Наша светлость - Карина Демина

Вода у берега прозрачная. Видны камушки и мелкие рыбешки, которые сперва прячутся, но если стоять на месте, то подплывают к самым ногам и тычутся в пальцы. Щекотно.

Хорошо.

…мама снова сердится и выговаривает скрипучим злым голосом, что Тиссе следует повзрослеть. Она уже не ребенок…

…а тан называет ее именно так и, кажется, сам верит в то, о чем говорит.

…Тисса взрослая и должна понять, что она — леди. А леди имеют долг перед своим родом и родом будущего супруга, которого отец скоро найдет. Еще год или два, ведь Тиссе уже тринадцать…

…шестнадцать. Но этого никто не заметил, как не заметили в прошлом году, что ей исполнилось пятнадцать.

…четырнадцать. Птичье гнездо на старой яблоне. Тисса лезет выше и выше, пробираясь сквозь бело-розовое кружево цветов. Ей просто интересно, вылупились птенцы или нет. Она замечательно умеет лазить по деревьям. Надо только выбрать ветку попрочней. Уцепиться и подтянуться… а гнездо пустое.

Старое.

Внутри — осклизлый пух и черный жук с длинными жвалами. Тисса боится жуков. И пятится назад. Вниз. С ветки на ветку. И домой… платье все грязное. Мама будет ругать: ведь Тисса обещала ей, что забудет про всякие глупости и займется вышивкой. Чтобы отца обрадовать.

Он скоро вернется.

Тисса сдержала слово. Почти. Ведь один раз уйти — не считается. Просто очень тяжело все время сидеть, а еще нитки путаются постоянно…

…больше ей не больно вспоминать.

…мама болеет. У нее разбилось сердце, и Тисса хотела бы склеить его. Она сбегала бы в деревню за самым лучшим клеем, который варят из рыбьих голов и зеленых водорослей, но этот клей соберет фарфор. А сердце куда тоньше фарфора.

Мама пишет письма. Много. Но на них нет ответа. А маме с каждым днем хуже.

Каждый день Тисса сама надевает неудобное платье. И чулки. И волосы зачесывает так, чтобы ни один волосок не выбивался из косы. Она приходит в мамину комнату и садится у окна с вышивкой.

— Ты стала совсем взрослой. — Мама говорит это и почему-то плачет. Наверное, Тисса опять что-то не так сделала.

…она всегда все делает не так. И вчера тоже. Но если бы тан объяснил, чего он хочет, Тисса постаралась бы исправиться.

…человек в черной куртке приходит на закате. У него и волосы черные. И лицо смуглое, некрасивое. Он разговаривает с матерью долго, а Тисса стоит под дверью, чувствуя, что от этого разговора все переменится. Человек в черной куртке дает им попрощаться.

— О вас позаботятся, — шепчет мама, обнимая и ее и Долэг. — Обещайте, что будете вести себя хорошо. Подобающим образом.

Тисса обещает. Она не хочет уезжать с человеком в черной куртке, но мама непреклонна.

Так будет лучше.

Она, поднявшись с постели, укладывает вещи, которых немного. Выезжать приходится на рассвете. Дорога длинная, а человек в черной куртке не разговаривает с ними. Он вообще точно не замечает их, и к лучшему, потому что Тисса боится его.

И города. И замка.

И женщины с худым строгим лицом. Она окидывает Тиссу неприязненным взглядом и говорит:

— Леди, вы отвратительно грязны. Не представляю, как можно было настолько себя запустить. Взгляните на ваши руки. На ваши волосы. На вашу одежду. Я неприятно поражена, что особа столь взрослая не в состоянии следить за собой.

— Простите.

В этот момент Тисса понимает, что это место никогда не будет ее домом. Она сбежать хотела, но… куда? И мама права — Тисса давно уже взрослая.

Вот только тан продолжает называть ее ребенком. И ей совсем не хочется возражать.

…о смерти мамы сообщает леди Льялл. И Тисса плачет, хотя плакать нельзя: леди должны сдерживать эмоции. Тем более что плакать нет причин. О Тиссе заботятся, и слезы — это проявление неблагодарности. Ей следует взять себя в руки, забыть все, что было прежде, и учиться жить по-новому.

Она старается.

А тан все-таки проснулся, и Тисса испугалась, что сейчас придется говорить, а она не знает, о чем принято говорить утром с мужчиной, и будет выглядеть полной дурой.

Уж лучше выглядеть спящей дурочкой.

Тан поверил. Он встал и еще долго ходил по комнате и даже смотрел — Тисса ощущала его взгляд и мысленно умоляла уйти куда-нибудь. У него же столько всяких дел имеется!

А Тисса как-нибудь сама здесь…

И он ушел.

Выбравшись из постели, Тисса убедилась, что выглядит она преотвратительно — впрочем, как еще может выглядеть человек по пробуждении? — а платье безнадежно испорчено, не говоря уже об остатках репутации Тиссы. Весь замок наверняка знает, где она провела ночь.

Этого не простят.

Вот как ей теперь быть?

Для начала — умыться. Найти иголку с нитками. Зашить платье…

Сбежать до возвращения их сиятельства.

Не получилось: Тиссе запрещено уходить. Тиссе следует принять ванну, которая уже наполнена, и позавтракать. А дальше, глядишь, тан вернется. Хорошо бы до наступления темноты.

— Он тебя не обидит, — сказал Гавин, вручая пушистое полотенце размером с простыню.

Он — возможно. И даже в его отсутствие Тиссе было спокойно, о плохом не думалось.

А ванна была большой… огромной даже. Не ванна — настоящее озеро с каменными гладкими берегами. Тисса легла и попыталась дотянуться ногой до противоположного края. Почти получилось. Дома ванну построили уже на памяти Тиссы. Мама настояла. А дед ворчал, что траты неразумны, кому надо, тот в бане помоется. Мама возражала — мыться в ванной удобнее. Только воду все равно грели на кухне и носили в ведрах.

Тут же прямо из крана… и настолько горячая, насколько захочешь.

А на полочке, которая вытянулась вдоль ванны, стояли флаконы, флакончики, склянки и глиняные кувшинчики, еще что-то, совершенно не мужского вида. Неужели тан всем этим пользуется? Тисса хихикнула, представив, как их сиятельство натирают лицо «составом, способствующим обретению кожей изысканной белизны». Или волосы подкрашивают… нет, как-то это не увязывалось с его характером.

Любопытство одержало победу над совестью.

В первом флаконе обнаружилось мыло, цветочное, но без резкого запаха. А вот содержимое глиняного горшка с плотной крышкой имело весьма характерный вид и запах. Папа такую мазь использовал, чтобы рубцы размягчить. Дегтярная мазь — от кожного воспаления… спиртовой настой родиолы — для скорейшего заживления мелких ран. Дальше смотреть стало неудобно, и Тисса, сняв флакон с мылом, нырнула в воду.

С головой.

Она не собиралась, просто, когда садилась, не рассчитала, что ванна эта настолько скользкая. Хорошо, что затылком не приложилась. Но вот коса намокла, и, значит, придется мыть, сушить, расчесывать… леди Льялл вечно ворчала, что Тисса не желает поступить, как поступают нормальные девушки — остричься накоротко и носить парики. И порой начинало казаться, что леди Льялл права.