«Дней минувших анекдоты...» - Иван Алиханов

Саша кормила Мишеньку и, конечно же, вместе со мной старалась обеспечить семью топливом. Весной я узнал еще одну исключительную способность корейцев — они были необычайными мастерами по выращиванию риса огородных культур. По-видимому, это какая-то генетическая способность сооружать горизонтальные рисовые чеки таким образом, что каждый последующий был чуть ниже предыдущего. Вода особым каналом доставлялась на самый высокий уровень, затем открывалась перемычка и вода переливалась в следующий. Корейские огороды поначалу были солончаками, но они каким-то непостижимым способом умудрялись культивировать эту бесплодную почву, устраивать ровненькие гряды, где не было ни одного комка. Вода, пущенная в такой огород, разливалась между грядками ровным слоем. Корейцы выращивали редиски длиной в 10 сантиметров, репу цилиндрической формы серо-зеленого цвета с белыми концами, салат и иную всякую всячину. Трудолюбивые и щедрые люди корейцы делали сносной жизнь эвакуированных соседей.

Не знаю, как бы мы жили, если бы не моя теща Анна Васильевна. Где-то она отыскала дикорастущий хмель, на отрубях-отсевах муки делала хмельные дрожжи и пекла хлеб. Причем, как оказалось, в хлеб можно было добавлять толченые картофельные очистки. Часть хлеба я продавал на базаре для приобретения других продуктов.

Моя зарплата физрука в ФЗО была, конечно, чисто символической и мы, как и наиболее шустрые эвакуированные, стали встречать поезда и перепродавать купленный у корейцев рис. Милиция ловила спекулянтов, но, получив свою долю невеликого прибытка, отпускала. Много было жульничества и со стороны продавцов, и со стороны покупателей. Продавцы подмачивали рис, который может вобрать много влаги и внешне не измениться, покупатели же норовили обсчитать или вовсе не платить денег. Одним словом, «хочешь жить — умей вертеться». На базаре часто буйствовали пьяные раненые бойцы, собираясь в группы и наводя страх на базарную публику.

Зимой в Уштобе привезли человек пятьдесят зеков-доходяг, списанных из лагерей ГУЛАГ а. Это были инвалиды, жалкие, одетые в лохмотья. Они собирались у сельсовета. Их обещали разобрать по колхозам, но никто их не принял. Дня через два списанных каторжан увезли на расчистку занесенных вьюгой железнодорожных путей. Тут поднялся сильный ветер, и пути до места, где работали эти несчастные, замело. Там их и схоронили вместе в одной яме.

Весной в колхозе «Кожбан» выделили участки под огороды для ФЗО и МТС. И тут опять нас выручил крестьянский опыт моей тещи. Мы вскопали и засадили соток шесть картошкой, кукурузой, помидорами, дынями и арбузами. Огород нужно было поливать, мираб давал воду только за водку. За своими полями казахи-колхозники ухаживали плохо. Некоторые участки заливали, а другие оставались без воды. Урожай получился жалкий. После обмолота по ночам весь хлеб растаскивали. Председателя наказывали, но людям надо было жить, воровство оставалось едва ли не единственным способом выжить.

Однако я опять забежал вперед. Пока нива колосилась, наш огород радовал глаз, но требовал присмотра. К тому времени у меня вышел конфликт с капитаном-инспектором по поводу штыкового боя, о котором я уже рассказывал. Я решил стать ночным сторожем. Только будущий урожай мог нас поддержать в дальнейшем.

С рабочими МТС я заключил договор, по которому они должны были за мой труд расплатиться натурой — частью урожая, картошкой, кукурузой и пр. Я соорудил себе шалаш из камыша и стал жить на огороде. Дел было много, необходимо было поливать, окучивать, полоть. Еды было вдоволь — каша из зерен созревающей пшеницы, молодая картошка, молоко, которое я покупал на ферме… Время от времени доводилось лакомиться и рыбой, во множестве водившейся в реке Каратал, которую мне приходилось каждый раз переплывать, когда я из Уштобе направлялся сторожить огороды. Однажды мне даже довелось помочь рыбакам высвободить сеть, зацепившуюся за корягу топляка — пропитавшегося водой и затонувшего дерева, за что мне дали несколько рыбин.

Я и не подозревал, какие напасти могут ожидать земледельца. Однажды, возвращаясь на огород, я увидел, что ботва картошки покрыта множеством красных жучков. На многих кустиках листва была уже съедена, осталась одна будылья — были опустошены целые грядки. Я бегом бросился в сельсовет к агроному. Он дал мне потрясающий совет: нужно стряхивать жучков на землю и засыпать их землей, еще лучше класть их в банки с керосином. Я понял, что наша картошка обречена и ничем помочь нельзя. В полном расстройстве я возвращался к огороду, будучи уверенным, что все наши труды пропали даром. Подходя к огороду, я обратил внимание на тучи птиц и как-то не связал их со своим несчастьем… Мои милые птицы уничтожили всех жучков, произошло чудо, которое я потом не смог объяснить никому из моих нанимателей: наша картошка осталась неповрежденной, тогда как все остальные грядки были в той или иной степени изъедены колорадскими жучками. Конечно, никакого вознаграждения частью урожая я не получил.

Однако на этом мои огородные злоключения не прекратились. Пшеница была скошена. Как-то ночью я просыпаюсь от сапа и щелканья. Выхожу из шалаша и вижу, что казахи выпустили своих шустрых коров, и они забрались в нашу кукурузу. А щелкали, вернее, цокали, половинки коровьих копыт, ударяясь друг о друга, когда нога отрывалась от земли. Выгнать ночью наслаждающееся молочными початками и листьями кукурузы стадо резво бегающих коров было невозможно. И все же под утро мне удалось загнать коров за жерди, которые ограждали стога сена, и заложил вход. Коровы принялись за сено. Утром прискакал представитель колхоза, стал меня ругать и угрожать расправой. Пришлось идти с ним к председателю и просить, чтобы они не выпускали стадо, пока мы не уберем урожай с огородов и, как всегда, в конце концов, пришлось откупаться водкой.

Так или иначе, мы собрали хороший урожай картошки и кукурузы, насушили дынь, продали часть арбузов. Дальнейшая перспектива нас уже не страшила. Отношения с женой у меня не улучшались, и здесь нас подстерегало страшное несчастье.

В августе Саша прочла в газете, что в Алма-Ате проводятся легкоатлетические соревнования. Она решила, что судьба ее может измениться к лучшему, если ей удастся попасть в сборную команду республики. Недолго думая, она поехала в Алма-Ату, бросив кормить сына грудным молоком. Мишеньке шел четвертый месяц второго года. В Алма-Ате Саше ничего не удалось достичь, а сын за это время заболел токсической диспепсией. Она успела приехать, но спасти ребенка не удалось.

От страшного несчастья — смерти сына, и жаркого лета у меня участились приступы малярии. Приходилось отлеживаться там, где заставал меня приступ. Я был совершенно измотан. И тут это страшное горе.