Какого цвета ночь? - Светлана Успенская

После окончания разговора (он продолжался в течение 12 минут) объект сел в машину и уехал в направлении, противоположном тому, в котором ушел молодой человек. Очевидно, целью объекта во время дежурства у офиса «Фолькстрейдинг» был именно контакт с ним.

В 18.23 наблюдение было прекращено.

17 ноября.

В 16.06 объект вышел из дома, сел в автомобиль «ВАЗ-2109» и выехал со двора в сторону области.

В 17.39 остановился возле дорожного знака перед развилкой на въезде в Славгород и поставил автомобиль в боковой малоиспользуемый проезд — перпендикулярно шоссе — для наблюдения за подъезжающим к городу автотранспортом.

В 18.29 двинулся по шоссе в направлении к городу, следуя за автомобилем «опель-вектра», принадлежащим заместителю заказчика.

В 18.32 преследуемый объектом автомобиль «опель-вектра» остановился на улице Привольной возле дома номер 22. Объект встал неподалеку и продолжал наблюдение из машины. Водитель «опеля-вектры» проследовал в дом, представлявший собой частное владение с коттеджем. На стук из дома вышла девушка на вид лет двадцати трех, высокая, стройная, в свитере и обтягивающих лосинах, с распущенными волосами. Лицо девушки разглядеть не удалось, так как она располагалась в дверном проеме спиной к источнику освещения, а на улице было достаточно темно.

В 18.52 объект стал прогуливаться вдоль забора, пытаясь заглянуть в плотно занавешенные окна дома.

В 22.40 двери коттеджа отворились, в проеме стали видны две целующиеся темные фигуры, одна, без сомнения, принадлежала владельцу автомобиля «опель-вектра». Авто тут же отъехало от дома, за ним последовала «девятка» объекта.

В 22.57 автомобиль «опель-вектра» въехал в ворота дома из красного кирпича на улице Парковой, а объект выехал из Славгорода и отправился по шоссе и сторону Москвы.

В 24.02 объект вернулся домой, и наблюдение за ним было прекращено.

18 ноября.

17.30. Объект выехал со двора на автомашине «ВАЗ-2109», в 18.12 прибыл на улицу Воронцовскую и припарковал автомобиль возле входа на территорию «Прима-банка». В 20.30 он двинулся в направлении Славгородского шоссе.

В 20.58 на КП ГАИ машину группы слежения остановили для проверки документов, и таким образом объект был упущен из поля зрения. В Славгороде объект обнаружить не удалось, поэтому наблюдение за ним было прекращено».

Когда я как неприкаянная бродила по славгородскому пристанционному рынку, прицениваясь к ершику для бутылок или примериваясь к валенкам сорок шестого размера, в глаза бросилась знакомая коренастая фигура в форменном сером бушлате, разгуливавшая между рядами. Это был мой старый знакомый Анатолий Сухоручко — подтянутый, озабоченный и строгий. Он чувствовал себя «при исполнении» и не был расположен к беседе. Зато я была расположена вполне, мне хотелось услышать новости из первых уст. Хмурясь, милиционер беседовал с торговцами, фиксируя их слова в потертом блокноте неофициального вида.

— Нам нужно поговорить, — сказала я, дернув его за рукав.

— Дома будешь? Зайду чуть позже, а сейчас, видишь, занят…

— Ладно! — «Попозже» меня не устраивало, но пришлось смириться.

Сухоручко явился в дом, когда уже смеркалось. У него был утомленный вид, что свидетельствовало о бурно проведенном дне и одновременно о нулевых его результатах.

— Ну что, Татьяна Юрьевна, — произнес он, усаживаясь на кухне и раскрывая блокнот, — вы у нас последняя остались, все ваши домочадцы уже опрошены на предмет… Это… Как это…

— На предмет чего?

— На предмет сведений, составляющих интерес для следствия. — Сухоручко задумчиво почесал карандашом подбородок. — Сами понимаете, спешка, то да се… Вот вы и выпали из поля нашего зрения…

— Заметьте, что я приложила максимум усилий, чтобы вернуться в это поле, и поэтому надеюсь на взаимность. Я ведь ничего не знаю, одни только слухи…

Итак, Татьяна Юрьевна, что имеете сообщить по данному делу?

— Ничего. — Я пожала плечами. — Абсолютно ничего! Собственно говоря, я сама хотела услышать от вас что-нибудь интересное.

— Сведения, составляющие тайну следствия, не могут быть сообщены лицам, заинтересованным в результатах расследования… Поэтому ничего я вам не скажу. А вот вы мне расскажете…

— С удовольствием, только не знаю что.

— Что вы делали вчера вечером?

— С точностью до минуты?

— Можно округлить.

