Ошибка, которую я совершила (ЛП) - Дейли Пола

Мой сын не знал, и потому заметил огромную машину только, когда она пролетела мимо меня, и тогда он удивленно моргнул. Он слегка нахмурился, когда перевел взгляд с меня на приближающуюся гору железа.

Если бы я была рядом, я спасла бы его. Но я была слишком далеко. И когда маленький «Фиат» внезапно выехал из переулка (из его открытых окон неслись громкие звуки песни Джорджа Формби), «Рэндж Ровер» резко свернул, чтобы избежать удара в дверцу водителя.

Раздался визг тормозов и хруст металла.

И звук лопнувшего стекла. Как много было стекла.

А потом пришла тишина. Вообще ни звука. И только мой крик.

*

ГЛАВА 37

Вот достоверный факт: на сельских дорогах погибает больше людей, чем на городских улицах. Причина? Большее расстояние до больницы. Из Хоксхеда до ближайшего отделения скорой помощи не меньше часа езды. Добавьте к этому время, которое понадобится санитарной машине, чтобы добраться до пострадавшего.

Вот почему мы полагаемся на авиацию благотворительных организаций. И вот почему моего сына и сбившего его водителя везли сейчас на вертолете «Британской воздушной скорой помощи», а я следовала за ними на машине.

Позже я не могла вспомнить ни минуты из своей дороги до больницы Фернесса. Какой маршрут я выбрала? Задерживали ли меня пятничные пробки на дорогах? Купила ли я билет на больничную парковку? Позже я с удивлением пойму, что целые часы того дня выпали из моей памяти. В следующие месяцы события этого ужасного дня будут возвращаться кусками, мимолетными впечатлениями, и, пытаясь ухватиться за них, я понимала, что думала лишь об одном: почему я не бежала быстрее? Почему я не ушла из отеля раньше? Почему я вообще согласилась на предложение Скотта Элиаса?

Так работает мозг. Он не хочет смотреть в глаза ужасающей правде, он всегда ищет какую-нибудь лазейку. Кроличью нору, в которую можно спрятаться. Возвращается к событиям, словно они еще не произошли, и их можно предотвратить.

Рассудок приказывает мозгу прекратить. Убеждает, что это бесполезно. Но круговорот мыслей не остановить.

Если бы я перевела деньги на карточку Уинстона, он бы вернулся вовремя. С ним Джордж был бы далеко и в безопасности. А если бы мы не расстались, у Джорджа все еще была бы собственная собака, и он не шел бы по тротуару с Фокси. А если бы я вышла замуж за надежного парня… Если, если, если…

— Миссис Туви?

Я встала.

— Пройдемте со мной, — сказала медсестра.

Она была маленького роста, а на фоне белых стен отделения интенсивной терапии казалась еще меньше. Но я могла бы поспорить, что эта женщина может поднять вдвое больше собственного веса. В реанимации все такие.

— Он жив? — прошептала я.

— Пойдемте, чтобы поговорить подробнее. Вы ведь физиотерапевт?

— Он жив? — тупо повторила я.

— Жив.

— В сознании?

Она опустила глаза.

— Пока нет. Его только переводят из службы экстренной помощи в палату.

— Какие у него травмы?

Кажется, я кричала, но она не обиделась. Она задержала мой взгляд и стала загибать пальцы:

— Двойной пневмоторакс, — сказала она. — Перелом правой голени, открытый. Он стабилизирован, раны обработаны. Потеря кожи, вероятно, понадобится пересадка. Возможно, позже мы сделаем компьютерную томографию живота, но сначала нужно было ввести дренаж в легкие. В брюшной полости никаких признаков кровотечения. Дистальная пульсация ниже перелома в норме.

— Потеря сознания? Травма головы?

— Пока не знаем. Явных признаков нет, но не знаем. Так обстоят дела на данном этапе. Вы здесь одна? Вам нужен сопровождающий?

— Моя сестра уже едет. Его отец застрял в Корнуолле. Я не могу ему дозвониться. Приедут мои родители, но не раньше чем через пару часов.

Она кивнула и спросила имя моей сестры. Сказала, что оставит сообщение на ресепшне, чтобы ее пропустили в реанимацию. Петра была не в себе. Она и говорила-то с трудом, не то, чтобы вести машину. А Винс успел выпить, так что…

Медсестра сказала:

— Леди, которую доставили нам тем же вертолетом? Водитель? Она…

— Мы не родственники, — холодно сказала я.

