Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. Проза - Владимир Высоцкий

Целую, люблю!

А ребенка тоже целую и люблю.

Володя.

‹Конец января 1964 года›Барнаул – Москва, Л. Абрамовой(Записка)

Люсик! Любимый мой лапик! Я в Барнауле! До сих пор не собрался написать, потому что маршрут только что выяснили!

Сегодня напишу обязательно. Звонил Инне, но тебя уже не застал. Буду звонить еще. Относительно моего приезда – очень хочу, но дорога дорогая – 200 руб., и концерты без меня не могут быть. Буду пытаться. Очень скучаю, Люсенок, а Аркашка мне снится большой и как будто он разговаривает. Посылка небогатая, там балык и ужасно вкусная китайская икра. Ешьте и вспоминайте мою многострадальную сибирскую и алтайскую жизнь. В Барнауле буду дней 10. Очень беспокоюсь – какие твои дела. Всем передавай громадный привет, целуй Аркашку.

Люблю тебя, сына, все время о вас думаю.

Целую.

Володя.

10 июля 1964 года, Латвия, Айзкраукле – Москва,Л. Абрамовой(Почтовая карточка)

Люсенок! Приехали! Потом 60 км на газике и – в палатки. Каждая палатка на 2 рыла. Я и рыло Ялович. Правда, я сразу уехал в Ригу (в г. Ригу). Съездил на взморье. Купался, простудился. Погода плохая. Дождь. Хожу в новом свитере и мокну. Сегодня приедут ребята. Будет повеселее. Река за 4 км, столовая за 3 км. Массовые поездки и туда и сюда, и в уборную (7 км). Пока все.

Осмотрюсь и напишу большое письмо. Люсик! Я тебя люблю, целую и ребеночка тоже.

Володя.

13 июля 1964 года, Латвия, Айзкраукле – Москва, Л. Абрамовой

Люсик! Солнышко! Лапа! Наша таборная жизнь течет нормально. Целый день мужики лежат вверх животами, а бабы ходят и гадают (за деньги), когда будет съемка. Безделье. Вечером – звон гитары молодого черноголового Абдулова Севки и пляски вокруг костра, а потом спим в шатрах-палатках на влажных простынях. Погода только сегодня хорошая, а так – дождь и холодно. Хожу я как герой из «Великолепной семерки» – в джинсах и в американских ботинках, так что выходит очень великолепно. Вчера собрал бутылку земляники (1231 штука), считал и нагибался за каждой ягодкой, а потом с молоком съел. Результат на лицо и на желудок – тяжелая, но скоротечная медвежья болезнь. Хотели разрушить нашу беззаботную жизнь и сегодня назначить съемку, но вдруг кто-то намекнул, что сегодня 13-е число и понедельник. Все забегали и испугались. Так что, если не будет съемок еще два дня, – будет 50 % зарплаты. Это плохо. Я живу экономно и не занимаю. У нас четверых общий котел, но я это дело кончаю и из шараги со скандалом выхожу, потому что они все жрут и иногда пьют, и мне выгоды нету.

Вчера комсомольцы ГЭС пригласили нас на «голубой огонек». Я рассказывал, какой я артист, и пел и играл с Яловичем сценку, а потом по микрофону пели американскую бодягу, а труженики плясали твист и махали бедрами. Пахло потом, дымом и похотью. Одна работяга своей мозолистой рукой погладила нашего звукотехника (в прямом смысле погладила), и у того рожа в царапинах. Люсик! Мне здесь скучно! И потом, я беспокоюсь за тебя. Здесь телеграммы приходят через 2 дня, поэтому ты мне пиши или телеграфируй на такой адрес: Латвийская ССР, Огрский район, п/о Айзкраукле, киноэкспедиция – Высоцкому. По прежнему адресу тоже можно, но это дольше.

Лапа! Ты мне тоже пиши и про себя, и про сына, и про родителей, и про тайную войну и козни. А то я здесь зачахну и сгину на корню. И еще напиши чего-нибудь умное. Потому здесь – серость и однообразие.

Вчера с Севкой пошли в колхоз и выпросили лошадей. Это было трудно, т. к. латыши по-русски ни-ни. Наконец, дали телегу, а после длительной пантомимы – лошадей без седел. Теперь болят ноги и между ними тоже. Хожу с трудом, сижу тоже, поэтому лежу.

Люсенок! Ты иногда показывай ребенку лошадей, пущай знает, а потом будет ездить. Очень красиво.

Я иногда буду отсюда звонить матери, если поставили телефон: ты мне только сообщи номер. Целую, люблю.

Володя.

P. S. Антабус пил 1 раз. Хочу подсыпать кому-нибудь.

15 июля 1964 года, Латвия, Айзкраукле – Москва, Л. Абрамовой

Люсик! Это опять я! Адрес я тебе написал правильно, но с ошибками, а надо так: Латвийская ССР, Огрский р-н, п/о Айзкраукле, киноэкспедиция – мне.

