Клинки севера - Алина Илларионова

– Я знаю…

– И я даже могу предположить, откуда ты это узнал! Она пришла и рассказала сама, эта несчастная девочка, до дрожи боящаяся хозяина Дарьена… и меня. Скорее всего, она плакала, а ты ее утешал, неохотно, но вынужденно, и горячо убеждал в ее же собственной невиновности. Верно, Арвиэль?

– Сострадание есть одна из светлейших добродетелей… – тоскливо протянул в небо Вилль. На плотной границе солнечно-желтый цвет еще боролся с наступающим грязно-лиловым, но с каждой минутой слабел, неотвратимо сдавая позиции.

…Люди и аватары под знаменами грифона дорого продавали каждый вздох, каждый шаг назад. До тех пор, пока пятиться стало некуда. Скорпионы карабкались по трупам, наседали на ворота. Вражеские нарвалы[10] превратили западную стену в гряду оплавленных магией валунов, из которой торчал сбитый наземь шпиль Академии магии.

И тогда совсем юная девушка подняла меч и бесстрашно сдернула шлем…

– Дождь начнется через полчаса, не раньше, так что вымокнуть я не боюсь. – Как всегда, Шантэль не нуждался в прямом вопросе. – Я понимаю твою неприязнь, Арвиэль. Более того, могу заверить, что Высокие короли довольно скоро пожалели об опрометчивом проклятии. Блага это никому не принесло. Силль-Миеллон ослабел, а аватары погибли. Поэтому повторяю: будь осторожнее, последний из рода. А теперь доброй ночи.

– Подождите! – Шантэль обернулся. – Откуда вы знаете обо мне?

– Твоего деда звали Дарсиль Фелленвирд из Ветви Багряного Клена. Он погиб в карательном походе на Скадар, который окончился у подножия Поднебесной Цепи, и на нем завершился род Фелленвирд. Эту фамилию – фамилию мужа первой отступницы – в Силль-Миеллоне предпочли забыть, а вашего отца, вероятно, взяли на воспитание родичи матери, Винтерленны.

– Они стали вождями нашего клана, Араисс и Далила Винтерленн.

– Вот как? Твой отец изменил фамилию, взяв по первому слогу от материной и отцовской. Но, поверь, тем немногим, кто помнит Россэлин, достаточно одного взгляда на тебя, чтобы все понять. – Шантэль засмеялся. – Твоя бабушка тоже предпочитала сабли расческе.

Окоем застило до горизонта низкими набрякшими тучами; казалось, вот-вот одна зацепится за острую пику елки в смешанном полесье Орлики, и пойдет трещина по небу, ветвясь и расползаясь, как сыпучая тафта в руках неумелой швеи. Хлынет дождь: сразу – резко, с первых капель – яростно, не размениваясь на пробные темные бляшки в неостывшем еще песке.

Но гроза не торопилась. Она ждала слишком долго, чтобы позволить себе еще немного торжества над присмиревшим миром.

– Войди, Дан! – разрешил Вилль прежде, чем в дверь постучали. Судя по отчетливому звуку, сапогом.

Сперва показалась обтянутая белой рубахой спина с толстым черным канатом косы посередине. Следом в щель лаской шмыгнул ее обладатель, а уж потом дверь открылась нараспашку, являя серебряный поднос величиной с обеденную поляну, убранную традиционными фруктами, печеной рулькой и…

«Винище!» – Желудок истошно заголосил, перед глазами замелькали картинки: торчащая из жбана с помоями когтистая дуля, удирающий из-под обстрела косточками пеликан, песня «Про коня» с выходом из-за камина за неимением печки…

– Брр!

– Л’лэрд не любит грозу?

– Л’лэрд не любит ссориться с братом. – Вилль сидел на подоконнике, удобно привалившись спиной к стеклу.

Дан, поставив поднос, замешкался на пороге.

– Что-то случилось? Быть может, вина?

– Нет! Может, просто гроза. А может, препирался с Шантэлем и у меня мозги набекрень от словесных пируэтов. Вина сам выпей, если хочешь.

– Не откажусь. Хорошее у них вино, крепкое, терпкое, сливово-алое, как гранат. Глотнешь прохладу, а она потом бежит живым огоньком по крови, и будто сам оживаешь, – забормотал Дан, всего на полногтя не долив до краев и теперь разглядывая рубиновую жидкость под свечкой. – Служанка мне все рассказала.

– Да ну?

– Она служит у Дарьена год, до конца срока осталось еще четырнадцать лет. Когда расквитается с материным долгом и получит удостоверение личности, ей будет за тридцать. Ни образования, ни положения в обществе. Только увядшая юность. Она хотела, чтобы по весне я тайком провел ее на корабль и увез в Неверру.

– И что, поможешь бедняжке?

Дан замялся. Кричать через всю комнату было неудобно, и он присел на край кровати, поставив кувшин рядом на пол и грея в ладонях массивный серебряный не бокал даже, а маленький кубок, украшенный опалами.

– Никому и никогда не позволю использовать себя.

– Не зарекайся.

– Это – мой принцип, Вилль. Жизненный. Тот феромон был похож на опий: чем больше вдыхаешь, тем чаще хочется. Никаких мыслей кроме, никаких желаний. Нет, помогать я не буду. К побежденным сочувствия нет.

– Сурово!

– Те близняшки тоже не особо нежничали, когда воткнули мне нож под ребра.

– Близняшки?

– «Рыбачки»-науми, что напали в Веселом переулке, – пояснил Дан, прихлебывая вино и совершенно не замечая очумелого лица брата. – Хотел бы я с ними встретиться в более приятной обстановке. Мм… Гибкие, ловкие, словно их не две было, а больше…

– Это доппели.

– Кто?

– Доппели, Дан! Доппели! Двойники, выращенные из донорской крови. Вот оно! – Вилль прищелкнул пальцами, игнорируя скептическое хмыканье Дана. – А я говорил, что с ехидной дело нечисто! Ее действительно подбросили ко мне, чтобы заманить в клятый переулок и усыпить. Если бы я не знал о ней, то пошел бы следом, как на поводке, прямо к твоим «рыбачкам» в сети!

Мигнуло вновь. На сей раз гром ответил азартнее, аж стекло задребезжало. Дан побулькал кувшином над ухом – еще много осталось – и, явно наслаждаясь процессом, опять взялся за разлив, церемонно, боясь уронить даже каплю.

– Вообще-то я убил одну из них, а остальные «убили» меня. Это несколько отличается от «усыпить», не находишь?

– Никто тебя убивать не собирался! Дан, я сегодня видел доппеля. Они как неразумные дети и, судя по всему, делают то, что им велят. Природные навыки метаморфа-донора перешли к его доппелям, а вот мозгов это не прибавило. Похоже, им велели усыпить и притащить к хозяину эльфа, который придет в переулок. Вот ты и попался вместо меня!

– А потом они разглядели и спохватились: «Вай-вай, какой мы глюпый никч’йомный овца! Как нам люто, бэшэно влэтыт’! Давай доб’йом?!»

Вилль укоризненно посмотрел на него, потом на кувшин, но смолчал. Дан, не поняв намека, продолжал смаковать вино. При этом выражение лица у него было чудным, будто не второй бокал пил, а успел единолично опустошить половину винной лавки.