Повелитель морей - Поселягин Владимир Геннадьевич

За день появились всего две возможности открыть огонь, да и то по немцам, пролетавшим мимо. Слабое у меня оружие для высоты, но зацепить один из них мне удалось: уходил он с дымящим мотором. Это обстоятельство также вызвало радость у бойцов, но более слабую: не сбил. Да тут поди сбей, вообще чудо, что достал.

Попытался выяснить, где находятся зенитчики полка. Оказалось, тех, что остались, отправили в дивизию получать новую технику и вооружение, но так никто и не вернулся. Потому никто из зенитчиков и не пришёл знакомиться, их просто не было в полку. По сути, если меня переведут, я буду единственным зенитчиком.

Наши весь день продолжали подходить к броду. Немцы появились только ближе к вечеру, да и то разведка на трёх мотоциклах. Посмотрели со стороны, сверкая оптикой, развернулись и уехали. Тогда и сократились выходы наших, уже не по дороге выходили к реке, а по полям шли, но пока ещё шли. Могилёв вроде уже всё, взяли, а Смоленск за нашими спинами. Немцы захватили окраины, но мы на дороге к нему стоим, не давая окружить.

Могилёв уже больше недели бился в окружении. Блин, если бы не нужда держаться тихо, не прыгая выше головы (и так по грани хожу), я бы тут повоевал. Ох как повоевал! Немцы бы кровавыми соплями умылись, особенно от таких штук, как тяжёлые огнемётные установки залпового огня «Солнцепёк» или «Буратино», у меня каждой по четыре единицы, без заряжающих машин: големы справятся. Но пока немцы нас давили и пёрли вперёд, захватывая территории.

Вечером, за два часа до наступления темноты, я, как и обещал, передал бывшее вооружение второй батареи 7-го зенитного артиллерийского дивизиона нашей 7-й танковой армии представителям 53-й стрелковой дивизии в лице командования нашего полка. Сбегал в дальнюю рощу, где свидетелей не было (в ближней-то роще тылы нашего полка устроились), достал всё и вернулся на полуторке с зенитным пулемётом в кузове. К технике тут же направили интендантов – принять – и пару бойцов на охрану.

Я подслушал беседу Пугачёва с комиссаром и знал, что насчёт этой техники Пугачёв уже договорился. Он сделал хитрый финт: передаёт технику в дивизию (всё же такой калибр не полковой уровень), а взамен получает две зенитные счетверённые пулемётные установки. Их ему выбить ещё удалось, а ДШК в наличии нет и не будет, как ему сообщили. Мотоцикл и мою машину с зениткой он оставляет, как и кухню: в полку армейских полевых кухонь нет вообще, вышли две из потеряшек, но обе сразу в дивизию забрали приказным порядком, так что появлению этого трофея особенно обрадовались. Остальную технику отдают в дивизию, ночью должны забрать.

Мою машину оформили в зенитно-пулемётный взвод. Командира пока нет, но зато у меня появились подчинённые. Пока трое: пожилой усатый водитель, белорус по фамилии Михайло, и два молодых парня, лет двадцати – шатен Пронин и рыжий Зубин, оба младшие сержанты с курсов школы зенитчиков, ДШК знают отлично.

Мою красноармейскую книжицу забрали, чтобы оформить мой перевод в зенитный взвод, я ведь всё ещё за первым батальоном числюсь. Утром должны вернуть. На этом всё. До поздней ночи я качал в реке Хранилище, а после отправился спать.

Следующие несколько дней пролетели довольно быстро. Всё свободное время я качал Хранилище, Исцеление (не обошлось без ранений от работы артиллерии), Взор и големику, уже уверенно управляясь с тремя големами. Меня несколько удивили перестановки в формировании зенитного взвода, Пугачёв переиграл то, что говорил в штабе, но ему виднее. Меня действительно перевели в зенитный взвод, но назначили наводчиком на крупнокалиберный пулемёт, а командиром стал Зубин. С передачей зенитных пушек дивизии Пугачёва всё же прокатили: дали не два зенитных пулемёта, как обещали, а один. Однако он и этому был рад и тут же сформировал расчёт, назначив командиром Пронина.