Почему-то от тебя до сих пор ничего нет, и я беспокоюсь, может, ты уже родила троих, и все черненькие, и тебе дали 2-х нянь и пособие. Это я вчера начитался в «Огоньке» про негров – как они у нас великолепно себя чувствуют и женятся на белых женщинах и их за это не линчуют. В общем, здесь им – прекрасно. И я теперь жарюсь на солнце, хочу почернеть. Пока – старания напрасны. Обгорели ноги до мяса, а спина не обгорела до мяса – обгорела до костей. Хожу с трудом, все болит – к тому же лошади оставили след тоже и ноги от них ломит. Никак, лапа, не посещает меня муза, – никак ничего не могу родить, кроме разве всяких двустиший и трехстиший. Я ее – музу – всячески приманиваю и соблазняю, – сплю раздетый, занимаюсь гимнастикой и читаю пищу для ума, но… увы – она мне с Окуджавой изменила. Ничего… это не страшно, все еще впереди. Достаточно того, что вся группа, независимо от возраста, вероисповедания и национальности, распевает «Сивку-бурку», «Большой Каретный» и целую серию песен о «шалавах».

А Севка Абдулов получил письмо от геологов из Сибири, – они просят прислать тексты песен и говорят, что геологи в радиусе 500 км от них будут их распевать. Так что все в порядке, и скоро меня посадят как политического хулигана.

Конечно, нас до сих пор не снимают, вернее, меня, а Ялович уже ел в кадре яйца и этим совершенно убил режиссера. Теперь его вызывают каждый день – нужен он или не нужен. Он ропщет, но не очень, потому что съедает много исходящего реквизита и на этом экономит. После выступления на «голубом огоньке», у меня здесь есть почитатели – инженеры и техники, которые хотят мне рассказать про добычу электроэнергии и экономику нашей страны, а еще научить пользоваться земснарядом бригадира, которого я играю. Завтра начнем.

Режиссер все время советуется, просит выдумывать новые сцены и предлагать. Что мы и делаем.

Люсик! Пиши мне. Я знаю, что некогда, но хоть немного. Звонить я могу только до 7 вечера. Лену вряд ли застану, а у матери пока не знаю, есть ли телефон.

Лапа моя! Я тебя люблю, и ты мне опиши про себя и про дитю нашу (а может, уже и про вторую) и целуй его (или их).

Позвони отцу – расскажи, какой я есть распрекрасный трезвый сын В. Высоцкий, и спроси про цыган – нашли или, наверное, нет!

Привет всем. Аллочке скажи, что про карандаш я помню и в следующий раз в Риге обязательно куплю. Целую, люблю.

Володя.

18 июля 1964 года, Латвия, Айзкраукле – Москва, Л. Абрамовой

Любимый мой Люсик! Целые дни я жарюсь на солнце, потому что снимают Овчинникову. Ребята мои измучились – их все время ставят в кадр на третий план и заставляют что-нибудь жевать. А я ни фига не делаю. Всех остальных заставляют пилить, таскать, а я как главный артист – очень оберегаем. Я только придумываю всякие сцены и трюки. А потом их снимают и благодарят. Режиссер обнимается (очень подозрительно) и говорит, что у нас все впереди (я так понимаю, что это о съемках).

Загар у меня странный – весь я красно-бурый, а ноги – бело-розовые. И вся тела горит нестерпимым огнем, а душа болит, и хочется домой. К тому же все семейные артисты хвастаются своими детьми – какие они умные, а дети здесь – при них. Мне завидно. Если бы ты не была так глубоко беременна и не ожидала бы с минуты на минуту, что увезут, мы бы здесь великолепно отдохнули, все втроем. Но… у нас все впереди. Все будет.

Новости: совершенно «неожиданно» приехала Роза – Яловичевская пассия. Поселилась на моем месте, а меня репатриировали к Абдулову и Пешкину. Я сегодня подал жалобу и протест – хочу вернуться на Родину. Мы трое вынашиваем коварные планы ее выселения, и Ялович, по-моему, – за. Мы сообщили в студию свой адрес для Кулик, а эта самая Роза разузнала и приперлась с двумя чемоданами и с наглой рожей. Но… ничего, мы еще повоюем, и я не сдам без боя свою территорию, и она уедет, или я ей подсыплю антабус, а потом предложу тост за Яловича и она выпьет, начнет ее, болезную, мутить, а я тут как тут – скажу, что это симптомы чего-нибудь ужасного, и выдворим ее!

Люсик! Подозрительно долго от тебя ничего нет. Напиши, лапа, агромадное письмо, и Аркашка там нарисует тик-тикда. Как вы? Чего говорит умный и красивый наш ребенок? Как все? Как мои родители, те и другие, и как те – оправились после тяжкой утраты или еще под впечатлением.

Ну и еще про себя: Даугава здесь мелкая, но там, где мы купаемся, – хорошо. Вчера в час ночи ездили купаться. Вода теплая, и удовольствия вдоволь.

А вообще скучно… Читать нечего. Дописал песню про «Наводчицу». Посвятил Яловичу. Ребятам нравится, а мне не очень. Работать над Бабелем нельзя – мешают. В следующем письме напишу тебе песню.

Я, лапа, ужасно положительный. Все спрашивают, что со мной, почему я серьезный. А я их не удостаиваю и пренебрегаю.