После бури. Книга вторая - СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН

— Три. Три имени! Может, и больше, не знаю Кузьмич — это уже когда он бежал за границу.

— А кем он был до Кузьмича?

— Странно, но он был... он был Петром! Петра я еще не знала. Смешно?

— А вот что я еще давно-давно собираюсь тебе рассказать... Я ведь была королевой! Многие годы! Догадываешься?

Корнилов сказал весело и самоуверенно:

— Конечно! Это когда ты встретилась с Лазаревым. Точно?

— Совсем не так. Совсем не точно. Я была королевой, когда сопротивлялась своему первому мужу. Потому и сопротивлялась, что чувствовала себя королевой, а его недостойным себя. Почему я ушла от своего второго мужа? Да все по той же причине! Но вот когда я встретила Лазарева, я сразу же поняла, что больше я не королева. Нет, нет, не она — сан я потеряла. Навсегда. И, знаешь ли, это была сладостная потеря. Мне было очень легко от потери, голова кружилась. И тут-то я и пережила годы своего совершенства. Каждая, почти каждая женщина переживает годы своего совершенства, чувствуя себя в расцвете, чувствуя свою истинную природу и свое назначение. Избавляясь от девичества, избавляясь окончательно, но и не замечая еще никаких признаков старости.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что нынче ты уже несовершенна?

— И говорить нечего, настолько это очевидно.

— Никакой очевидности. Потому что этого не может быть.

— Ты все-таки глупый,— сказала Нина Всеволодовна.

— Это ты глупая,— ответил Корнилов.

Ничего-то он не знал и знать не мог — где мысль, где воспоминание, где догадка, где ощущение, где слух, где зрение, где осязание, обоняние. Где что и что кто?.. Все было одним: им и ею, ею — им!

И Корнилов просыпался каждый день с одной и той же надеждой: хорошо бы сегодня ничего не произошло! Ничего такого, что не запланировано ни Госпланом СССР, ни Госпланом РСФСР, ни краевой Плановой комиссией; он был поглощен этой плановой жизнью с девяти часов утра до четырех дня, плюс сверхурочные часы — планирование перспектив развития народного хозяйства Сибири.

А все остальное время?!

Нет, ничего-то он не знал и знать не мог, где мысль, где догадка, а где ощущение...

Корнилов любил Крайплан, КИС и свой крохотный кабинетик: там как-никак, а планировалась жизнь, причем без особых событий и потрясений. В ближайшие хотя бы годы без войны, без преступлений и наказаний, без ошибок и заблуждений, без пережитков прошлого, без... Одним словом, Крайплан неизменно утверждал: будет вот так ! А, в конце-то концов, не все ли равно, будет ли так похуже или получше? Лишь бы так было и доказывало возможность своего осуществления. Нужно было отметить, и Корнилов это много раз отмечал, что Крайплан да и все другие советские и кооперативные коллективы работали нынче с огромным энтузиазмом, с отдачей всех сил, не считаясь со временем и преодолевая огромные трудности — нехватку кадров, необыкновенно острую нехватку жилищ, а также бюрократизм, сопротивление нэпманов, противодействие всякого рода оппозиций, угрозы военного вторжения извне, со стороны капиталистического окружения. Однако все это не только не снижало общий энтузиазм, а скорее наоборот — поднимало его.

Хотя энтузиазм был всеобщим, хотя, так или иначе упоминая о нем, каждый говорил общие и чересчур известные слова, каждый все-таки переживал его по-своему.

Товарищ Корнилов, например, тот переживал энтузиазм исключительно благодаря так, к которому относился почти что с благоговением, с надеждой и верой, как бы даже напоминающей что-то религиозное.

В России-то так не хватало ведь издавна, в ней всегда было множество не так: чего-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь. А тут?

Так! И вот он сидел в своем кабинетике, Корнилов, иногда до поздней ночи, выводил суммы, разности, производные и частные, чаще все-таки суммы величин и показатели природных ресурсов края.

Он выводил их из различных источников: из ведомственных докладных, из материалов, когда-то и кем-то сданных в архив, из сведений, которые в обязательном порядке должны были представлять в КИС все без исключения геологические, таксаторские лесные, районные землеустроительные, изыскательские речные и строительные партии, из отчетов научных экспедиций советского и дореволюционного времени, из публикаций — тоже нынешних и столетней давности. Он убедился, что никто до сих пор в Сибири не занимался подобного рода систематизацией, никто не сводил разрозненные данные в одно целое. Он в этом деле пионер! У него нюх явился, он теперь умел безошибочно обнаружить нечто такое, что входило бы слагаемым в его суммы. И не только нюх, но и особое зрение, и слух, и осязание. Стоило ему взять в руки ветхую какую-нибудь книжечку или брошюрку, и он уже глазами видел, пальцами чувствовал:. есть! Есть здесь то, что он ищет! И вот он тоже был исследователем и открывателем, и каких серьезных результатов он достигал!

