Плеяды – созвездие надежды - Абиш Кекилбаев

В неудаче этого похода многие винили Бековича-Черкасского. Одни утверждали, что был он-де перед походом не в себе, потому что незадолго до этого утонули его жена и две дочери. Другие намекали на измену: опять в последнее время обрил голову, вроде бы снова стал мусульманином. Третьи считали, что государь допустил большую ошибку, доверив восточные дела восточному человеку.

Тевкелев был убежден, что все это несерьезно... Просто Бекович-Черкасский оказался человеком, неспособным осилить столь грандиозное дело. Слишком долго крутился со своим огромным войском перед самым носом хивинского хана. Медлительность его погубила. Не стоило долго и нудно, два года, готовиться к полувоенной, полудипломатической миссии. Стремясь выполнить каждую буковку приказа, Бекович-Черкасский чересчур долго сиял белыми парусами русских кораблей перед тьмой хивинских подданных, рассыпанных по побережью. Не затмение же нашло на них, чтобы не заметить солдат и жерла пушек на кораблях. Народ понял, что к ним жалует не посольство, а войско завоевателей.

К тому же — обида давняя, да месть вечная, кровная! Разве мог калмыцкий хан простить кабардинскому беку, что тот когда-то не выполнил его требование — не отомстил обидчикам за его, Аюке, сородичей?.. Атаке послал к Шергазы гонца, сообщил ему все о русском «посольстве»...

Примерно в те же годы подобная неповоротливость не дала русским осуществить план быстрого проникновения в Среднюю Азию со стороны Сибири.

В 1713 году генерал-губернатор Сибири князь Гагарин предложил Петру возвести по Иртышу крепости и двигаться из них дальше, к Яркенду. Этот план пришелся царю по душе. Осуществить его было поручено бригадиру Бухгольцу. В 1715 году Бухгольц с тремя тысячами человек строил крепость около озера Жамиш. Там на них неожиданно напали джунгары: кого убили, кого увели в плен, прихватив с собой и ученых, которые были выписаны Петром из Европы.

Эти неудачи заставили царский двор серьезно задуматься и отказаться от поспешных военных операций, вернуться в восточной политике к дипломатическим маневрам. В Петербурге вспомнили испытанный метод — натравливать друг на друга соседние враждующие ханства, а страны, лежащие за ними, — всячески ублажать...

С севера Россию укрывал Ледовитый океан, с запада — Атлантический, с востока — Тихий, я с юга — океан междоусобиц и распрей малых народов и слабых ханств. В отношениях с этим океаном требовалась хитрость. Если в моря и океаны начал входить набиравший силу российский флот, то в океан распрей уверенно вплывала флотилия русской дипломатии...

Строптивый Кавказ сам открыл России дорогу на Ближний Восток. На очереди были — Средняя Азия, Средний Восток, а потом бы Россия яснее услышала шум Индийского океана, дно которого усеяно жемчугом.

Царь Петр умер, не осуществив своей мечты.

Императрица Екатерина Первая принялась за дела, которые ее державный супруг не успел довести до конца. Она послала к новому императору Китая Юнь Джину посольство во главе с графом Саввой Лукичом Рагузинским.

Рагузинский выехал из Петербурга в декабре 1725 года и 21 октября 1726 года добрался до Пекина.

Муки долгого пути оказались пустяком по сравнению с мучениями за столом переговоров. В мире, убедился граф, и слов множество, и способов играть ими.

Русская и китайская стороны предложили и обсудили двадцать различных проектов будущего договора. И все двадцать — после бурных дебатов и споров — были отклонены. Там, где вчера поставили точку, наутро оказывалась запятая, но и она после обеда превращалась в вопросительный знак, к вечеру закорючка вопросительного знака сникала, падала, и он рассыпался многоточием.

Рагузинский испытал в Китае, кажется, все мыслимые беды, кроме разве смерти. Упиравшиеся, упорствовавшие два года подряд стороны 3 апреля 1728 года подписали некое подобие договора. Новый император Китая не оправдал надежд России, связанных с Востоком. Теперь в восточных делах пришлось двигаться кошачьим шагом не только русской армии, но и русской дипломатии...

Местом, где должна быть испытана новая тактика, является степь, по которой трясется Тевкелев и его караван.

Сколько ни присылали казахские ханы послов, сколько ни просили помощи, русские отделывались теплым приемом и ласковыми проводами. Ибо они рассчитали точно: казахам все одно деваться некуда, искать спасения не у кого, кроме как у России, поэтому нужно дождаться полной их покорности. Метод — не проколоть раньше срока гнойник, чтобы не вызвать заражения, дать ему самому лопнуть, когда придет срок,- хорош не только в медицине, но и в дипломатии.

