Даже ведьмы умеют плакать - Анна Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо и за искренность, – кивнул олигарх. – Кстати, а откуда ты знаешь латынь?
– Ниоткуда, – пожала плечами Лиза. – Я ее тоже – чувствую.
– Занятно, – усмехнулся олигарх. И безапелляционно добавил: – Ты сейчас на работу? Тебя отвезут.
ГЛАВА 12
СКРЫТАЯ УГРОЗА
Магнат Макеев не стал менять свои планы из-за смутной угрозы, принесенной Лизой, – он не из пугливых. Переговоры в «Балчуге» не отменил. И автомобиль тоже решил не вызывать: смешно – ехать в бронированном «мерсе» ровно половину квартала… Как и собирался, олигарх отправился на переговоры пешком. Однако береженого бог бережет, и Макеев попросил начальника службы безопасности усилить собственную охрану до состояния «тревоги».
– Могу я спросить, почему? – осведомился начальник службы безопасности.
– У меня есть сведения о готовящемся на меня покушении, – ответил олигарх.
– Каков источник? – поинтересовался бывший генерал КГБ, уберегший Макеева от трех покушений.
– Не могу пока раскрывать, – покачал головой олигарх.
В итоге по дороге в «Балчуг» магната сопровождали – только в пределах непосредственной видимости – пять человек. Еще два снайпера страховали его на крышах близлежащих билдингов.
Когда Макеев, в одном пиджачке, пересекал Садовническую улицу, из припаркованного в десятке метров «Альфа-Ромео-156» вдруг вышла молодая, красивая, стильная женщина. Она завидела олигарха и быстрыми шагами пошла в его сторону.
Охрана напряглась. В радиэфире пронесся легкий бэмц:
– К объекту приближается женщина…
– Десять метров до объекта…
– Что у нее в руках??!
– Дамская сумка!
– Нейтрализовать?!
– Готовность один!
– Есть готовность один!
– Работать по ней??!
– Да! Нет! Отбой! Он улыбается ей!
– Он махнул ей рукой!
– Отбой первой готовности!
– Есть отбой.
…А Макеев остановился на тротуаре, удивленно взглянул на нее и проговорил:
– О, Ленка, привет! Это ты?
Женщина сняла темные очки, кокетливо улыбнулась:
– А я боялась, что постарела и ты меня не узнаешь…
…Но Ленка оказалась точно такой же, как и семь лет назад. Все то же милое лицо, блеск голубых глаз, копна золотистых волос. Она совсем не изменилась. Только от былой беззащитности, беспомощности не осталось и следа. Да, у нее все те же яркие глаза, бередящие самые потаенные желания, – глаза, которые он когда-то так любил… Только теперь они уже не молят – просто смотрят на него со спокойствием уверенной в себе женщины.
– Какими судьбами? – поинтересовался Макеев.
– Работа. – Она кивнула на витрину соседнего с «Балчугом» ресторана, пояснила: – У меня тут встреча с французами. – Украдкой взглянула на золото изящных часиков.
Похоже, она и вправду спешит. И что же, сейчас они разойдутся, каждый по своим переговорам, – и больше никогда друг друга не увидят? Макеев быстро спросил:
– Ну, Ленка, как ты живешь?
– Хорошо. – Она снова улыбнулась и взглянула на часы.
– Вижу, что хорошо. – Он еще раз охватил ее взглядом. Ее всю – с холеными руками, дорогим костюмом, зовущими глазами. И принял решение:
– Поужинаем вместе? По старой памяти?
Секундная заминка. Неужели откажется?
Нет. Опять улыбка, взмах ресницами…
– С удовольствием.
– Завтра?
– Можно и завтра.
– Я заеду за тобой. Где ты живешь?
– Если заезжать, то лучше на работу. Я работаю допоздна.
– В десять вечера тебя устроит? Куда за тобой заехать?
– Вот визитка, – откликнулась Лена, доставая из сумочки строго-дорогую визитницу.
Макеев хлопнул по плечу одного из охранников, с индифферентным видом ошивающегося рядом.
– Вот ему отдай. И объясни, как доехать. А я, извини, опаздываю. – И охраннику: – Слава, узнаешь, где девушка работает. И будь с ней поласковей. Это моя первая любовь.
…Больше никаких неожиданностей ни во время следования Макеева в «Балчуг», ни на самих переговорах не произошло.
ЛИЗА. СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ
Лиза чувствовала себя юной и глупой. Состояние – как в школе перед сложной контрольной: одновременно страх, азарт и предвкушение.
Теперь, когда дело сделано и потенциальные жертвы колдуна предупреждены, Лиза смогла полностью отдаться эмоциям. Даже не просто эмоциям, а самой настоящей эйфории.
«Какой у меня, наверное, дурацкий вид», – посмеивалась над собой Лиза. Но ничего не могла с собой поделать.
