Вариант дракона - Юрий Скуратов

Вторая концовка была заготовлена на тот случай, если Борис Николаевич не представит на утверждение Пономарева. Утром 21 апреля ко мне в Архангельское заехал Петров:

— Ну, что, Юрий Ильич? Как себя чувствуете?

— Чувствую себя нормально. Только вот вчера вечером в Совете Федерации, вопреки нашим договоренностям, не появилось письмо президента о внесении на голосование кандидатуры Пономарева. Это, Юрий Владимирович, извините, настораживает.

— Может, оно появится сегодня утром?

— Может…

А получилось вот что. На кандидатуру Пономарева был согласен даже Чубайс, но воспротивилась группа Березовского, и прежде всего сам БАБ: это что же такое получается? Из огня да в полымя, да? Одного неуступчивого «принципиала» мы меняем на другого такого же? Не-ет.

В результате наша договоренность была сломана. Положение, в котором оказался я — да и не только я, — было непростым, если не сказать — тяжелым, еще вчера я заявил Строеву и Собянину — готов уйти, а сегодня, если не появится письмо президента о выдвижении Пономарева, я вынужден буду развернуться на сто восемьдесят градусов.

Как все это воспримут люди? Как мой каприз? Этакую прокурорскую несносность? О всех своих переговорах я не мог, к сожалению, сказать ни слова.

Когда я прибыл в Совет Федерации, ко мне подошел Строев:

— С минуты на минуту должен подъехать Примаков. Пойдемте встретим его.

На лифте мы спустились в холл. Евгений Максимович, к сожалению, еле двигался, так допек его ревматизм, чувствовалось, что всякое движение доставляет ему боль, — даже по глазам было видно, как трудно ему. И тем не менее мы с ним обнялись, расцеловались.

— Юра, — сказал Примаков. Иногда, в теплые, доверительные минуты он называл меня по имени. — Вам, наверное, надо уйти. Я понимаю — вы человек честный, все воспринимаете обостренно, с позиций закона, но у вас грязное окружение. Вас обязательно подставят. Да и с самой прокуратурой происходит нечто невероятное. Прокуратуру трясет так, что как система она может развалиться.

С этим я был согласен.

Мы поднялись в зал заседаний. У меня там было свое, давным-давно облюбованное место, справа, наверху, если стоять лицом к президиуму. Несколько лет назад, когда меня еще только утверждали в должности Генпрокурора, я сел в то кресло и с тех пор, когда бывал на заседаниях Совета Федерации, занимал это место.

По дороге переговорил с несколькими знакомыми сенаторами, люди опытные, знающие, умеющие почувствовать чужую боль, они пытались поддержать меня: не робей, мол, воробей!

Началось заседание. Мой вопрос стоял одним из последних, и был он закрытым. Обычно на заседания Совета Федерации я являлся в темно-синей форме с «маршальскими» погонами: действительные государственные советники юстиции носят маршальские звезды, — сейчас же я был в обычной гражданской одежде — мой мундир находился в опечатанном служебном кабинете, и сколько он еще будет находиться там — неведомо было никому.

У журналистов был особый интерес к моему вопросу. Вообще, журналисты неистовствовали. На всю страну разнесли слова, которые я произнес, например о «Мабетексе»…

За мной они ходили толпами — на глаза им просто нельзя было попадаться.

Иногда журналисты задавали один вопрос:

— Юрий Ильич, вы не боитесь, что вас убьют?

Поначалу боялся — ведь не боится только ненормальный человек, и вообще людей, лишенных страха, надо лечить в больнице, — а потом перестал бояться. Перегорело, что называется. Как на фронте.

За несколько минут до начала дискуссии ко мне подошли Чайка и Путин. Начали по обыкновению обрабатывать меня страшилками:

— Возникли новые эпизоды, связанные с сауной. Обозначился также серьезный выход на Гусинского. Так что лучше всего уйти по-тихому.

Невольно заползла мысль: а вдруг действительно случилось что-то экстраординарное? Нашли каких-нибудь новых свидетелей, подкупили их. Состряпать ведь можно что угодно… Я не знал, каким будет расследование, объективным или нет. В общем, напор Чайки и Путина выдержать было непросто. В конце концов я разозлился и обрушился на Чайку:

— Ты же знаешь меня! Дело возбуждено незаконно. Я не виноват!

Встретился я и с Лужковым:

— Юрий Михайлович, нас обманули. Представления на Пономарева нет.

— Будем биться! — произнес тот довольно бодро.