Абулхаир тоже оказался мастером кошачьего шага: спустя недолгое время после первого неудавшегося посольства снова направил в Россию своих людей, повторив прежние предложения...

Казахам и правда больше не к кому было обратиться, кроме России, но однако их политический вес поднялся: Россия испила горькую чашу неудач. В Петербург к тому же доходили слухи: в правящей ханской верхушке есть сторонники того, чтобы покориться джунгарам. А это означало бы, что Джунгарское ханство еще более усилится, одним плечом станет упираться в Китай, другим — и ощутимо — в Россию. При таких обстоятельствах исход джунгаро-китайского конфликта был неизвестен.

Если конфликт этот разрешится в пользу Китая, то под самым боком у России окажется государство, хоть и слабое, зато уж очень многочисленное...

В любом случае шаг России и на Дальний, и на Средний Восток — укоротится... Ныне казахская орда — это плацдарм, на котором осуществятся или не осуществятся постоянные интересы России. Нужны казахские степи империи. Необходимы!

Как тут не подняться политическому весу казахов?.. Стало быть, отсюда и вывод: действовать без промедления, пока, пусть не все, но один казахский хан тянется к русским... Недаром царь Петр сказал когда-то Тевкелеву: если под клятвой верности окажется подпись хотя бы одного казахского хана, ключ к Азии — давней его мечте — окажется в руках России...

Потом когда-нибудь, понимал Алексей Иванович, на карту будут занесены бескрайние степи, реки и озера, и крепости здесь будут возведены, и поселения. На сей раз было решено: если хан сам не заикнется о возведении укреплений, то и Тевкелев промолчит. Главная задача посольства — заполучить прошение с ханской печатью. Прошение, документ, условия же и все остальное — после!

Тевкелев осознавал: если ему посчастливится избежать участи Бековича- Черкасского и Бухгольца, если ему удастся заполучить желанную клятву на бумаге с печатью, он станет самой яркой звездой на небосклоне восточной дипломатии России!

Как обрадовался бы этому успеху царь Петр, как дрогнули бы в улыбке его усы... Бог лишил Тевкелева такого счастья, нет больше царя в живых, нет великого государя российского. Хоть бы искорку одобрения заметить в пронзительных, глубоко запрятанных под бровями глазах Остермана...

Радость сменялась тревогой: велика его ответственность перед Россией, очень велика. Восточные интересы государства доверены ему, его мудрости, хитрости, опыту, красноречию, ему в руки отданы. Удача его ждет или неудача?..

Как свои пять пальцев изучила русская дипломатия западное хитроумие. Для россиян оно что пасьянс, состоящий всего-навсего из тридцати двух карт. Сможет ли она освоить и решить восточную головоломку? В ней тысяча уловок, обличий, оттенков, ужимок... Если он погибнет в чужой стране или вернется обратно ни с чем, это будет означать одно: успехи России на Востоке не состоялись, планы ее отброшены на много лет назад.

Если он потерпит провал, найдется немало придворных шаркунов, которые возликуют: «Ну, что предрекали? Что мы предсказывали? Разве можно доверить решение восточных задач восточному человеку!..»

Что же все-таки ждет его, Алексея Ивановича Тевкелева, мурзу Кутлыка Мамет Мамашева, впереди? Знать бы, с чем ждет его, о чем думает Абулхаир-хан?..

Опять и опять Тевкелев вглядывался в степь, в колыхавшееся у кромки горизонта голубое марево.

На кромке горизонта колыхалось голубое марево. На дозорном холме стоял часовой. Он был едва заметен. Издалека не сразу и поймешь, шевелится эта тонюсенькая, как копье, фигура или нет, подает какой-нибудь знак или не подает? Все еще не подает!..

Абулхаир нетерпеливо поглядывал на дозорного сквозь откинутый полог юрты. Ему показалось, что он сделал какое-то движение. Нет, показалось...» Чуть что — прискакали бы гонцы, заголосили бы расставленные на пути дозорные. Ни один человек не шевельнулся.

Бесстрастная серая ширь, застывшая тишина.

Под глазами хана залегли синие круги, взгляд отяжелел, лицо налилось угрюмой печалью. Глаза его блуждали с предмета на предмет, их не замечая. Абулхаир почувствовал: кольчуга терпения, так долго поддерживавшая его надежды, стала расходиться...