Нет - Анатолий Маркуша

— В чем нуждается Виктор Михайлович? На что начальник Центра неизменно отвечал:

— Спасибо, Михаил Николаевич, пока ничего не надо, справляемся своими силами.

— Фрукты там, соки, может быть, какие-нибудь лекарства нужны?

— Соки послали, апельсины тоже, на лекарства заявки не поступали.

— Ну-ну, держите в курсе. Если что потребуется, звоните в любое время. — И каждый раз под конец спрашивал:

— А перевозить его, точно, нельзя? Проверяли?..

В этот день, сразу же после очередного доклада начальника Центра, Плотникову позвонил Княгинин. Когда-то, очень давно, они вместе учились в институте и с той поры сохранили добрые, почти приятельские отношения. С годами, правда, стали называть друг друга по имени и отчеству, но по-прежнему обращались на «ты».

— День добрый, Михаил Николаевич, — сказал Княгинин, — беспокою тебя по поводу Хабарова. Появился, очаровал всех и исчез, как мимолетное видение, как гений чистой красоты… Все-таки это с его стороны свинство, хоть бы позвонил, поставил в известность…

— Павел Семенович, не ругай Хабарова. Несчастье с ним. Побился, и крепко. Одиннадцатый день в больнице.

— Как? А я слышал, что у Севса все в порядке и облет прошел, как говорится, на высшем уровне.

— То-то и обидно, что побился Виктор Михайлович не на большой машине, а на паршивой керосинке, в связном полете и по глупейшему стечению обстоятельств: отказ двигателя над населенным пунктом…

— Он серьезно пострадал?

— Увы, перелом тазовых костей, перелом бёдра, лицо поцарапано. Лежит в больнице рядом с шестой точкой, и тронуть его не позволяют. Говорят: нетранспортабелен. Совершенно. Ко всему еще флеботромбоз появился…

— Кто его пользует?

— Местная медицина. Меня уверяют, что главврач там серьезный и условия вполне приличные, но, честно говоря, я в это не очень верю.

— Слушай, Михаил Николаевич, конечно, Хабаров ваш человек, и мне соваться с предложениями вроде бы не совсем удобно, но на твоем месте я бы все-таки наладил консилиум. Флеботромбоз — штука серьезная. И пусть там хоть золотой главврач, не думаю, чтобы он часто с такими вещами сталкивался. Если хочешь, я созвонюсь с Минздравом, с санупром?

— Да, мы уж и сами об этом думали.

И, уже включив себя в круг забот о Хабарове, со свойственной ему организаторской деловитостью Павел Семенович спросил:

— Шестая точка открыта?

— Да.

— А от посадочной площадки до больницы там далеко?

— Километров восемь.

— Надо понимать, грязища на точке сейчас и машины не ходят?

— Как всюду.

— Ясно. Давай так: ты, Михаил Николаевич, обеспечиваешь вертолет, выясняешь, можно ли приткнуться на нем непосредственно около больницы, а я беру на себя консультантов. Только мне нужно знать подробнее, что у Хабарова поломано. Хорошо бы иметь полный текст диагноза.

— Это можно. Тут у меня на столе за каждый день сводки лежат.

— Минуточку, Михаил Николаевич, переключаю тебя на магнитофонную запись, продиктуй, пожалуйста. Я не прощаюсь. Позже позвоню еще. А пока ориентировочно наметим вылет на завтра, часиков на тринадцать — четырнадцать. Идет?

Хабарова Княгинин видел всего считанные разы, но успел расположиться к Виктору Михайловичу буквально с первого дня знакомства. Впрочем, Хабаров понравился Павлу Семеновичу еще до знакомства, заочно. Кто-то из военных однажды рассказал Княгинину такую историю.

Несколько лет назад возникла острейшая необходимость увеличить продолжительность полета серийного истребителя. Опыт боевого применения этой машины показал: истребитель имеет ряд преимуществ перед противником, но запаса горючего у него минут на десять-двенадцать меньше. И стоило пилотам противной стороны установить это обстоятельство, как они немедленно изменили тактику: в начале боя стали тянуть резину и активизировались тогда, когда нашим ребятам волей или неволей приходилось, спешить на посадку. Штабные документы при этом с неопровержимой убедительностью показывали: бои, происходившие при ясной погоде, заканчивались с переменным успехом, а бои за облаками почти всегда давали превосходство противнику. Явление было зафиксировано и стало предметом обсуждения представительного совещания. В разговоре участвовали боевые летчики, специалисты по тактике, лучшие умы штаба и два или три представителя промышленности.

