Тайна академика Фёдорова - Александр Филатов

В милиции, вопреки опасениям, к его заявлению отнеслись серьёзно. Дежурный, приняв заявление и без всяких проволочек расписавшись во втором экземпляре, сразу же позвонил кому-то. Из услышанного разговора Фёдоров понял, что кто-то уже сообщал о странно ведущем себя человеке, похоже – вооружённом. Вышедший к Фёдорову человек в штатской одежде показал ему красную книжечку, представился старшим оперативным уполно­моченным милиции. Он внимательно прочитал и перечитал заявление Фёдорова, выслушал его рассказ, из которого следовало, будто тот видел странного человека с винтовкой ещё до своей болезни. Фёдоров не знал, правильно ли он делает, приводя в подтверждение своих слов будто бы слышанный им рассказ юной препараторши Ходжаян, отпущенной перед праздниками на неделю к родителям, в Армению. Главным было, чтобы этого человека задержали. А с Лилией Макичевной, семнадцатилетней девчушкой, провалившейся на вступительных экзаменах в институт, Фёдоров надеялся как-нибудь разобраться.

Еще в тот же день Фёдорова пригласили к телефону, общему для всех отделов ЦНИЛ и стоявшему невдалеке от входа.

-          Тут милиция тобой интересуется, – позвал Фёдорова к телефону Эмиль Хольцке, инженер, обслуживающий электронный микроскоп морфологического отдела и обладающий разносторонними знаниями, а временами ещё и пописывающий весьма недурные стихи, которые выдавали великолепное знание редких слов русского языка.

-          Заберут тебя, наверное, Лёха, – со своим неповторимым юмором продолжил Эмиль Александрович, с которым Фёдоров поддерживал самые тёплые товарищеские, почти дружеские отношения, не выходившие, впрочем, за стены здания ЦНИЛ.

-          Передачку-то принесёшь? – спросил нарочито уныло и мрачно Алексей Витальевич.

-          Ох, уж не знаю, Лёха! Ещё и самого посодють! Боюся я их – ведь стольких перерезал.

Выяснилось, что Фёдорова приглашают на опознание. Подивившись и обрадовавшись оперативности милиции, Алексей Витальевич с облегчением ощутил, что чувство раздвоенности полностью исчезло, а все его знания о будущем, почерпнутые из собственной жизни, представ­ляются как бы вычитанными в фантастическом романе. Опасность миновала! Пока. Но дырок в стёклах не было! И это стало первым материально ощутимым следствием вмешательства Фёдорова в прошлое.

Вопреки опасениям, Фёдоров прекрасно освоился в обстоятельствах и во времени, не вызвав ни у кого никаких подозрений. Впрочем, многие отмечали происшедшие в нём перемены, но связывали их лишь с перенесённой болезнью. Так что, больничный лист от генерала Шебуршина оказался очень кстати. Фёдоров старался ничем не выдать своего знания будущего. Вплоть до двенадцатого ноября, когда газета "Правда" (№ 316) официально сообщила о смерти Брежнева, посвятив этому событию всю первую полосу.

Как-то само собой получилось так, что уже с десятого числа, когда ещё до официальных сообщений поползли слухи о кончине руководителя государства, в ЦНИЛе фактически никто не работал. То есть, сотрудники приходили на работу, что-то делали, но не было настоящей работы, – с обычной вдумчивостью, погружением в эксперимент, в размышления над результатами, в планирование будущих действий. Да, и занятия со студентами в институте проходили тоже скомкано, формально, без самоотдачи и без души.

Люди собирались в группки и шушукались, тотчас прекращая обсуждения при появлении посторонних. У всех без исключения было тревожно на душе. Да, над Брежневым посмеивались за нечленораздельную речь, подшучивали над тщеславным желанием считаться писателем, рассказывали анекдоты. Но всё это делалось не только без злобы, но с сочувствием и, пожалуй, с сожалением, что этот пожилой и, по рассказам, очень добрый и отзывчивый человек, всё больше впадает в детство и фактически уже не может выполнять тяжелейшую работу, связанную с руководством сверхдержавой.

Многие, по крайней мере среди сотрудников института, понимали, что эта немощь означает и другое: значит за спиной слабеющего, серьёзно больного руководителя стоят какие– то теневые силы, которые фактически и руководят всем в стране. И силы эти, скорее всего, недобрые, потому что добрым, здоровым силам незачем было бы прятаться, держаться в тени, не высовывая наружу своего довольно специфического носа.

