Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

— Милорд, — голос Лайелла прозвучал неожиданно звонко, — насколько я понимаю, предусматривается возможность поглощения Афганистана. Но не сведется ли это к огромному росту ассигнований при не очень существенных результатах?

Вице-король внимательно посмотрел на секретаря по иностранным делам. Он достаточно хорошо знал Альфреда Лайелла, чтобы не понять, что его слова означали неодобрение предлагаемой им, Литтоном, новой афганской политики. Деньги! Кто с ними считается, когда речь идет о престиже Британской империи! Но коль скоро упомянута финансовая сторона, он ответит на этот вопрос.

— Да, мой дорогой Лайелл, вы тонко уловили уязвимость этого пункта. Однако на карту поставлено достоинство империи, а в подобном случае ни один англичанин не будет думать о презренном металле. Я вовсе не исключаю эти соображения и пишу далее:

«Нынешняя обстановка вызывает, к сожалению, дальнейшее увеличение военных расходов и отличается политической неопределенностью… Я хорошо понимаю, каким тяжелым грузом ляжет этот болезненный и внезапный удар на правительство ее величества. Но, с другой стороны, вскроются крупные преимущества нашей новой границы: владение ею позволит нам достигнуть Кабула при возникших осложнениях и вообще преодолеть затруднение, которое мы, разумеется, не провоцировали…»

«Великий Могол» замолчал. Далее следовал наиболее важный абзац, и перед ним надлежало выдержать паузу…

«Я отдаю себе отчет в том, что теперь нам, возможно, придется предпринять полное расчленение национального здания, которое мы стремились укрепить в Афганистане, и, во всяком случае, мы должны будем более широко и активно вмешаться в дела этой страны, чем желали ранее. Как бы то ни было, ныне нам предстоит предпринять новые и более серьезные усилия, что должно привести к прочному установлению бесспорного господства Британской державы от Инда до Амударьи…»

У Лайелла перехватило дух. Да, лорду Литтону не откажешь в грандиозности замыслов! Куда только они приведут? Все может завершиться полным провалом. Тогда обвинений в авантюризме не избежать и тем, кто в эти дни находился рядом с вице-королем.

Венчало послание надгробное слово майору Каваньяри:

«Мы понесли вечную — увы! — и тяжелую потерю, невосполнимую для всех, кого она касается, и я лично буду переживать ее как большое горе в течение всей моей оставшейся жизни. В тот момент, когда Индия больше всего в нем нуждалась, она потеряла одного из своих крупнейших людей, королева — одного из самых способных и преданных слуг ее величества. Я лишился более чем любимого друга!»

Лайелла охватило полнейшее недоумение. Каваньяри — любимый друг «Великого Могола»?! Вот уж никто этого не замечал… Что могло быть общего у рафинированного, утонченного эстета Оуэна Мередита, «поэта в Симле», с грубоватым, не очень образованным рубакой? Да и виделись они не более трех-четырех раз. Что же касается способностей бравого майора, «непоправимой потери для Индии» и прочего, то это слишком. Жаль его, конечно, но таких, как он, самоуверенных наглецов в армии, да и в политическом департаменте, — хоть пруд пруди!

Между тем Литтон продолжал с пафосом: «Он погиб геройски, верно неся опасную службу, порученную ему его начальником и отечеством. Отомстить за его смерть — долг нашей страны, и она, я надеюсь, признает и исполнит этот долг…»

«Вот оно что! — сообразил секретарь по иностранным делам. — Вот зачем вице-королю понадобилось наделять Каваньяри отнюдь не присущими тому достоинствами. Месть! Она должна быть тем более жестокой, чем выше качества британского посла, сложившего голову в афганской столице».

Эти размышления были нарушены одобрительными возгласами. Оба Фредерика, Гайнс и Робертс, от всей души приветствовали бескрайние замыслы «Великого Могола».

— Итак, господа, у вас нет принципиальных возражений против депеши? Тогда я немедленно отправляю ее. Да, вот еще что… — Литтон замялся. — Одновременно с этим я буду просить кабинет вернуть сюда из Африки полковника Колли…

Его замешательство было естественным: оба генерала могли расценить этот шаг как недоверие к их способностям. Но они ничем не выразили своего недовольства.

Главнокомандующий, плотный мужчина с признаками одышки, словно ввинтил в Литтона маленькие заплывшие глазки и отрубил:

— Все превосходно, милорд! Мы двинем на Кабул специальный полевой отряд.

