Зеркало для никого - Лара Мундт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 5
Что-то позволительно, что-то недопустимо
В жизни каждой девушки, да и не только, наступал тот особенный день, когда она собиралась лишиться девственности.
Многие из моих одноклассников начинали практиковать разные виды близости с тринадцати лет, кто-то, напротив, хранил себя до восемнадцати, чтобы сорвать максимальное количество просмотров в свой первый раз. Мне повезло родиться в семье, где родители любили друг друга, а потому я мечтала о близости с человеком, которого буду любить целиком и полностью. Тео я любила, но, пожалуй, не всем сердцем. Поэтому и близость, к которой я готовилась с преувеличенной тщательностью, на самом деле состоится не сегодня.
Сегодня мы наконец-то поговорим. Не о школе, любимой музыке или том, где лучше провести выходные, а о чем-то настоящем. Сегодня я узнаю кто такой Тео Рейнер на самом деле. А он узнает о том, кто такая Гель Эллис. И, возможно, мы понравимся друг другу еще больше.
Я подобрала белье одного оттенка, сама накрасила ногти на ногах и руках, измазалась кремом с головы до ног. Я хотела придать глазам томный блеск, но потом передумала и отложила принтер, печатающий разные контактные линзы. Амалия подарила мне его пару лет назад, но я так и не решилась воспользоваться ее подарком. Мои глаза слезились от линз, да и Зрители любили меня за естественность. Интересно, как там Амалия? Я легла на кровать и уставилась в потолок. Несколько раз моргнула, расширила глаза, сощурилась и вот я видела ее профайл. Среди фотографий, которые она выкладывала в сеть, был мой портрет, нарисованный простым грифельным карандашом. На нем я выглядела потерянной, взгляд блуждал в пустоте, уголки губ были опущены. Кажется, таким было мое лицо, когда я узнала, что она предала меня. Под портретом значилась подпись: «В ожидании прощения». Я закрыла глаза и вздохнула. Нелегко просить прощения. Еще сложнее прощать. Тео придет вечером, и у меня еще много свободного времени. Да и будет лучше, если Зрители еще раз услышат о моих планах на вечер. Пусть я не простила ее, я скучаю.
– Я к Амалии! – крикнула родителям, прежде чем покинуть дом. Сомневаюсь, что они обратили на это хоть сколько-то своего внимания. Мама готовила печенье для штаба отца. Предвыборная кампания начиналась с понедельника. Стать Законником почти невозможно, ведь для этого нужен не только идеальный Рейтинг, но и свободное место. Люди ждут годами, чтобы получить возможность баллотироваться. Они каждый день просматривают некрологи, чтобы узнать счастливую весть: кто-то из старых Законников умер. В этом году это был Нгамба Абиг, занимавший свой пост без малого пятьдесят лет. У отца были все шансы занять это место, встать на одну ступень с отцом Тео. Папа был молодым и опытным, числился на хорошем счету на своей прежней работе. Он отличался модной нынче маскулинной привлекательностью, да и наша семья была украшением его предвыборной кампании. Единственным пятном на репутации отца, единственным камнем, который могли бросить в него, была Мист. Но мама решила взять удар на себя. Два дня назад она во всеуслышание заявила, что сама виновата в том, что у ее дочери случился нервный срыв. Она плакала и говорила, что убедила дочь взять слишком большую внеклассную нагрузку. Поэтому та и сломалась. Мне было так противно слушать мамины слова и видеть лживые слезы, что я закрылась у себя в комнате. Мист сама брала внеклассную нагрузку. Никто не убеждал ее, не заставлял. Ей нравилось учиться, заниматься спортом, программировать, рисовать. Я вспомнила, как они с Анастасией сделали для меня мультфильм, где рыжий кот гонялся за нарисованной желтой птицей. Мне было так смешно, что я свалилась со стула. Тогда Мист и Анастасия пообещали мне, что следующий мультфильм будет о неуклюжей рыжей девчонке.
Дом Амалии располагался в двух кварталах от моего. Мне нужно было упорно карабкаться в гору, но зато с того места, где жила Амалия, открывался прекрасный вид на Зеленый город, и даже было видно Стену на горизонте всполохами серебристого сияния.
Стена – это силовое поле, которое почти не увидеть, если находиться рядом. Ее без особых проблем могли перелетать птицы, переходить мелкие звери. Олени прекрасно жили на огороженной территории, а крупные хищники в Зеленых городах не водились. Исключение – три Зеленых города в Африке. Там в заповедниках есть львы. Я знаю, меня туда возили в детстве.
Дом у Амалии был скучной бетонной коробкой с плоской крышей. На ней разместились солнечная батарея и небольшая ветряная мельница. Возможно, поэтому Амалия и начала рисовать – невмоготу было созерцать эти уродливые серые стены на фоне великолепия, открывающегося внизу. Родители Амалии – твердые семерки с надеждами на будущее. Они были спокойными, дружелюбными, но такими скучными, что беседовать с ними, и не словить зевоты, было практически невозможно.
Когда я нажала озябшим пальцем на звонок, то на мгновение испытала постыдное желание сбежать. Амалия тут же отворила дверь, перемазанная серой краской и с кисточкой за ухом. Только увидев ее, я осознала, как по ней скучала.
Вместо извинений подруга обняла меня и сжала так, что кости затрещали.
– Как я рада тебя видеть! Идем, покажу, над чем работаю.
Она схватила меня за руку и потащила наверх в свою комнату, не дав произнести ни слова. Оно и понятно. О чем мы могли говорить под бдительным оком камер? Комната Амалии была единственным цветными безумным пятном во всем доме. Больше всего она любила работать на планшете, но в последнее время все чаще и чаще бралась за карандаш и краски. Когда я вошла в комнату, то поняла, что она превзошла саму себя. Вся мебель была передвинута так, чтобы одна стена оставалась ничем не закрытой. Там был нарисован город. Серый бетонный ад, напомнивший мне Красный город, над которым мы пролетали на дирижабле. Картина была нарисована одним только серым цветом. Светлые и темные его оттенки перемежались, и я почувствовала, будто город разрастался и поглощал меня, Амалию, весь наш мир. Голова закружилась от этого ощущения, а может от того, что Амалия забыла распахнуть окно, не желая впускать холод. И теперь вся ее комната пропахла акриловой краской.
– Это мурал! – гордо промолвила она, показывая мне расписную стену. – Я назвала его «Мой