— Оу.

— Она жива? — спросила я.

— Да. Она в сознании. Мне показалось, что она знает вашего сына.

— Она переехала через моего сына, — сказала я.

Медсестра кивнула:

— Она очень расстроена.

— Думаю, да. Можно мне сейчас к нему?

Женщина повернулась, и я последовала за ней. Ее обувь быстро щелкала по линолеуму, и когда мы подошли к отделению интенсивной терапии, она набрала шестизначный код на панели замка. Ничего не произошло, и она вздохнула:

— Все время забываю, что код сменили, — объяснил она. Она попробовала еще раз и, прежде чем пропустить меня, повернулась: — Я должна говорить вам, что сейчас он выглядит не как обычно?

Я покачала головой.

— Хорошо, — сказала она. — Проходите.

*

В палате стояло шесть коек. Три из них были заняты. На одной лежала Надин, Джордж рядом, и еще один пациент напротив. Это был молодой парень с трахеотомической трубкой в горле, что означало — он здесь уже некоторое время. Позже мне рассказали, что у него развился синдром Гийена-Барре, его дыхательные мышцы были парализованы, и он находится в реанимации уже пять недель. Его мать навещала его почти каждый день, и все время визита тихо плакала возле койки.

Медсестра объяснила, что Джорджа смогут перевести в детскую реанимацию в другую больницу, когда он будет достаточно стабилен. А пока он останется здесь. С Надин.

Я не смотрела на нее, но мне пришлось пройти мимо ее кровати. Я чувствовала движение — поднятая рука, булькающий звук. Она издала мучительный тихий стон, как животное, попавшее в капкан.

Я смотрела только на Джорджа. Я встала на колени у его койки и поцеловала его руку. Его раздели до трусов. Его маленькое изломанное тело было покрыто мазками засохшей крови, а два дренажа чудовищными змеями выползали из груди.

— Я здесь, родной, — прошептала я.

Я механически проверила мониторы. Сатурация была немного низкой. Я поправила пульсометр на его указательном пальце и выдохнула, когда показатели числа на мониторе начали расти.

Над его правой ногой была устроена палатка. Открытый перелом — это сорванная кожа, размятые мышцы, обнаженная кость. Вокруг его ноги был установлен внешний фиксатор, но с учетом кожной трансплантации восстановление займет не меньше года.

Я повернулась к Надин. Ее глаза расширились, когда она увидела мое лицо, и она начала трясти головой, словно хотела сообщить что-то важное. Выражение ее лица было настойчивым, отчаянным. Я отвернулась. Затем поднялась на ноги и задернула занавеску, отрезая ее. Я слышала, как она беззвучно плачет.

Она искала меня. Ехала к моему дому через весь Хоксхед. И вот мы все здесь.

Я снова поцеловала руку Джорджа и прошептала, что люблю его. Снова и снова я говорила ему, что все будет хорошо, что он скоро проснется. Я говорила, чтобы он не боялся. Я буду здесь. Я не оставлю его одного.

Мой мальчик был таким красивым. Его кожа была такой гладкой и белой, только возле уха осталось немного засохшей крови. Я спросила, можно ли мне ее стереть, и медсестра принесла мне большой комок ваты и металлическую кювету с прохладной водой. Джордж не шевелился. Интубационная трубка была привязана куском бинта и оттягивала угол рта. Я попросила отрегулировать ее, и они сделали. Сестры заботились о нем, как о собственном ребенке. И глядя, с какой заботой и нежностью они ухаживают за моим сыном, я разрыдалась.

До этой минуты я держалась хорошо.

*

ГЛАВА 38

Надин оставалась в отделении интенсивной терапии сутки, затем ее перевели в травматологию. У нее были сломаны ребра. Скотт не навещал ее в реанимации, но дети были, я слышала их тихие голоса за занавеской. К тому времени среди медперсонала уже распространились слухи, и они знали о «нашей ситуации». Они обращались с нами беспристрастно и профессионально, но удовлетворили мою просьбу не отдергивать занавеску. Еще со времен своей студенческой практики я помнила, что на самом деле это строго запрещено.