…Как только в Симлу поступили первые вести о волнениях в Кабуле, генерал-майору Мэсси, командиру расположенной в Алихеле кавалерийской бригады, было приказано немедленно занять Шутургарданский перевал и направиться в афганскую столицу, чтобы оказать помощь британской миссии. Мэсси легко овладел перевалом, но получил сообщение о гибели Каваньяри. Тогда генерал закрепился на Шутургардане и стал дожидаться дальнейших приказов.

Тем временем главный штаб британских войск срочно формировал Кабульский полевой отряд. Наряду с бригадой Мэсси в него включили пехотные бригады генералов Макферсона и Бэкера, а также артиллерию под командованием подполковника Гордона и саперные части подполковника Перкинса. Возглавил все эти силы генерал Робертс.

Перед отъездом начальник Кабульского отряда нанес визит лорду Литтону и — не узнал его. Вице-король находился в состоянии глубокой депрессии. Робертса принял человек, безгранично потрясенный случившимся, потрясенный настолько, что, казалось, у него не хватит сил обрести себя. Оно и понятно. Впервые за многие годы пребывания на ответственных постах выдающийся успех, достигнутый без больших трудов, можно сказать даже — с изяществом, обернулся провалом. Право же, если бы этот сюжет не касался его непосредственно, а был обнаружен им в какой-нибудь исторической хронике, «поэт в Симле» без особых усилий смог бы изобразить на его основе отличнейшую трагедию…

Поэтому вице-король принял генерала с сумрачной торжественностью. Он был немногословен. Когда Робертс спросил, какой линии ему надлежит придерживаться в будущих отношениях с афганцами, Литтон ответил:

— Вы можете сказать им, что мы теперь никогда не уйдем из Афганистана (он сделал ударение на слове «никогда») и те, кто окажет вам содействие, получат помощь и защиту британского правительства.

Более подробные инструкции он обещал прислать позднее.

После паузы Литтон обратил внимание генерала на письмо и телеграмму, лежавшие на его столе. Письмо — от королевы Виктории, телеграмма — от кабинета министров. Читать королевское послание он не стал, вяло отметив лишь, что оно «любезное, патриотическое и мужественное».

— Она действительно лучшая англичанка, — добавил вице-король, несколько оживившись, — чем любой из ее подданных, и никогда не поддается панике, когда на карте стоят интересы или честь ее империи.

Щеки его порозовели и в глазах появился прежний блеск, когда он прочел Робертсу телеграмму, в которой его заверяли и безоговорочном доверии и полной поддержке любых принятых им мер, даже самых решительных.

— Самых решительных мер! — драматично подчеркнул на прощание «поэт в Симле».

Теперь ему было не до поэзии. Следовало достойно наказать нечестивцев, осмелившихся восстать против Британской империи.

6 сентября генерал Робертс выехал к своим частям в Куррамскую долину.

Командир Кабульского полевого отряда был маленького роста, откуда и родилось его прозвище — Литтл Бобс. Особенно тщедушным он казался рядом со своей дородной супругой. Подобно многим великим, Робертсу были присущи странности: близкие к нему люди говорили, что он ничего не боится, кроме кошек. Утверждали даже, что он обладал в отношении них такой сверхчувствительностью, что безошибочно определял присутствие кошки, где бы она ни пряталась.

Однако эти люди ошибались: пуще кошек генерал боялся Норы. И хотя их семейная жизнь протекала без видимых осложнений, злые языки утверждали, что Нора частенько задавала если не физическую, то, во всяком случае, словесную трепку своему увешанному воинскими наградами супругу.

Но тяга выказать себя грозным воителем часто бывает вложена как раз в хилое и тщедушное тело. Вероятно, поэтому генерал, вырвавшись из уюта семейного очага, старался проявить свою непреклонность. Он становился решительным и безжалостным.

Была у генерала еще одна странность: ему нравилось, чтобы его окружали важные персоны и чтобы его штаб напоминал свиту вице-короля. Например, сейчас он добился откомандирования в свое распоряжение некоторых сановников из Симлы. Ближайший помощник Лайелла Генри Мортимер Дюранд был назначен политическим секретарем Робертса, военный секретарь Литтона генерал Томас Бэкер стал командиром передовой колонны, полковник Чарлз Мак-Грегор из главного штаба англо-индийской армии возглавил штаб Кабульского полевого отряда. А как же иначе? Великий полководец должен иметь достойных соратников!