Будь эти силы здоровыми и добрыми – ничто бы им не помешало поступить, к примеру, так же, как с первым разрушителем советской державы, бородавчатым хамом и невеждой, отцом двух сыновей-предателей Хрущёвым. Напряжение в умах сотрудников ЦНИЛ и института (да, наверное, и всего народа) нарастало. Наконец, двенадцатого в их отдел заглянул сам Коровин, передав Михайловой "Правду" и безуспешно пытаясь при этом скрыть злорадную улыбку. Никто кроме Фёдорова значения этой улыбки тогда не понял, а Михайлова, тоже превратно понявшая злорадство заведующего ЦНИЛ, не скрывая своей неприязни, молвила, едва тот ушёл:

-          Да, национальность-то из нашего Эдуарда Генриховича так и прёт, так и прёт! Ну, – перебила она сама себя, – как по-вашему, Алексей Витальевич, кто у нас теперь вместо покойного Ильича будет?

В кабинете Евгении Дмитриевны собрались научные сотрудники отдела и старшая лаборантка. Все пристально глядели на Фёдорова, ожидая его ответа. Тот, обвёл всех внимательным взглядом, отметив напряжённое внимание присутствующих и удивляясь этому:

-          Андропов будет. А национальность. Что ж, вы правильно выразились, так и прёт из нашего заведующего. Что поделаешь?..

Присутствующие, не сговариваясь, на секунду потупили взгляд и помрачнели, однозначно и правильно поняв реплику Фёдорова. Только в глазах младшего научного сотрудника б.у.с. ("без учёной степени") Бориса Наумовича Шаинского Фёдоров заметил мелькнувшую злость, сменив­шуюся злорадством, совсем таким же, как у Коровина. Бросив взгляд в сторону Михайловой, Фёдоров понял, что они с заведующей отделом одинаково поняли и эту злость "бусика", и то, что Фёдоров это заметил, и то, что они пони­мают друг друга без слов, и что едины в своих убеждениях.

-          А с чего вы так решили? – спросил "бусик" Шаинский (он сам просил, чтобы его называли таким ласковым прозвищем – "бусик").

-          Всё очень просто! Посмотрите на состав похоронной комиссии: кто председатель? – Андропов. А кто следующий? – Горбачёв. И алфавит тут не причём,

потому что после Капитонова в списке следует Зимянин, а за ним – Александров. Впрочем, если не верите этим соображениям, то подождите день – другой, не больше!

-          Андропов – это хорошо! – произнёс с удовлетворением Шаинский.

-          Интересно, а за что же вы так любите КГБ? – не удер­жался от вопроса Фёдоров.

-          Причём тут КГБ? – протянул "бусик" и, внезапно сбиваясь на сварливый и агрессивный тон, продолжил: – А что, лучше был бы Романов, что ли, с фарфором из Зимнего?!

Фёдорова так и подмывало ответить "бусику", кто и для чего распространил эти грязные небылицы о ленин­градском партийном деятеле, молодом, энергичном и толковом руководителе, вовсе не склонном к роскоши, зато бесспорном русском патриоте. Михайлова заметила искру негодования во взгляде Алексея Витальевича и решила, что тот, по своему обыкновению, опять не сдержится и начнёт резать правду-матку в глаза мстительному, склонному бить из-за угла Шаинскому, которого в отделе недолюбливали и за лень, и за самомнение (при явной неспособности к научной работе), и за покровителей, связь с которыми он зачем-то выставлял напоказ:

-          Что вы глупости чьи-то повторяете, Борис Наумович, сплетни какие-то?! – возмутилась она. – Чем это вам секретарь Ленинградского обкома так не угодил?

-          Действительно, сплетни! – поддержала заведующую Тамара Ивановна Татаринова, биологиня, старшая лаборантка отдела.

После этого стихийное неформальное собрание в кабинете Михайловой затихло как бы само собой. Довери­тельная обстановка рассеялась как весенний туман. Первым, как обычно, ощутил это сын покойного профессора Туманского старший научный сотрудник Юрий Максимович. Ощутил и отреагировал:

-          Ну, ладно, работать надо. А то скоро к нам Юра Любый заявится!

Юрий Николаевич Любый был ассистентом кафедры психиатрии, работал над докторской диссертацией, а Туманский помогал ему организовать для этого надлежащую экспериментальную базу. Фёдорову очень хотелось поговорить с Юрой о новом пациенте – том самом, который был отправлен на психиатрическую экспертизу в связи со странностями поведения. Экспертизу провели на другой день после задержания его с пневматической винтовкой сотрудниками милиции. Повод для беседы с психиатром имелся самый подходящий: сегодня звонили из милиции, интересовались паспортными данными Фёдорова, чтобы правильно отразить их в почётной грамоте – в благо­дарность за помощь при задержании общественно опасного вооружённого преступника. Но, пропустив при выходе из кабинета всех впереди себя, Фёдоров услышал просьбу заведующей: