На широкий простор - Колас Якуб Михайлович

— Ты где была? — нажимая на «где», спросил Василь, и зеленоватые злобные глазки его подозрительно ощупали Авгиню.

Авгиня старалась не смотреть на мужа. Услышав угрожающие нотки в его голосе, взглянула на Василя холодно и равнодушно:

— А что тебе до того, где я была? И чего ты смотришь таким зверем? Не боюсь я тебя!

— Говори, где была, гадюка! — загремел на всю хату Василь и вплотную приблизился к Авгине.

Крик его разнесся по всем уголкам хаты и острой болью отозвался в сердцах детей. Словно осина, затряслась Алеся. Белая как полотно, бросилась она к матери, крепко обняла ее, чтоб своим слабеньким детским телом загородить от ярости отца. Петрок и Гришка онемели от страха, притаились около печи и следили за родителями перепуганными глазками. Даже дед Куприян присел на полатях и поднял на Василя свои мутные стариковские глаза.

— Бог дал родню, а черт вражду, — тихо проворчал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к Василю и Авгине. Хотел еще посоветовать Василю взять вожжи да стегануть жену раз-другой, если она виновата, но ничего не сказал, а только покачал головой.

— Худшей гадюки, чем ты, нет! Чего оскалился, как зверь? Детей насмерть перепугал. Чем они виноваты? — спокойно, но твердо бросала Авгиня в лицо мужу. Она вся дрожала, но не теряла мужества.

— Признавайся, зачем ходила к старому разбойнику?

Вместо ответа Авгиня схватила клубок ниток и запустила им в черную бороду Василя:

— Вот зачем ходила. Съешь!

Этот брошенный Авгиней клубок как холодный душ подействовал на Василя. Сбитый с толку, он недоуменно поглядывал то на клубок, то на Авгиню. Он предполагал узнать о чем-то более важном и страшном, чем этот жалкий клубок. Запал его иссяк, возбуждение угасло. Теперь в нем заговорил войт.

— А кто тебе разрешил носить туда шерсть?

— А ты что же, запретишь мне? — дерзко отпарировала Авгиня.

— И запрещу! — топнул ногой войт.

— Мамка, молчи… Не ругайся с тятей, — взмолилась Алеся, прижимаясь к матери и отстраняя ее от разбушевавшегося отца.

— Я не раба тебе, чтоб подчиняться твоим выдумкам!

Войт широко раскрыл глаза.

— Где же ты набралась такой смелости? — криво усмехаясь, спросил он. — Может, и ты в лес собираешься?

— Да уж лучше в лес идти, чем быть войтом, как ты.

Новая волна гнева захлестнула Василя. Но теперь он уже не сделает ошибки — у него есть твердая линия, и он знает, чем кончить эту стычку с Авгиней.

— Это ты у Талашей ума набралась? Или, может, Мартын тебя научил?

Назвав Мартына, Василь еще острее почувствовал, как он ненавидит и этого человека и Авгиню. Но и Авгиня не могла остаться безразличной к прозвучавшему имени:

— Кто бы ни научил, лишь бы научил. А вот тебя никто уже не научит. И люди смотрят на тебя, как на волка. Ты сам себе яму роешь…

— Ты мне яму роешь! — взорвался Василь. — Как ты смеешь ходить к этим Талашам и водить с ними дружбу? Разве это люди? Разбойники, голодранцы, преступники. Или тебе мой хлеб приелся? Или тебе одеться не во что? Кто ж ты после этого?

— Что ты попрекаешь меня своим хлебом? — Красивые глаза Авгини стали злыми и холодными. — Разве я не работала? Не заработала себе на хлеб, на одёжу?

Она заплакала и другим тоном сказала:

— Пускай они огнем горят, твой хлеб и твоя одёжа! Лучше бы я батрачкой осталась.

— А, обожралась! Батрачить захотела! — Губы Василя уродливо скривились, и черная борода затряслась. — Так иди из моей хаты! Вон! Чтоб и духу твоего здесь не было. Не надо мне предателя и врага в хате! Вон!

Он схватил Авгиню за плечи и с силой толкнул ее к дверям. Вцепившаяся в мать Алеся от толчка полетела вместе с ней и стукнулась головой о косяк. Девочка схватилась рукой за голову, но не плакала и не кричала, а только дрожала вся, как в лихорадке. Петрок и Гришка с плачем бросились к матери и тоже уцепились ручонками за ее платье.

Какая горькая обида, какая издевка!