Она мечтала, волновалась и фантазировала – но впервые в жизни не о себе, а о ком-то .
Очень странное чувство – когда то, что происходит с ним , волнует тебя куда больше, чем собственные дела и проблемы. «Интересно, а что Женя сейчас делает? Гуляет? Спит? Работает? О чем думает?»
Лиза даже смогла сосредоточиться и увидела картинку: вот он, художник. Стоит перед мольбертом, только смотрит совсем не на него, а в окно. И взгляд – бездумный, шальной, как у бесшабашных уличных котов, которым так завидует ее Пират… И, кажется, в его глазах написано: думает он о ней, Лизе… А вот что Женя рисует – она не поняла. Но, кажется, что-то очень нежное, свежее… Летний луг, например. Или рощу из стройных березок. Или цветы.
«Пусть у тебя все получится!» – пожелала Лиза Жене. И тут же, как последняя клушка, забеспокоилась: «Интересно, а он обедал? А то ведь я его уже знаю: увлечется и обо всем забывает. Ни еды, ни отдыха…»
Ну и ну. С каких это пор ее волнует, устал мужчина или нет?! Разве она когда-нибудь думала так, скажем, о Красавчике? Да совершенно ей плевать было, голодный тот или нет, и как он себя чувствует, и какое у него настроение…
А с Женей – просто какое-то наваждение. Лиза не сомневалась: заболит у него зуб – она тут же почувствует. И готова не просто разделить его боль – а даже взять ее на себя. Пусть лучше у нее что-то болит, она крепкая, вытерпит, – зато у Женечки все должно быть хорошо.
«Шизофренические у меня мысли. Нет, даже маниакальные. В общем, тихо шифером шурша, крыша едет не спеша… Значит, такое помрачение рассудка и называется любовью ?»
Лиза даже взяла для смеха бабушкину книжицу «В мире мудрых мыслей». Открыла раздел о любви. Похихикала над цитатами из Маркса и Луначарского. Мысленно возразила Торо: «Буйной любви надо страшиться так же, как ненависти». Зато со Львом Толстым согласилась: «Любить – значит жить жизнью того, кого любишь». Это как раз про нее.
ХУДОЖНИК. ОПЯТЬ НАТЮРМОРТ
Теперь, что бы ни делал, я думаю о Лизе.
С точки зрения творчества это оказалось даже полезным. Я снова взялся за натюрморт, начатый в Москве и не законченный: разномастные цветы, разложенные на кухонном столе. Раньше я представлял себе некую абстрактную женщину, принесшую эти букеты домой после дня рождения. Теперь я воображал себе, что это – Лиза. Она притащила их и любовно разложила на столе перед тем, как расставить по вазам. Оттого, что я думал о Лизе, краски на полотне сами собой становились какими-то особенно яркими.
Я работал в двусветной гостиной баденского особняка. Работа спорилась, и я даже не замечал течения времени. Это классно – когда настолько увлекаешься, что не замечаешь, как проходят часы.
Вдруг на улице возле особняка я заслышал шум мотора. Я подошел к окну: у крыльца парковался «Мерседес» моего мецената. Совсем некстати. Оторвет меня от работы. Жаль было тратить драгоценное светлое время на пустопорожнюю болтовню.
Из «Мерседеса» вылез мой спонсор собственной персоной: седой, благообразный. С пассажирского сиденья выпорхнула девица-красавица: особа модельной внешности лет двадцати. Он увидел меня в окне и приветственно махнул рукой. Девица тоже сделала ручкой. Я поплелся открывать дверь.
Прямо на крыльце меценат трижды смачно меня расцеловал.
– Вот, Марина, рад тебе представить: это наш юный гений, надежда русского изобразительного искусства – Евгений Боголюбов.
Девушка протянула мне узкую длинную руку:
– Очень приятно.
Модель была юная, прекрасная и, похоже, совершенно пустоголовая. Очевидно, ее роль (дневная) при моем меценате в том и заключалась, чтобы всем улыбаться и говорить «очень приятно».
Я пригласил их в дом. Шевченко, не раздеваясь, прошелся по своей собственной гостиной, поцокал языком перед моим неоконченным натюрмортом, сказал с украинским акцентом:
– Гарно, гарно! О, це дило!
Потом скомандовал своей спутнице:
– Маринка, давай возьми в багажнике продукты и шуруй на кухню. Сооруди нам там бутербродики, кофе, коньячку. А нам с художником потолковать трэба.
Бессловесная Марина послушно удалилась на кухню.
Шевченко сбросил плащ на кресло, плотоядно потер руки.
– Ох, я сейчас такое расскажу – закачаешься!.. Вообще-то тебя надо плясать заставить. Ну, да ладно, черт с тобой, ты ж у нас Суриков, а не Нуриев.