Спорили, судили, рядили…

Слово взял капитан Никольский. Капитан был едва ли не самым молодым участником совещания. Боевой летчик, заместитель командира эскадрильи. Смущаясь непривычной обстановкой, испытывая некоторую скованность перед окружившими его генеральскими погонами, капитан говорил не очень складно, но по существу, толково:

— Все, что тут предлагали но части увеличения емкости подвесных баков, надо думать, правильно. И, вероятно, поможет. Но вести бой с баками, сами понимаете… Это такое дело… А вот товарищ полковник, извините, фамилии не расслышал, докладывал, что за облаками мы попадаем в худшие условия, чем при ясной погоде. Это действительно так, но почему? Пока еще никто на этот вопрос ответа не дал, хотя это самый ответственный вопрос. Мне кажется, тут такое дело получается: посмотрите, как мы пробиваем облачность вверх и особенно вниз. Вертикальная скорость снижения установлена 15 метров в секунду. А если увеличить скорость? По-моему, в этом деле есть резерв. И немалый. Резерв, который позволит, не изменяя конструкции машины, не увеличивая емкости баков, сократить, так сказать, подсобное время и увеличить боевое. Конечно, надо бы это дело посчитать и проверить на практике… Но, я думаю, начинать следовало бы именно с простого, а не с переделок машины…

Как часто бывает, лучшие решения оказываются далеко не самыми сложными.

Штурманы, не выходя из зала заседания, прикинули на навигационных линейках, что может дать предложение капитана Никольского, и получилось: в увеличении вертикальной скорости снижения при пробивании облаков действительно кроется весьма значительный запас времени пребывания на поле боя.

Хабаров представлял на совещании промышленность и за разработку тактических и методических документов вовсе не отвечал, но тут же предложил свои услуги. Дело в том, что Виктор Михайлович был крестным отцом истребителя, очень любил машину и всякий ее успех рассматривал как собственное достижение, а каждую неудачу — как свою личную неприятность.

Руководитель совещания поинтересовался, сколько времени потребуется Хабарову для испытания и где он считает удобнее всего провести контрольные полеты.

Виктор Михайлович ответил не задумываясь:

— Два дня и три ночи. Могу отлетать в любой близрасположенной строевой части, если мне выделят там два самолета: боевой и спарку…

На том и договорились. Ведущим летчиком утвердили полковника Хабарова, вторым летчиком — капитана Никольского.

Через день они доложили: «Увеличение вертикальной скорости с 15 до 25 метров в секунду дало заметный результат. Продолжаем работу».

Хабаров и Никольский пробивали облака и со скоростью 30 метров в секунду, и 40, и 50.

Каждые следующие десять метров в секунду давали все более заметный «довесок» к боевому времени.

Однако на пятидесяти метрах в секунду Хабаров остановился. В заключение написал: «Дальнейшее увеличение скорости пробивания облаков, учитывая, что эту работу впоследствии должны будут выполнять летчики строевых частей, в том числе и средней квалификации, представляется нецелесообразным». Попутно Хабаров заметил, что некоторые приборы в кабине расположены неудачно. Для повышения безопасности пробивания облаков на больших скоростях необходимо, в частности, поднять авиагоризонт к самому прицелу. Заключение подписал и капитан Никольский.

На следующий день аэродром, где велись эти блициспытания, посетил представитель инспекции. Сравнительно молодой, стройный подполковник в ладно сшитом мундире сверкал погонами, пуговицами, орденской планкой, значком академии и нагрудными крылышками военного летчика первого класса. У него было узкое, сильно загоревшее лицо, строгое и какое-то отрешенное. Назвавшись, он протянул руку Виктору Михайловичу, который, как всегда на аэродроме, был облачен в старую облезлую кожаную куртку и еще более старый, вылинявший комбинезон.

— Хабаров, — отвечая на рукопожатие, сказал Виктор Михайлович.

— Представляете промышленность? — спросил инспектор.

— Представляю. На общественных началах, из чистого энтузиазма.

— Странно, что вас впутали в это дело… А вы? — Вопрос был обращен к Никольскому.

— Капитан Никольский, заместитель командира эскадрильи.

— Прошу, капитан, доложить, что и как вы тут успели сделать. Никольский хотел возразить, сослаться на то, что старший Хабаров, а он всего лишь дублер и, так сказать, второе лицо, но Виктор Михайлович сказал: