Психоанализ культуры - Зигмунд Фрейд

конце концов наказывает его за проявление нетерпения (в чем оно выражалось, не сообщается). Поскольку такие черты характера не украшают человека, они вполне могут соответствовать исторической истине. Нельзя также исключать и возможность, что некоторые свойства личности, приписываемые ранними представлениями евреев своему богу, когда они называли его ревнивым, строгим и неумолимым, были в основном заимствованы из воспоминаний о Моисее, ведь фактически из Египта их вывел не незримый бог, а человек по имени Моисей.

Другая приписываемая ему особенность заслуживает нашего особого интереса. Моисей, похоже, «тяжело говорил», – другими словами, он запинался и допускал речевые ошибки, так что в ходе предполагаемого разговора с фараоном ему требовалась помощь Аарона, который именуется его братом. Это опять-таки могло обладать исторической достоверностью и было бы желанным вкладом в очеловечивание облика великой личности. Однако эта деталь могла иметь другое – и более важное – значение. Данное свидетельство в слегка искаженном виде подразумевает, видимо, тот факт, что Моисей был человеком с другим родным языком, не способным общаться – по крайней мере в начале их отношений – со своими семитскими «неоегиптянами» без переводчика. То есть перед нами новое подтверждение тезиса, что Моисей был египтянином.

Но в таком случае кажется, что наша работа подошла к промежуточному финишу. Из нашего допущения, что Моисей был египтянином, независимо от его обоснованности или необоснованности, поначалу мы больше ничего вывести не можем. Библейское сообщение о Моисее и Исходе любой историк сочтет благочестивым вымыслом, переработанным давней традицией в духе ее предпочтений. Как изначально звучало предание, нам неизвестно. Мы охотно занялись бы расшифровкой этих деформирующих пристрастий, но из-за незнания исторических событий они остаются во мраке. Нас не может смутить возражение, что в нашей реконструкции не нашлось места для таких жемчужин библейского повествования, как, например, десять казней египетских, рассказ о переходе через Чермное море, торжественное вручение законов на горе Синай. Но мы не вправе оставаться равнодушными, обнаружив, что оказались в противоречии с выводами беспристрастного исторического исследования наших дней.

Эти самые новые историки, представителем которых мы можем признать Эд. Мейера[62], присоединяются к библейскому сообщению в одном решающем пункте. Они точно так же полагают, что еврейские племена, из которых позднее сложился народ израильский, приняли новую религию в какой-то определенный момент времени. Однако это событие произошло не в Египте, даже не у подножия горы на Синайском полуострове, а в местности, называемой Мерива-Кадеш, в оазисе, отличающемся изобилием источников и колодцев и расположенном южнее Палестины, в полосе между восточной оконечностью Синайского полуострова и западной оконечностью Аравии. Там они, видимо, и переняли поклонение богу Яхве от живущего неподалеку арабского племени мадианитян. Вполне вероятно, что и другие племена-соседи были приверженцами этого бога.

Несомненно, Яхве был богом вулканов. В Египте же, как известно, вулканы отсутствуют, и к тому же горы Синайского полуострова не вулканического происхождения. Зато вулканы, видимо, еще действовавшие в те отдаленные времена, располагались вдоль западной границы Аравии. Скорее всего, одной из таких гор был Синай Хорив, который люди почитали за обиталище Яхве[63]. Несмотря на все переработки, которым подвергался текст Библии, удается реконструировать, согласно Эд. Мейеру, первоначальное представление о характере этого бога: то был жуткий, кровожадный демон, передвигавшийся ночью и избегавший света дня[64].

Посредника между этим богом и народом с таким вероисповеданием звали Моисей. Он – зять мадианитянского жреца Иофара, чьи стада он пас, когда услышал зов бога. Моисей посещал Иофара и в Кадеше, где тот наставлял его. И хотя Эд. Мейер нисколько не сомневается, что история пребывания Моисея в Египте и обрушившихся на египтян бедствий содержит толику правды[65], он явно не знает, как следует подавать и оценивать признаваемые им факты. Только обычай обрезания он готов признать произошедшим из Египта. Мейер обогащает нашу предыдущую аргументацию двумя важными замечаниями. Во-первых, народ еврейский на обрезание подвиг Иисус Навин, чтобы «снять с него посрамление египетское». А во-вторых, с помощью цитаты из Геродота Мейер сообщает: финикийцы (бывшие, вероятно, евреями) и сирийцы в Палестине сами признавались, что научились обрезанию у египтян[66]. Какой-то египтянин Моисей представляется Мейеру лишним. «Известный нам Моисей – родоначальник жреческого рода в Кадеше, а стало быть, связанная с культом фигура генеалогической легенды, а не историческая личность. Так что еще никому (исключая тех, кто принимает предание целиком за историческую истину) из видевших в нем историческую личность не удалось наделить его образ каким-либо конкретным содержанием, представить его в виде определенной индивидуальности или указать хоть что-то созданное им или представляющее его исторические деяния»[67].

Вместо этого Мейер неустанно подчеркивает связь Моисея с Кадешем и Мадианом. «Отныне образ Моисея неразрывно сросся и с Мадианом, и с культовыми местами в пустыне»[68]. «Этот образ Моисея неразрывно связан с Кадешем (Масса и Мариба), что дополняется родством с мадианитянским жрецом. Напротив, связь с Исходом, тем более история его юности отходят далеко на второй план и выглядят как результат включения Моисея в цикл легенд»[69]. Он обращает внимание на то, что мотивы, движущие Моисеем в пору юности, позднее были целиком отвергнуты. «Моисей в Мадиане больше не египтянин и не внук фараона, а пастух, которому явился Яхве. В повествованиях о казнях египетских нет уже ни слова о его старых связях, так как их легко было бы использовать, а повеление фараона убивать детей израелевых было совершенно забыто. Во время Исхода и гибели египтян Моисей вообще не играл никакой роли, в этом случае его имя ни разу не упоминается. Признаки героя, которые предполагали у него легенды о его детстве, полностью отсутствуют у совсем взрослого Моисея. Он всего лишь слуга бога, чудотворец, которого Яхве наделил сверхъестественными силами»[70].

Мы не станем оспаривать впечатление, что этот Моисей из Кадеша и Мадиана, которому даже традиция приписывает установление бронзового змея в качестве бога исцеления, – совершенно иной человек, нежели выявленный нами всесильный египтянин, предложивший народу религию, которая строжайше запретила любую магию и колдовство. Наш Моисей-египтянин отличается от Моисея-мадианитянина не меньше, чем универсальный бог Атон от обитающего на божественной горе демона Яхве. А если мы хоть сколько-нибудь доверяем изысканиям новейших историков, то должны признать, что путеводная нить, которую мы собирались сплести из предположения, что Моисей был египтянином, теперь вторично оборвалась, и на этот раз вроде бы без надежды на устранение обрыва.

V

Как-то неожиданно и в этом случае нашелся выход. Старания видеть в Моисее фигуру, выросшую из кадешского жреца, и утвердить его величие, прославляемое преданием, не прекратились и после Эд. Мейера (Грессман