Взводом стал командовать старший сержант-сверхсрочник Кураев, выходивший из окружения; его дивизия была разбита, вот со сборного пункта его и прислали к нам в полк. Вроде мужик толковый, позицию правильно подобрал. Но провоевал я со своим ДШК всего трое суток. А причина банальна: после каждого открытия огня позицию нужно менять. Но когда Зубин с этим моим предложением обратился к взводному, тот запретил: мол, позиция хорошая, вон пять немцев уже приземлили – три «мессера», разведчик и ночью транспортник с диверсантами сбили. Так что нечего менять, а что немцы знают о нашей позиции, так пусть боятся. Да, насчёт толковости взводного я, похоже, сильно ошибся.

Ну, немцы на третий день подняли воздушный разведчик, выследили точно, где мы находимся (маскировки-то никакой, мне запретили маскировать машину), и этот разведчик навёл на нас артиллерию. Две батареи гаубиц работали. Ожидая чего-то подобного, я сразу рванул в противовоздушную щель и десять минут пережидал, пока тряслась земля. Ни машины, ни расчёта, разметало всех. А ведь я крикнул, чтобы бежали в укрытие, но ни один не послушал. Правильно Панин говорил: если человек идиот, то это надолго. Вторая зенитка стояла дальше, метрах в двухстах, там тоже сплошные воронки, лунный ландшафт: прямое накрытие. Часть моих вещей погибла в машине, но я достал из Хранилища замену и, собравшись, направился к штабу полка.

Последние трое суток немцы над нами летали мало: они уже были в курсе, что здесь хорошая зенитная оборона, и позиции не бомбили. Но мне всё же удалось продолжить счёт. Особенно я гордился сбитым транспортником, который огненной кометой врезался в землю; не выжил никто, а салон был полный. Видимо, лётчика не предупредили, что этот район лучше облететь, а может, рассчитывал ночью проскочить. Это были наши дела, зенитные – не дать авиации противника работать по нашему полку.

Что касается дел наземных, то все эти сутки немцы долбили по полку пушками и пытались прорваться. Не удалось. Потери были ужасающие, но и подкрепление всякий раз прибывало, усиливая полк людьми и техникой. Даже танки были. Вчера под вечер немцы смогли прорваться к броду, и сейчас в воде торчали башни четырёх подбитых танков, ещё три десятка застыли в разных местах на поле.

Танки и броневик, захваченные нами в деревне у разведывательной немецкой группы, пусть и вкопанные по самую башню, продержались недолго, но половина всей подбитой немецкой техники на их счету. Полк усилили противотанковой артиллерией, так что и она тут неплохо поработала. Да что это, один раз, когда особенно тяжело было, мы сами выскочили к броду и поработали крупнокалиберным пулемётом – два «Ганомага» и лёгкий танк запылали. После этого мы едва удрать успели: весь огонь сосредоточили на нас. Кураев потом долго орал на меня за безумный риск (а это была моя идея) и запретил вмешиваться в командование взводом. Ну, я больше и не вмешивался.

Немцы около полка тут потеряли, уже сильно смердело: трупы лежали непогребённые, раздувшиеся плавали у берега, часть сносило вниз по течению. Вчера был особенно сильный бой, как раз когда немцы к броду прорвались, но контратакой их отбросили (в воде брода кипела рукопашная схватка), и больше они пока не совались. Сегодня только воздушный разведчик был да артиллерией поработали. А это значит, нужно ждать налёта авиации. Причём артиллерия не прекращала работать, похоже, бьют дивизион лёгких гаубиц и батарея тяжёлых. Иногда ещё миномёты голос подают, но мало, скорее всего, с боепитанием проблемы, ожидают поставки.

Пройдя в землянку штаба полка, я сообщил, что взвода больше нет: мол, спасибо идиоту взводному, который не знает, что такое маскировка и смена позиций. Странно ещё, что мы трое суток успели поработать и нас не накрыли раньше. Причём Кураев как раз выжил: он в это время с ещё одним бойцом ходил к кухне за завтраком (мы были приписаны к немецкой полевой кухне, которую я полку подарил).

Меня отпустили, вызвали Кураева, и Пугачёв начал его песочить, обещая отдать под суд. Кураев, конечно, был виноват, но, как оказалось, он выполнял приказ. Да, запрет на смену позиций, как и на их маскировку, он получил от комиссара. И знаете, как тот объяснил это Кураеву? Бойцы должны видеть, что они защищены от авиации. Ещё один не лечится. Комиссара сейчас на месте не было, он обходил позиции, так что весь гнев достался одному взводному.