Удивительно, что природных запасов и ресурсов Сибири всегда и на все хватало, на все планы, на все запросы. На любое так хватало каменного угля, цветных металлов, гидроэнергетических потенциалов, лесов, лугов и пашен, и от этого богатства, от этого даже избытка кружилась голова; как бы не свихнуться, не удариться от богатства в какую-нибудь блажь!

Не хватало, правда, нефти, вот уж чего в Сибири не было, того до сих пор не было, но и нефтью уже начинало попахивать, уже при содействии Крайплана и опять-таки при личном участии Корнилова в Васюганье была нынче направлена первая поисковая партия под начальством энергичного инженера Васильева.

Томский профессор Усов строил на этот счет смелые прогнозы.

Ну, а кроме нефти, все! Уже привычка к тому, что все должно быть обязательно, притом в каком угодно количестве, стала вырабатываться у людей, и товарищ Прохин устно, а товарищ Гродненский и даже товарищ Озолинь по телефону, вызывая Корнилова в смежную с его кабинетиком комнату, спрашивали: «Корнилов? Здравствуйте! Вот что, Петр Николаевич, надо и еще поискать строевого леса (каменного угля, олова, чернозема). Надо обязательно! Союзный Госплан (трест «Экспортлес», «Глауголь», Совнарком, ВСНХ) спрашивает для своих ближайших прикидок, а нам неудобно сказать «нет!»— кто поверит? Поищите, Корнилов, поищите хорошенько!» И Корнилов искал. И находил. Хотя сердце и сжималось у него иной раз от той легкости, с которой ему говорили «найти!», а он «находил». Но что поделаешь? Недаром же еще покойный Лазарев не раз и не два говорил: «В Сибири сама природа жаждет строить социализм!» Правда, он еще и такие, милые сердцу Корнилова говорил слова: «Сама природа — это уже социализм, и остается только достигнуть той же природы вещей в человеческом обществе!»

И если Корнилов не в столь отдаленном прошлом был натурфилософом, так теперь он стал натурраспорядителем.

Эта смена ролей его смущала. Иногда очень, иногда не очень, а тогда он улавливал определенную логику в переходе от одной роли к другой и старался быть образцовым распорядителем натуры, всех бесценных кладовых природы, это и был его энтузиазм, его вера в реальность и добропорядочность так, которое в урочные, а чем дальше, тем чаще и а сверхурочные рабочие часы формировалось здесь, в Крайплане.

Если бы еще и поменьше событийности! Поменьше неожиданных всяких обстоятельств, которые так и рвутся, так и рвутся сделать из Корнилова-плановика Корнилова-неплановика, неизвестно кого. Казалось бы, кто-кто, а Корнилов-то должен был привыкнуть к любым метаморфозам, которые с ним происходили. Нет, не привык!

Не привык и болезненно переживал приближение событий, которые кем-то были названы «Комиссией Бондарина»...

«Слово большевика и его дело. Письмо в редакцию» — такой был заголовок у этой бумаги (о которой с некоторых пор говорилось: «документ»), речь в которой шла о том, что некоторые, причем авторитетные и заслуженные члены ВКП(б), допускают поступки, совершенно неприемлемые с точки зрения политической.

Так, документ подвергал резкой критике зав. краевым отделом народного образования за слабое внедрение звеньевой системы образования, в связи с этим указывалось, что ученики во многих школах города и края все еще сдают экзамены каждый сам по себе и каждый сам по себе получает текущие отметки, в то время как в соответствии с последними достижениями педагогической науки для развития духа коллективизма в детях учитель должен спрашивать сразу «звено» в 5 — 6 человек и отметки — текущие и за семестр — ставить одинаковые всему звену; критиковался председатель правления краевой Центральной рабочей потребительской кооперации — он отдал распоряжение о закрытии нескольких убыточных торговых точек в рабочих поселках. В рабочих ! А это уже чем попахивало? Критиковался и сам редактор краевой газеты, на имя которого адресовалось письмо — за политическую беззубость, за то, что опубликовал целый ряд материалов, «сильно смахивающих на правый уклон».

Но, пожалуй, самой «ударной» частью этого письма, этого документа, самой разработанной был следующий пример расхождения слова большевика с его делом.