Игры политиков - Дик Моррис

Каков же урок? Помимо всего прочего, он состоит в том, что расколотую партию можно объединить новым, более плодотворным способом. Политическая оппозиция способна подорвать любое согласие, но разумное и творческое по духу руководство может вернуть симпатии бывших союзников, переписав условия договора.

Политики, раскланивающиеся во все стороны, лишь бы сколотить ту или иную фракцию, часто оказываются в стесненном положении. Так было и с Трумэном накануне выборов 1948 года. Но его опыт убеждает, что даже исключительно опасное на вид политическое расслоение может послужить во благо, особенно е.сли в результате удается избавиться от крайних элементов в собственном лагере. Если бы не коммунизм вкупе с расизмом, Трумэн никогда бы не получил такой свободы маневра.

Иначе говоря, он не позволил друзьям остановить себя. И хотя по дороге кое с кем пришлось расстаться, удвоенной преданности тех, кто сохранился, оказалось более чем достаточно для победы.

А Трумэн не просто победил, он испытывал удовольствие от борьбы. Его немало удивила предвыборная платформа республиканцев, предполагавшая увеличение пенсий по старости, равную с мужчинами оплату труда для женщин, запрет на налоги с участия в опросах общественного мнения (способ не допустить к избирательным урнам черных), принятие антидискриминационного закона по найму, уменьшение цен на жилье, поддержку небольших семейных ферм. Учитывая сопротивление республиканского конгресса именно этим мерам, Трумэн счел такую программу чистейшим лицемерием.

Он так и выразился — блеф. После съезда республиканской партии Трумэн созвал специальную сессию конгресса, предложив ему оформить собственные установки в виде закона.

Вспоминает Браунелл: «Кларк Клиффорд… разработал для Трумэна мудрую стратегию. Он улавливал большую разницу между умеренной, интернационалистской позицией Дьюи и гораздо более консервативной, изоляционистской позицией лидеров конгресса. Именно учитывая это обстоятельство, Трумэн начал свою президентскую кампанию с созыва чрезвычайной сессии конгресса, находившегося под контролем республиканцев, на которой призвал принять законы, основывающиеся на умеренно-республиканской платформе. Конгрессмены, естественно, встали на дыбы».

«Оборачиваясь назад, — продолжает Браунелл, — следует признать, что именно жесткая позиция лидеров конгресса сильно повредила республиканцам… Они настолько привыкли к борьбе с Рузвельтом, что… установки их носили сугубо негативистский характер». И даже когда стало вполне очевидно, что необходим более конструктивный подход, лидеры большинства не смогли сдвинуться с места.

Совершенно неожиданным для него образом у Трумэна сменились оппоненты. «Начинал он соревнование с Дьюи, а отнюдь не с конгрессом, — пишет Браунелл. — Но раскол в рядах республиканской партий (либерализм Дьюи против консерватизма лидеров конгресса) позволил ему представить противную партию в черном свете, подогревая старые подозрения насчет ее гуверовских и вообще реакционных устремлений. В центр кампании стали не собственные идеи и предложения Трумэна, а ложные шаги 80-го конгресса США, — грустно продолжает этот приверженец Дьюи. — Именно они позволили ему занять наступательную позицию».

На чрезвычайной сессии конгресса, заключает Браунелл, «Трумэн предстал главным образом как популист — он натравливал бедных на богатых, фермеров — на Уолл-стрит». Не испытывая после бегства Термонда надобности задабривать консерваторов в рядах собственной партии, Трумэн мог себе позволить начать охоту за либералами. Он нашел свою дорогу.

Вот, стало быть, еще один урок предвыборной борьбы Трумэна: выбирай себе противника. Зачем тратить все время, нападая на конкурента, на того, кто непосредственно препятствует твоему возвышению? Сообразив, что либерала Дьюи побить будет нелегко, Трумэн направил свои стрелы против конгресса. В 1996 году ту же тактику примет на вооружение Билл Клинтон — самые ядовитые свои стрелы он припасет для спикера палаты представителей Ньюта Гинг-рича, хотя номинальным его оппонентом будет Боб Доул. И не важно, что Гингрич не участвует в гонке, это слишком соблазнительная мишень, чтобы ею не воспользоваться. А Доул остался где-то в стороне.

Если Трумэн вел свою кампанию грамотно, то Доул — совершенно бездарно. После того как, легко победив Хэрол-да Стессона из Миннесоты, Дьюи во второй раз стал представителем своей партии на президентских выборах, перспективы его выглядели прекрасно. «Мы считали, что Дьюи победит, — вспоминает Браунелл, — основываясь при этом не столько на силе республиканцев, сколько на слабости демократов. Трумэну предстояло справиться с собственными проблемами». На вид разрыв с Термондом и Уоллесом мог показаться для демократов роковым, в лагере Дьюи торжествовали. «На деле противная партия выдвинула не одного кандидата, а трех, и мы считали, что эта раздробленность обеспечит Дьюи победу».

Но Браунелл явно недооценил способность своего фаворита проигрывать выигранные партии. Если раскол в собственном стане заставил Трумэна собраться и отдать борьбе все силы, то Дьюи полемика между правыми конгрессменами и умеренно-либеральным крылом партии, напротив, расслабила. Раскол не только «не позволил партии выбрать твердый курс во внешней политике, но и спровоцировал… возникновение республиканской альтернативы Новому курсу и справедливому курсу в политике внутренней».

Возникшая междоусобица оказалась не единственной проблемой республиканцев. Другая — сама личность Дьюи. Клиффорд считает стиль его выступлений «усыпляющим», сами выступления «слабыми». Его собственные советники судят еще строже. Со своими усами, пишет Браунелл, «Дьюи походил на дьявола, и многие видели в нем зловещую фигуру». Панически опасаясь заразиться, Дьюи терпеть не мог рукопожатий — уже одно это должно убить президентские амбиции в зародыше. «Он был откровенен со всеми» — откровенен до прямолинейности, даже до грубости. Он был высокомерен и самоуверен. «Жена его не любила политику и хотела, чтобы и муж не занимался ею».

Когда Дьюи по совету Браунелла отправился на тихоокеанское родео, где ему предстояло избавиться от укоренившегося в сознании избирателя образа денди с Уолл-стрит, он появился перед народом в котелке, который сам по себе символизировал принадлежность высшим кругам общества. «Вот и встретили его вместо аплодисментов, на которые мы рассчитывали, — пишет Браунелл, — недовольным ропотом, и содержание его блестящей речи, посвященной фермерам, прошло мимо ушей собравшихся».

Пока Дьюи прилагал титанические усилия, лишь бы избежать любых контактов с представителями рода человеческого, Трумэн разъезжал по стране, что называется, без галстука и произносил импровизированные речи, в которых камня на камне не оставлял от оппозиции. Его поезд останавливался на таких крошечных полустанках, где надо свистеть кондуктору, если хочешь выйти. Отсюда знаменитое название турне — «только позови». Говорил Трумэн (а всего он за тридцать три дня произнес семьдесят одну речь) ясным, доступным языком, демонстрируя людям свой ум и самого себя и толкуя о вещах, с их точки зрения, немаловажных.

Дьюи же, с другой стороны, по свидетельству историка Джорджа Майера, «следовал классической стратегии не говорить ничего, что могло бы вернуть в родные пенаты две отколовшиеся фракции демократов. Он ограничивался общими местами, ни к чему не обязывающими призывами к национальному единству… и вообще искал убежище в молчании». При этом Дьюи был настолько убежден в победе, что еще 9 августа 1948 года писал матери: «Не решил пока, как обустроить Белый дом к переезду семьи».

Назвав как-то Дьюи «женихом в центре свадебного торта», острая на язычок Элис Рузвельт-Лонгсуорт, дочь всеми почитаемого президента Теодора Рузвельта, сделала его предметом всеобщих насмешек. В этом замечании точно схвачен образ надутого привереды, республиканца с Уолл-стрит; в нем словно нашли выход скрытые сомнения насчет этого кандидата, которые испытывала вся страна.

Трумэн же с каждым днем становился все агрессивнее. Он яростно наскакивал на Уоллеса и Термонда, обзывая отступников с Юга «твердолобыми», а сторонников Уоллеса — «представителями презренной горстки коммунистов». Впрочем, уоллесовские «прогрессисты» и без того вскоре разбежались каждый в свою сторону, ибо коммунистические симпатии кандидата размыли у него почву под ногами. По утверждению Майера, под конец его поддерживали только «те профсоюзы, где было сильно влияние коммунистов, и разрозненные группки интеллектуалов, выступавших за более либеральную политику в отношении Советского Союза. «Коммунисты, — замечает руководитель объединенного профсоюза автомобилестроителей Уолтер Ройтер, — самая лучшая обслуга в мире… Они пишут вам речи, они думают за вас… в этом и состоит беда Генри Уоллеса».