Еще никто никогда так не поступал с Авгиней. Она сама испугалась не меньше Алеси. С ненавистью глянула на разъяренного войта, потом привлекла к себе Алесю.

— Доченька моя! Головку тебе пробил этот зверь!

— Мамка! Зачем ругаешься с тятей? — с тихим укором спросила Авгиню Алеся.

А Василь в порыве ярости стал срывать с перекладины одежду Авгини и Алеси и швырять их под ноги жене.

— Забирайте свои тряпки и не мозольте мне больше глаза. Хватит!

Потом повалил набок сундук, вскочил на него и начал колотить по сундуку каблуками.

Авгиня молча надела короткий кожушок, накинула на голову теплый платок, а потом одела Алесю.

— Пойдем, дочушка, нам тут нет места.

Петрок и Гришка заплакали:

— Не уходи, мама!

— И мы с тобой!

— Марш на печь! — гаркнул на них отец.

Мальчики покорно выпустили из рук полу материнского кожушка и с опущенными головками полезли на полати к деду Куприяну: оттуда раздался их громкий плач.

— Не плачьте, детки, — обратилась к ним мать. — Я вернусь и вас возьму.

— А, чирий тебе! — кричал Василь. — Хватит с тебя дочки.

— Ну, это мы еще увидим! — В голосе Авгини прозвучала угроза.

Василь распахнул дверь. Авгиня, не дожидаясь нового пинка, взяла за руку Алесю и шагнула за порог, в тьму зимней ночи.

Назавтра в деревне Примаки — так называлась деревня, где жил дед Талаш, — только и было разговоров, что про Авгиню и про ее разрыв с войтом Василем Бусыгой. А к вечеру того же дня еще одна новость взволновала деревню: хата деда Талаша и вся его усадьба брошена хозяевами, опустела…

Савка Мильгун всегда считал: скорость — не спорость. Вот почему, распрощавшись с Максимом, он без всякой торопливости зашагал в сторону деревни Вепры. Да и зачем вообще спешить? Все равно, спеши не спеши, а от судьбы не уйдешь.

В Вепрах Савка задержался: были все основания для того, чтобы побыть в этой деревне подольше. Во-первых, тут было много обиженных легионерами: в Вепрах легионеры убили Кондрата Буса, сожгли хату Мартына, вообще Вепры ободрали они как липку. Во-вторых, в Вепрах проживали приятели Савки, давнишние компаньоны по части конокрадства. Правда, дела эти были не такие уж почетные, чтоб шуметь о них при всем народе, но вспомнить в хорошей компании, за чаркой самогона, как они ловко угоняли лошадей, — отчего бы и нет? Особенно принимая во внимание, что дела эти делались еще при царе… А у Савки как раз и денежки были: получил задаток от войта и его приятелей. Таким образом, Савка пробыл в Вепрах дня четыре и, надо сказать, даром времени не терял: всем и всякому — правда, под большим секретом — высказывал те же взгляды, которыми поделился с Максимом, говорил о своем решении стать партизаном. В этом деле он уже, как говорится, набил руку. Он так увлекся своим «партизанством», что и сам начинал верить в него. Но в это время в Вепрах появилась невестка Талаша и рассказала жене Мартына Рыля, кто такой Савка и какое поручение получил он от войта. Узнав об этом, вепровцы страшно возмутились. Неизвестно, что стало бы с Савкой, но тут вслед за Аленой пришел в Вепры Максим и передал приказ отца — направить Савку в Карначи к Тимоху Будику. Такой развязкой все остались довольны: сам Максим был доволен тем, что ему удалось выполнить отцовский приказ; вепровцы — тем, что им не надо было больше думать, как поступить с Савкой; сам же Савка был уверен, что нашел то, что искал.

Итак, из Вепров Савка подался в Карначи.

Тимох Будик долго и внимательно разглядывал Савку Мильгуна. Под этим проницательным взглядом Савка чувствовал себя как-то неловко. Но он храбро выдержал этот испытующий взгляд и, в свою очередь, глазом не моргнув, разглядывал Тимоха.

— Так это ты и есть тот самый Савка Мильгун? — спросил наконец Будик.

«При чем тут „тот самый“? И почему „тот самый“?» — обеспокоенно подумал Мильгун. В этих словах послышалось что-то такое, от чего Савку словно обдало варом.

— Что значит «тот самый»?.. Разве есть еще и не «тот самый» Савка Мильгун и ты знаешь такого? — поинтересовался Савка.