыре месяца я был здесь, и из-за спортивного костюма не стал бы разводить пошлую болтовню… И все же это их занимало… Даже Нора казалась озабоченной тем, что я не хотел одеться по-спортивному, в униформу с раскрашенными нашлепками… Без сомнения, во время прогулок по городу это служило рекламой для «Meanwell». Что же касается самого высокого и самого разболтанного из всех… Мое появление на улицах позорило колледж. Наконец их просьбы… меня немного смягчили… я согласился на компромисс… примерить то, что починили… то, что Нора составила из двух старых костюмов своего старикана… Сложная комбинация… меня замечательно прикинули… я стал еще более нелепым, бесформенным, безликим, но это избавляло меня от приставаний… Тогда же мне досталось украшенная двухцветным гербом крошечная оранжевая каскетка, похожая на ермолку… На моей огромной тыкве она выглядела довольно забавно… Но каскетка казалась им необходимой для престижа заведения… Таким образом, приличия были соблюдены… Теперь я мог свободно гулять, никого не оскорбляя своим видом…

Я гулял, и ко мне не цеплялись… Я считал, что это главное, лучше ничего и быть не может… Если бы они очень настаивали, я бы надел и цилиндр… только чтобы доставить им удовольствие… Один такой у них имелся для посещения воскресной мессы… Она сопровождалась криками: «Сесть! Встать!» Моего мнения никто не спрашивал… меня просто водили на службы… чтобы я не скучал дома один… К тому же нужно было присматривать за Джонкиндом… со мной и Норой он держался довольно смирно…

В церкви Нора казалась мне еще прекрасней, чем на улице, так мне казалось, по крайней мере. Под звуки органа в полусвете витражей ее профиль ослеплял меня… Я и сейчас как будто вижу ее… Уже много лет я вижу ее всякий раз, когда захочу. Плечи, шелковый корсаж, эти линии, эти очертания, изгибы тела — жестокие картины, нежность которых так трудно вынести… Да, я млел от наслаждения, пока наши ублюдки орали псалмы Саула…

В воскресенье после полудня, когда снова начинались гимны, я стоял на коленях рядом с ней… Старик долго читал, а я сжимал свой член двумя руками в глубине кармана. Вечером после мечтаний желание достигало наивысшей силы… Мальчишка, который сосал меня по воскресеньям, вечером был готов, он был удовлетворен… Но этого мне было не достаточно, я хотел бы ее, ее всю целиком, черт побери!.. В этом все очарование ночи… она приходит и сопротивляется вам… нападает на вас… увлекает вас… Вынести это невозможно… Из-за видений, которые меня одолевали, в голове все перепуталось… В столовой нам давали жрать все меньше, и я все больше был вынужден собирать крошки… В спальне же было так холодно, что едва старик уходил, мы снова натягивали одежду…

Фонарь под нашим окном, тот, что зажигали в ураганы, скрипел не переставая… Чтобы было теплее, ложились по двое… Дрочили нещадно… Я был безжалостен, я как будто взбесился, особенно когда приходилось защищаться от приступов воображения… Я буквально пожирал Нору во всей ее красоте, все ее изгибы… Я разрывал ее на части. Я готов был вырвать ей дырку, укусить внутренности, выпить изнутри весь сок… высосать все, ничего не оставить, всю кровь до капли… Мне больше нравилось разорять постель, полностью сбрасывать белье… чем гулять с самой Норой или с какой-нибудь другой! Я понял: для тех, кто влюблен, аромат дырки, жопы — это настоящая фарандола! Каскад! Пропасть, дыра!.. Я душил его, этот кран… Я скручивал из него нечто вроде спирали, но он не извергался… А! ну нет! Несчастный, жалкий, вымокший, настоящий червяк!.. К чертям скотские признания!.. Уа! Уа! Я люблю тебя! Я обожаю тебя! Уэн! Уэн! Не надо больше стесняться, это праздник! Наслаждаемся! Конфетка! Невинность!.. Еще совсем крошечным я понял, что такое кайф! Интуитивно! Я плыву! В гондоле! Нынче в моде Падаль!.. Я гребу вперед, весла у меня в ширинке! Дин-дин-дин! Я не хочу подыхать импотентом! Со стихами в глотке! Уэн!

Кроме моих обычных бдений, я испробовал и другое… Лукавый дух трахания карабкался по всем тропинкам, прятался за каждым кустом… Мы избороздили огромные пространства с идиотом и красоткой, я прошел все деревни Рочестера…

Мы изучили все долины, все дороги и мосты. Я часто смотрел на небо, чтобы отвлечься. При приливах оно меняло цвет… Во время затишья на земле на горизонте появлялись совсем розовые облака… а потом поле становилось голубым…

Город был расположен так, что крыши домов как бы перекатывались по берегу реки, можно было подумать, что это лавина, животные… огромное черное стадо, сгрудившееся в тумане, спускающееся из деревни… Все это дымилось в желтой и сиреневой измороси…

Напрасно она шла в обход и делала долгие остановки, это не располагало меня к признаниям… даже когда прогулки продолжались часами, даже когда мы возвращались домой по маленьким улочкам… Однажды вечером, уже переходившим в ночь, на мосту через Струд… Мы просто смотрели на реку… на водовороты у пролетов… вдали слышались колокола… очень далеко… из деревень… Тогда она взяла мою руку и поцеловала ее… Я был очень взволнован и позволил ей это… Я не шелохнулся… Никто не мог видеть… Я ничего не сказал, я стоял неподвижно… Она ни о чем не догадалась… Главное, что я устоял… Чем дороже мне это обходилось, тем сильнее я становился… Ей не разбудить во мне вампира! будь она даже в тысячу раз смазливее! Начнем с того, что она спала с другим, с этой макакой! Чем ты моложе, тем отвратительнее кажутся трахающиеся старики… Если бы я заговорил с ней, я попытался бы узнать, почему он? почему он, такой уродливый? В этом была какая-то несоразмерность!.. Возможно, я немного ревновал?.. Без сомнения! Но в самом деле на это невозможно было спокойно смотреть… с его короткими ручками… болтающимися, как культи… без начала… без конца… Он так ими размахивал, что казалось, их у него десяток… Стоило на него посмотреть, как тебя коробило… Он без остановки то прищелкивал пальцами, то похлопывал руками, то снова принимался вращать ими, то скрещивал их… на секунду… Потом — фррр! Снова…