Центровые - Александр Гомельский

Своим острым языком, неприкрытым неприятием людей скользких, нечестных Аркадий конечно же нажил себе немало врагов. Но не обращал на них внимания, словно их и не существовало. Не щадил же он никого: ни товарища по команде, коли он того заслужил, ни тренера (в том числе и тренера сборной), ни проштрафившегося (на его взгляд) арбитра, ни противника, играющего грязно, исподтишка, ни справедливости ради самого себя, коли было за что. Отзывами он награждал столь уничижительными, что многие не могли забыть. Но пока Аркадий как игрок был на недосягаемой высоте, ему многое прощалось. А как только форма Бочкарева пошла на убыль, ему все вспомнили и из сборной вывели.

Специалистам и зрителям Бочкарев особенно понравился по выступлению на чемпионате Европы‑59 в Стамбуле. Действительно, играл он там блестяще. Особенно здорово взаимодействовал с Семеновым и Зубковым. И они лучше всего находили продуктивный контакт именно с Бочкаревым. Я тогда уже привлекался у работе со сборной, и мне думалось, что мы еще поработаем с Аркашей. Однако «ушли» меня и тут же отказались и от услуг Бочкарева.

Аркадий брал не элегантностью, не легкостью в технике, в движениях. Скорей наоборот: все он делал, казалось, с большим трудом. Всегда пахал, горбатился (это его словечки). В общем, честно и беззаветно трудился, отдавал всего себя. Да, для него игра была не удовольствием, не развлечением, не времяпрепровождением, но работой, трудной, важной и ответственной работой.

Хорош Бочкарев был у щитов. Широкий, с крепкими бицепсами, он выигрывал схватку под кольцом и, как Отар Коркия, буквально запихивал мяч в корзину. Отработал средний бросок, крюк, проход. Выполнял эти приемы неэффектно, но вовремя и результативно. Заводила, с задатками неплохого актера, он был популярен среди болельщиков и ценил эту популярность, старался всегда быть ее достойным, стремился быть в центре внимания. Первым в ЦСКА он купил «Волгу». Даже жену выбрал, словно для увеличения ажиотажа вокруг себя, — дочь легендарной чапаевской Анки–пулеметчицы.

Сегодня, конечно, можно только удивляться, как это с ростом 186 см Бочкарев играл центровым. Тем более что даже в его время уже было немало центровых с ростом далеко за 2 м. Напомню также, что рост нашего защитника Стаса Еремина —180 см, а капитана «Жальгириса» 80‑х Вальдемараса Хомичюса — 190, тоже защитника. Бочкарев же, повторяю, был центровым. И не один, не два года.

Хотя с каждым новым сезоном ему приходилось все труднее и труднее. Противостоять гигантам новой формации он уже не мог. Но Бочкарев не был бы Бочкаревым, если бы смирился с этим. Нет, он нашел для себя место на поле: научился выходить из привычной для чистого центрового зоны, переквалифицировался на амплуа второго центра, удачно взаимодействовал с великанами, помогал им.

И все равно его неумолимо тянуло к щиту, какая–то сила словно притягивала его туда, где от него всегда было немало пользы. Говорят, привычка — вторая натура. А Аркадий привык играть главным центровым — еще со времен «Спартака». Естественно, за столько лет у него выработался определенный стереотип. И ему казалось, что он по–прежнему нужнее всего вблизи щитов. Но, как ни тяжело ему было, пришлось все же расстаться с излюбленной игрой. И тогда — это отличает выдающе–ося мастера от рядового игрока — уже в конце карьеры Аркадий и научился играть так, как я описал чуть выше, научился действовать чаще в пас, уходил в поле, облюбовал зону в радиусе 6–7 м от кольца. И здесь сражался самоотверженно, стойко, оставаясь самим собой, прежним — нацеленным на борьбу и в поле, и под щитами, на борьбу с высокорослыми конкурентами. И в этой борьбе он не сдавался никогда.

Евгений Никитин

Об этом человеке мне особенно приятно рассказать. Женя — мой давний друг, сослуживец, однокурсник, партнер по команде училища в Ленинграде, где мы служили солдатами, и по сборной Ленинграда. Команда в училище была неплохая. В ней играли Павел Воронин, великолепный баскетболист и волейболист, врач училища, Владимир Кондрашин, будущий заслуженный тренер СССР, Иван Булгаков, еще один мой товарищ юношеских лет, также партнер по сборной Ленинграда, Юрий Трохов, Юрий Свидерский, Семен Тетельбаум, ныне полковник.

Вместе с Женей мы учились в институте физкультуры на улице Карла Маркса и, естественно, играли за институтскую команду (играли также и в гандбол). Затем нас обоих пригласили в команду ЛДО (впоследствии СКА), которая с 1949 по 1953 год была чемпионом города на Неве. Ну а потом наши пути разошлись: он получил направление в Минск, а я в Ригу.

Мне Женя казался великаном. Еще бы, центровой, чей рост 186 см. И как игрок он конечно же был не чета мне. Уже в 1951 году его взяли в сборную СССР, Женя стал чемпионом Европы в Париже, играл рядом с такими асами, как те же «четыре К», а также Бутаутас, Власов, Колпаков, Моисеев, легендарный Лысов… Даже сейчас помню, как я был рад и горд за друга, когда он вернулся из Франции с золотой медалью, с европейской известностью и признанием. Еще бы, столько лет мы были вместе: росли, учились, играли, да и жили рядом — на Петроградской стороне…

Я, правда, тоже верил, что окажусь в сборной страны. Тренировался намного больше других, в том числе и Жени, и остальных сверстников. Ночами приходил в спортзал, бросал и бросал по кольцу, не жалея себя. Стал стабильно попадать, причем и издали тоже, отлично водил, пасовал, быстро бегал. Но… рост, рост. Даже тогда таким малышам, как я, трудно было пробиться в классную команду, и тем более в сборную страны. Первое мне удалось, что многих удивляло, второе — нет. Поэтому свои амбиции я вынужден был удовлетворять хоть и в баскетболе, но не на площадке, а рядом с ней — тренером.

Женя же играл, и играл хорошо, полезно, был на виду. Уже в 18 лет это был вполне сформировавшийся мастер.

Никитин не был особенно быстр, внешне вообще казался увальнем, действовал неторопливо, как бы нехотя, но с большой пользой. Он был среди первых наших высоких, кто увлекся броском крюком и довел его до кондиции, считал этот прием своим фирменным блюдом. Был вынослив, хорошо защищался, активно боролся под щитами, где с ним происходила какая–то непонятная метаморфоза, нечто похожее на то, что было и с Серцявичюсом. Женя как бы вытягивался выше своего роста: приподнимется на цыпочки, вытянет руки — и вроде уже выше всех, глядишь, и мяч у него, хотя противостояли ему центровые и повыше, и посильнее. Побеждал он за счет правильного выбора места, тактической сметки.

Но все же самая характерная его черта — коллективизм. Ведь Женя умел красиво забивать: и двумя руками от головы, и крюком, но всегда с удовольствием уступал право завершающего броска товарищу. Сам же занимался наиболее трудной и зачастую неблагодарной черновой работой.