Эксгумация юности - Рут Ренделл

Розмари вошла в фойе и сразу немного смутилась. Замешкавшись, она подошла к окошку кассы и спросила, нет ли мест в партере на вечернюю постановку в пятницу. Вскоре она уже держала в руках заветный билет.

Теперь снова по магазинам, подумала Розмари с некоторым облегчением. Но сначала все же решила прогуляться вокруг Трафальгарской площади. Она нашла неплохое кафе, где можно было перекусить.

Заказав вместе с горячим бокал вина, она подумала: почему бы ей не взять такси до Холборна и уже оттуда пешком отправиться домой? Так она и сделала и в итоге добралась до дома в отличном расположении духа. Купленные туфли и сумочка ей очень понравились. Подсев к телефону, она поочередно позвонила дочери, сыну и внучкам, рассказав всем о том, как прекрасно провела день и заодно узнав, что ее нового внука назвали Клементом.

Она не могла не отметить, как сильно изменилась в последнее время.

— Почему бы нам вместе не отправиться ко мне домой? — предложила Мелисса. — Я как раз что-нибудь приготовлю. Мне бы очень хотелось.

Льюис согласился без особых колебаний. Ее дом в Чисуике ничем особенным не выделялся, но внутри оказался просто очарователен: в нем были просторные комнаты и симпатичный сад. Она приготовила салат и паэлью. Льюис рассказал ей о кистях рук в жестянке и о тех, кто в детстве собирался в водоводах, о Майкле Уинвуде, о его матери и отце и, конечно же, о письме Норин Леопольд.

— Что вы намерены теперь предпринять? — спросила Мелисса.

— Право, даже не знаю. Наверное, ничего. Но я должен ответить на ее письмо, а когда отвечу, то вынужден буду все рассказать. Или нет?

— Необязательно. Но я думаю, что вам нужно будет рассказать остальным. И сообщить в полицию. Вы ведь все думали, что руки принадлежали матери Майкла Уинвуда и вашему дяде. Но, выходит, все не так. Что касается матери Майкла, то это еще возможно, а вот ваш дядя отпадает. Так кому же принадлежала вторая рука?

— Не знаю. И никто не знает.

— Отец Майкла наверняка знает… И старик ведь все еще жив, не так ли?

— Вероятно, — ответил Льюис. — Думаете, мне лучше сначала сообщить Майклу?

Она кивнула. И добавила, что это нужно сделать как можно скорее, как только он вернется домой.

— Человек, доживший до ста, уже, можно сказать, стоит на пороге смерти, верно?

Прежде чем позвонить, Льюис послал электронное сообщение Норин Леопольд. Он попросил ее связаться с ним в марте, добавив, что хотел бы встретиться с ней, когда она приедет в Англию. Об отрезанных руках он пока не сообщил ни слова. Они могли поговорить об этом в случае необходимости, когда она приедет. Он долго просидел за столом, прежде чем набрал номер Майкла. Поначалу он даже думал, что до визита Норин этого делать не стоит. Но теперь, когда он посоветовался с Мелиссой, было слишком поздно. Льюис понял, что должен позвонить и поскорее покончить с этим.

В комнате было очень тепло. Майкл приехал сюда потому, что об этом его попросили в «Урбан-Грейндж», сообщив, что его отцу нездоровится. Хотя потом старик собрался с силами и даже сам, без посторонней помощи, пересел кресло. За несколько недель до этого Джон Уинвуд попросил Даррена купить ему репродукцию «одной известной картины» и оформить ее в рамку. Все было сделано, картину принесли в его комнату и показали.

Как ни странно, старик быстро пошел на поправку. Этим утром Имоджен сообщила, что мистеру Уинвуду намного лучше. Однако они все-таки считают, что Майкл мог бы приехать, поскольку его отец очень стар и невозможно предугадать, сколько тот еще продержится.

И вот Майкл был на месте, испытывая к отцу еще большую неприязнь, чем раньше, когда начал навещать его после смерти тети. Это чувство лишь усиливалось от созерцания «Рук молящегося» Альбрехта Дюрера. Служащие частного санатория по своей наивности могли решить, что Джон Уинвуд купил эту репродукцию только потому, что она ему понравилась. Но Майкл теперь слишком хорошо знал, что она висит на стене из-за тех злосчастных рук, обнаруженных в ржавой жестяной коробке.

— Что, нравится?

Это было первое, что произнес Джон Уинвуд после того, как им принесли чай. Майкл промолчал.

— Ты всегда был каким-то мрачным, очень угрюмым ребенком…

Отец взял тарелочку с печеньем, но, пытаясь передать Майклу, уронил, опрокинув содержимое на пол. Печенье посыпалось вниз.