— Ну, сначала, часов с восьми вечера, играла со Стасиком в карты, потом слушала музыку, потом пошла спать.

— Та-ак… Значит, играла с задержанным в карты… Так и запишем. Во сколько пошли спать?

— В одиннадцать. Примерно.

— Заснули сразу?

— Как убитая! — произнесла я и поежилась, вдумавшись в двойной смысл произнесенных слов.

— Ничего не слышали? Ну, там, как машина отъезжала, как кто-нибудь из дома выходил?

— Абсолютно ничего!

— Ну что ж… Об отношениях задержанного с потерпевшей вам что-нибудь известно.

— Ничего, только слухи.

— А что вам известно относительно характера их отношений? Ну, там, были ли между ними факты ревности, ссоры, взаимное недовольство?

— Не имею ни малейшего понятия!

— Очень жаль. — Сухоручко что-то аккуратно вписал в свой блокнот бисерным почерком. Затем он поднялся и собрался уходить.

— Скажите, — спросила я наконец, — а когда его отпустят?

— Задержанного Чипанова? — Сухоручко слегка удивился. — Если удастся доказать его участие в двух эпизодах, то… в лучшем случае лет через пятнадцать. Это в лучшем случае!

— Значит, решили на него все повесить? — как бы утвердительно спросила я.

— Не повесить, а инкриминировать, — поправил меня милиционер. — А я бы, Татьяна Юрьевна, вообще на вашем месте радовался бы, что вышел сухим из воды! Вы с ним, можно сказать, бок о бок жили, на волоске от смерти ходили… Да если б мы его не арестовали, он бы еще знаете сколько бед мог наделать? Может, он вообще, как это, — Сухоручко задумался, припоминая мудреное слово, — серийный убийца!

— А может, это не он? — спросила я со странным упрямством. И правда, адски трудно поверить в то, что человек, с которым ты давеча играла в карты и вообще приятно проводила время в дружеских разговорах, вдруг оказался убийцей. Просто невозможно!

— Ну да, не он. — Сухоручко хмыкнул, поражаясь моей наивности, и с иронией спросил: — А кто же тогда? Папа Римский?

— Хотя бы, — буркнула я упрямо. — А может, их ограбили, а после ограбления решили убить?

— Нет. — Сухоручко отрицательно покачал головой. — При потерпевшей Катасоновой обнаружены деньги, золотые часы, серьги… Только колечко вроде бы пропало, да и то неизвестно, было ли оно на ней в вечер убийства. Мать никак припомнить не может, а дома его пока не нашли.

— Какое колечко?

— Самое обыкновенное, серебряное, в форме змеи. Дешевка! Такие на нашем рынке, как говорится, пучок копейка…

— Вот видите! — Я обрадованно заерзала на стуле. — А может быть, в колечке-то все и дело!

— Ничего, мы же не одни работаем… Конечно, обыск личных вещей и жилища задержанного пока ничего не показал, но мы не теряем надежды… Вот и следователь по особо тяжким из областной прокуратуры сегодня прибыл. Он этим и займется… Ведь здесь не просто неудачная любовь, здесь серией пахнет!

Пока Стасик парился в тюрьме (между прочим, уже второй раз за последний месяц), я времени даром не теряла.

Маша уже совсем редко выплывала из своего наркотического забытья, и я чувствовала долю ответственности за то, что она там, в этом забытье, находится. Мне казалось, что если уж у нас не сложились отношения и я не могу повлиять на нее личным примером, как того хотел Виталий Васильевич, то мне остается только применить всю силу и хитрость ума, чтобы обрубить ту тонкую невидимую нитку, по которой к ней поступали наркотики. Впрочем, у кого в руках находилась эта ниточка, было ясно — это был Валера, хитроумный тип, щелкающий сложные кроссворды, как каленые орешки, и при этом прикидывающийся болваном. Тактика не новая, но, как видно, она приносила неплохие плоды.

Правда, как единицу в уме при сложении, я держала про запас еще и Сергея, но мне казалось, что эта карта была проигрышная. Точнее, я надеялась, что эта карта проигрышная.

Стасик сидел в КПЗ, Чипанов-старший разрывался между работой, своей молодой женой и Машей, которая медленно, но верно валилась на дно невидимой пропасти. Наталья Ивановна продолжала прилежно выполнять обязанности домработницы, а также не забывала собирать передачки для своего бывшего питомца в места не столь отдаленные. Она как-то осунулась, почернела, глаза ее были озабоченные. Ее прохладца в отношении ко мне еще более окрепла и в конце концов превратилась в тонкий ледок.

— Что это с нашей кормилицей? — спросила я однажды у Валеры (во время его дежурства я частенько торчала у него в комнате, надеясь чего-нибудь разведать). — Сама на себя не похожа. На ней лица нет, как будто она сама кого-то убила.