Романтичное сердце - Норри Форд

— Так и есть. Я был прав, предположив, что он перетрудился и, возможно, также испытал стресс?

— Совершенно правы.

Коренастая лошадка покрутила головой, и колокольчики нежно зазвенели.

— Ничего страшного. Очень скоро он будет готов думать. Не пытайтесь как-то удерживать его тогда. С ним все будет в порядке. До свидания, малышка! — Доктор дернул поводья, и лошадка затрусила дальше.

Вики пожалела, что не смогла рассказать ему о недавнем порыве откровенности Мартина, когда тот говорил с ней о своем детстве. Будут ли ему на пользу такие воспоминания? Она была уверена — даже Ричард не знал о том, что мать Мартина зарабатывала на жизнь стиркой. Возможно, он стыдился этого, хотя и безосновательно — его мать, несомненно, заслуживала уважения. А может, унижение, которое он испытывал, когда заходил в дома всех этих леди «с парадного входа», так глубоко укоренилось в нем, что он не хотел даже вспоминать об этих годах? Наверное, он уже жалеет о своей откровенности. Как бы там ни было, она не станет возвращаться к этому разговору, если только сам Мартин не захочет его продолжить.

Сегодня доктор напомнил ей, что у этого рая есть конец. Было так приятно думать, что такая жизнь будет длиться вечно, но в один прекрасный день Мартин решит вернуться в Лондон. Что случится тогда, когда он больше не будет нуждаться в ней?

Фрау Стайгер позвала Вики в сияющую чистотой кухню, где вдоль стены висели медные сковородки, а воздух был густо насыщен запахами супа, чеснока и кофе. Старая женщина хотела сказать ей что-то важное, и, хотя она старалась изо всех сил, язык улыбок и кивков подвел ее, и она побежала в магазин, чтобы привести мужа. Заглянув в лавку, Вики была удивлена — нет, поправила она себя, не удивлена, а позабавлена, — когда увидела за прилавком Мартина, занятого перестановкой вещей на полках. Он стремился, чтобы товары первой необходимости всегда оказывались под рукой, а те вещи, которые по своей природе могли требоваться не чаще одного-двух раз в год, были задвинуты подальше. Раньше Вики уже замечала, как неудобно расположены товары в магазине Стайгеров, и удивлялась, что никому не придет в голову их переставить, но она тут же забывала об этом. А для Мартина заметить что-нибудь означало тут же начать действовать. Он был в одной рубашке и насвистывал громко и довольно мелодично.

— Герр занимает себя, — объяснил старик. — Он без пиджака. Мы говорим — когда друзья видят тебя без пиджака, в рубашке, это честь для тебя. Для нас это честь, когда работать.

— Как разумно, герр Стайгер. Вот почему ваша страна такая чистая, мирная и процветающая. Все работают, даже дети постоянно заняты чем-нибудь полезным, и вы все выглядите такими довольными.

Фрау Стайгер заговорила отчаянно жестикулируя и постоянно показывая на потолок, на комнату Мартина. Ее муж объяснил, что сейчас, когда герр полностью выздоровел, мадам может уехать из гостиницы и переселиться к нему в его комнату над магазином. Это большая комната, достаточная для двоих, а так как мадам почти все время питается у Стайгеров, то хлопот им не прибавится. Хотя, печально добавил он, если герр предпочтет переехать к мадам в гостиницу, то они поймут это.

— Нет, нет, — уверила их Вики, — ему здесь хорошо и удобно. Я думаю, что он не захочет в гостиницу. Я поговорю с ним об этом.

К счастью, никто не заметил ее смущения, поскольку в этот момент к ним подошел Мартин, требуя, чтобы они оценили результаты его работы. Когда ему воздали должное, то пришлось объяснять всю схему фрау Стайгер, которая не могла понять, почему маслобойка должна быть убрана на дальние полки. Ведь маслобойка, образно говоря, была визитной карточкой их магазина. Как же покупатель узнает, что в наличии имеются маслобойки, если они не будут видны каждый раз при входе в магазин?

— Они спросят, — возразил муж. — В конце концов, моя милая, они же не пойдут за маслобойкой в обувной магазин к Вилли.

Старая женщина неохотно согласилась, но тут же повеселела и заметила, что пора обедать и что герр Мартин должен вымыть руки.

Когда с обедом было покончено, Мартин закурил одну из тех длинных тонких сигар, которые здесь называли гвоздями для гробов.

— Вики, — сказал он без предисловий. — Так больше продолжаться не может. Я бизнесмен, у меня есть обязанности. Я понятия не имел, что происходит в Лондоне после того, как уехал оттуда. Как ты могла это допустить?

— Твой мозг был болен. Этот милый маленький доктор меня предупредил, что тебя нельзя беспокоить до тех пор, пока ты не поправишься. Теперь ты готов, Мартин?

Он прижал руки к лицу:

— Честно говоря, сама мысль об этом меня пугает. Я бы хотел жить здесь как простой крестьянин, делая что-нибудь полезное для общества — может, стал бы держать корову. Ел бы и спал. Самое смешное, что я все это время заставлял себя начать думать о работе, но не мог. Я не сошел с ума, а?

Вика покачала головой:

— Нет. Спроси доктора, он тебе объяснит, что ты вел себя вполне разумно. Рассказать, что тут происходило? Я написала всем, кого это касалось, что ты болен и должен отдохнуть по крайней мере две недели. Копии моих писем и ответы хранятся в гостинице. Я знала, что тебя это не удовлетворит, поэтому попросила мисс Пич, чтобы она высылала ежедневные отчеты. Ты хочешь просмотреть их сейчас? Я могу принести их.

— Нет, расскажи все сама.

— Все дело в том, что ты никогда не делил ни с кем свои обязанности. У тебя не оказалось ни одного заместителя. Начальники отделов, конечно, хорошие специалисты, но если бы был кто-нибудь вроде Ричарда…

— Я боялся о нем спросить. Я даже повторял про себя свой вопрос, чтобы вышло гладко, но когда ты вошла, я так и не смог его произнести. Скажи мне, как Ричард?

— Письмо Эдит вполне бодрое. Он поправляется. Она… она шлет тебе свою любовь, Мартин. Я должна сказать тебе, что твоя просьба о возвращении Ричарда была поворотным пунктом. Это придало ему мужества, и он начал выздоравливать.

— Отличный старик. Когда он вернется к работе, мы…

Она спокойно прервала его:

— Нет, Мартин. Ричард никогда больше не будет работать. Он не знает, но доктора сказали, что у него очень плохое сердце.

Долгое время Мартин сидел молча с бесстрастным лицом. Затем он тихо произнес:

— Я разбил его сердце. Как-то ты сказала мне, что мертвое сердце Мидаса никогда не станет плотью и кровью, пока теплые слезы не омоют его. Я слишком жесток для слез, моя дорогая, но ты должна мне поверить, что мое сердце вновь из крови и плоти — и оно болит, Вики. Оно болит.

Вики положила руку ему на грудь, и он прикрыл ее своей рукой.

— Весь вопрос в том, что будет с тобой.