— Оставь, оставь, — сказал он, когда Майкл опустился на колени и попытался все собрать. — Пусть сами убирают. Ведь им платят…

Майкл собирался расспросить отца о руках в коробке, но, придя к этому решению, вдруг понял, что толком не знает, кому они принадлежали. Одна из рук — его матери? Он не мог сказать, что уверен в этом на сто процентов. Теперь же, узнав, что Джеймс Рэймент умер лишь двадцать лет назад, он просто терялся в догадках, кому может принадлежать вторая отрезанная кисть. Нынешний визит в «Урбан-Грейндж» показался ему бессмысленным. Он присел, выпил свой чай, затем снова наполнил обе чашки. Его отец откинул голову назад, закрыл глаза и, казалось, крепко заснул. Майкл взглянул на крошки и куски печенья, разбросанные по полу. Он тоже закрыл глаза и вспомнил о своих детях. Как они все-таки отдалились друг от друга… Затем он вспомнил о Вивьен, такой доброй, такой любящей. Она была для него настоящим сокровищем…

Он все еще сидел с закрытыми глазами, когда в комнату зашла служанка. За подносом. Он услышал, как она вздохнула и прищелкнула языком, видимо, недовольная мусором на полу. Как только женщина удалилась, Майкл встал и посмотрел на отца — их разделял пустой стол. Глаза Уинвуда-старшего открылись.

— Мне недолго осталось в этом мире…

Майкл сначала подумал, что стоило бы как-то морально поддержать старика, чтобы тот взбодрился и надеялся на лучшее. Но не стал этого делать.

— Я вернусь, — сказал он вместо этого. — Очень скоро вернусь.

Глава двадцать четвертая

Майкл несколько раз пытался дозвониться до Алана и всерьез поговорить. Иногда личная беседа — единственный выход из положения, но попытки устроить встречу то и дело оказываются напрасными. В этом случае потребность в ней становится меньше и меньше, пока, наконец, беседа больше не выглядит таким важным делом. Майкл предпринял еще одну, последнюю попытку, и на этот раз Алан ответил.

Когда они встретились в доме Джорджа Бэчелора впервые за долгие годы, он показался Майклу приятным и вдумчивым человеком. Правда, на этот раз его голос звучал как-то озабоченно, даже мрачно. Да, они могли бы встретиться, ответил Алан, но не на Гамильтон-террас, не в доме Дафни. Он предложил один паб в Хэмпстеде, расположенный совсем недалеко от дома Майкла.

Голос Алана так изменился, что Уинвуду показалось, будто теперь он разговаривает с совершенно другим человеком. Но разве не подумал он то же самое, когда встретился с Аланом в доме Дафни через несколько месяцев после той первой встречи? С тем счастливым пожилым мужчиной, который вдруг сразу помолодел? Майкл чувствовал, что с Аланом что-то стряслось, даже не видя его.

Он миновал один из переулков, пересекающихся с Финчли-роуд. Вечер выдался превосходный и безоблачный. На улице было еще довольно прохладно, и посетителей в пабе собралось совсем немного. Майкл увидел, как туда вошел Алан. Он выглядел каким-то усталым и разочарованным.

Уинвуду пришло в голову, что, если не можешь быть рядом с человеком, которого любишь и который любит тебя, то лучше уж быть одному. Он спросил у Алана, что тот хотел бы себе заказать, и попросил принести им пиво и бокал белого вина.

Они справились друг у друга о здоровье. Оба чувствовали себя неплохо, хотя Алан отнюдь не выглядел бодрым.

— Ты, должно быть, не раз задавался вопросом, кто же положил те руки в коробку, — сказал Майкл. — Ну, то есть когда мы были детьми. Или, может быть, ты всегда считал, что знаешь это.

— Я не знал! Да и откуда? А кто мог знать?

— Думаю, в полиции уже знают, но мне пока ничего не сказали, — ответил Майкл. — Я тоже знаю и тоже им не сказал. Я знаю, чьи это были руки. Или, скорее, мне известно, чьих рук там точно нет. Ты ведь наверняка помнишь Льюиса Ньюмена? — Алан кивнул. — Так вот. Он позвонил мне и сказал, что кисть мужчины не может принадлежать человеку по имени Джеймс Рэймент. Это брат его матери.

— А ты думал, что это его кисть?

— Твердого убеждения у меня не было. — Майкл слегка вздрогнул, сморщив нос. — Вторая рука — моей матери. — Он положил свою ладонь на стол. — Нелегко об этом говорить…

— Я представляю…

— Да, она была моей матерью. Девять месяцев вынашивала меня. Тяжело думать об этом.

Рассказ Майкла, казалось, задел Алана за живое. Его бледное лицо покраснело. На мгновение он даже закрыл глаза.

— Скажи-ка мне сейчас вот что. — Он наклонился вперед. — Как ты отнесся к тому, что я ушел к Дафни?