— Но я же всем сказал, что ухожу… Сказал Строеву, сказал Собянину, сказал вам… Как я буду биться? Я нахожусь в глупом положении. Я ведь шел на компромисс и что в результате? Я — лжец?

От имени президента выступал Волошин. Он уже понял, что собравшиеся могут воспротивиться моему уходу, поэтому в последний момент изменил фабулу выступления — убирать меня, дескать, надо не в связи с возбуждением уголовного дела, а по собственной просьбе об отставке. И тут Волошин попал в трудное положение. Особенно было тяжело Волошину, когда его начали трамбовать вопросами. Так, он не смог ответить ни на один из вопросов председателя Рязанской областной думы Владимира Федоткина. И вообще выглядел он очень невыразительно, в споре с громкоголосым рязанцем стал невнятно говорить о «новом письме президента», о том, что оно находится у него на руках. У него на руках письмо было, а у членов Совета Федерации нет! Ну, не нонсенс ли!

Когда же потребовали показать документы, компромат, якобы собранный на меня, Волошин заявил:

— Я не могу дать эти документы, они секретные, но они направлены в Совет Федерации. Они находятся в комитете по законодательству, в документах подробнейшим образом изложена суть дела…

Очень тяжелым был тот день, 21 апреля 1999 года. Наверное, сколько я ни проживу, я никогда его не забуду. Когда я выступал, в зале стояла тишина. От меня и на этот раз ожидали жареных фактов, ждали разоблачений президента и его семьи, но их не было — я, повторяю, не имел права оглашать эти факты.

— Поднимаясь на эту трибуну, отчетливо понимаю, что вы ждете от меня одного — объяснений, — сказал я, — почему, получив поддержку и доверие членов Совета Федерации, я повторно написал заявление об отставке? Почему оно датировано 5 апреля?

Отвечу. На этот… и все другие вопросы. Но прежде разрешите доложить, что по вашему поручению было сделано прокуратурой в период с 18 марта по 2 апреля, то есть до дня отстранения меня от должности. Тем более некоторые уже поспешили заявить, что за это время прокуратура практически бездействовала.

Условно наши действия можно разделить на три группы.

В первой — меры, связанные с общей концепцией государственной политики борьбы с преступностью, о необходимости которой Совет Федерации высказывался неоднократно. Нам удалось этот архиважный документ окончательно доработать, согласовать со всеми заинтересованными ведомствами и представить в правительство для последующего утверждения президентом. Впервые мы в центре и на местах можем получить осмысленную, научно обоснованную систему тактических и стратегических мер по борьбе с преступностью.

Во второй группе — меры по репатриации валюты, незаконно вывезенной за границу. Мы разработали и направили Президенту, а также в Совет Федерации предложения о механизме, позволяющем, во-первых, поставить заслон отлаженной за последние годы системе вывоза валюты из России, а во-вторых наладить последовательную работу по ее возвращению. Часть мер, насколько можно судить по действиям правительства, приняты и уже начинают реализовываться. Работа в этом направлении должна стать приоритетной не только для правоохранительных органов, но и многих других структур государственной власти.

Меры третьей группы — это расследование конкретных фактов коррупции. Докладываю вам, что, продолжая разработку материалов о нарушениях в Центробанке, мы изъяли документы о финансовой деятельности компании «Фимако», подключили к их проверке Счетную палату, провели ряд подготовительных действий для возбуждения еще одного уголовного дела.

Начались активные следственные действия: допросы, выемки документов, назначения экспертиз по ряду уголовных дел, оказавшихся в фокусе общественного внимания.

В частности, о злоупотреблениях при заключении кредитных соглашений с фирмой «Нога». (По этому делу допрошен вице-премьер нынешнего правительства, ведутся допросы бывших министров, руководителей федеральных структур и организаций, договоры и действия которых привели к тому, что за границей уже более 6 лет находятся арестованными значительные валютные средства России.)

По другому делу — о грубых нарушениях при реализации контрактов управления делами президента со швейцарской фирмой «Мабетекс» ведется параллельное расследование. Наряду с нашими действиями свои обыски, изъятие документов и допросы ведет Федеральная прокуратура Швейцарии. (В конце марта в Швейцарии, а вчера и в Москве был допрошен владелец фирмы Б. Паколли, в наш адрес поступили новые документы и запросы.) Попутно замечу, что в ходе визита Карлы дель Понте мы получили документы и согласовали совместные шаги по расследованию не только этого, но и других дел, возбужденных в обеих странах.